Следующие несколько часов Рикки провела в своем кабинете на радиостанции. Она оплатила счета, приняла участие в совещании, устроенном директором службы радионовостей, встретилась с коллегами – ведущими передач. Но она была совершенно опустошена. Дебют на радио в родном городе ничем не отличался от ее работы в Бостоне… кроме одного – она коснулась личных проблем, но этого было достаточно, чтобы измотать ее. Было почти пять, когда ока взяла сумку и сказала своей помощнице:

– Я ухожу.

– Вы выглядите усталой. – Люси Фишер, покачав головой и поцокав языком, встала из-за стола и подошла к своей новой начальнице. – Однако программа того стоит, по-моему, сегодня вы были великолепны. Многие из нас очень волновались, узнав, что вы купили радиостанцию, но, думаю, сегодня вы получили единодушное признание.

– Спасибо, – поблагодарила Рикки, перекидывая сумку через плечо, – увидимся утром.

Заходящее солнце было ярче обычного, и, выйдя из здания, Рикки несколько раз быстро моргнула. Несмотря на усталость, она почувствовала поддержку в скупой похвале Люси. Она все еще размышляла об этом, когда внезапно почувствовала чье-то прикосновение к руке. Она вздрогнула и чуть не вскрикнула от неожиданности.

– О Боже, Джуниор, ты отнял у меня наверное, лет десять жизни.

– А теперь не так страшно, а? – сказал он скорее шутливо, чем с вызовом.

Рикки засмеялась:

– Я на самом деле уже готова была продемонстрировать на тебе искусство каратэ.

– Да? Какой же у тебя пояс?

– Черный, но я рада, что это ты. Иначе от меня потребовались бы большие усилия, а я совсем устала. – Она улыбнулась ему. – Ну, как ты?

– Как раз получил изрядный нагоняй.

– От меня, – сказала Рикки скорее утвердительно, чем вопросительно, направляясь к своему «чероки»

– Черт знает что! Я тоже среди тех, кого ты назвала в эфире своими друзьями детства, и мне совсем не нравится быть подозреваемым.

– Ты получил мое приглашение на обед завтра вечером? – нетерпеливо, перебила его Рикки.

– Да, даже пошёл и взял напрокат один из этих смокингов. Но теперь, когда я знаю, что ты думаешь о нас, не уверен, что приду. Сомневаюсь, что кто-нибудь явится, зная, что ты собираешься выяснять, кто из нас убил твоих родителей.

В этот момент они подошли к ее машине. Она вставила ключ, открыла дверцу, бросила сумку на переднее сиденье и только тогда ответила.

– Это тебе решать. Но я считаю так, Джуниор: если тогда вы действительно были моими друзьями, вы захотите прийти отпраздновать со мной мое возвращение. – Рикки села и, взявшись за руль, снова взглянула на Джуниора. – Конечно, если тебе есть, что скрывать, тогда, полагаю, совсем другое дело, верно?

По дороге домой ее мысли были поглощены коротким разговором с Джуниором Уиткомом. Из тех восьми молодых людей Джуниор был единственным, кто всегда всех веселил, он был у них клоуном. За десять лет он не очень изменился, разве что, как подозревала Рикки, теперь не так часто шутил. Она не могла с уверенностью сказать, что именно заставило ее так подумать, по потом до нее дошло. Его глаза – в них был намек на тайну.

Странно обнаружить, что юноша, всегда такой открытый, готовый пошутить и посмеяться над собой, растворился во взрослом человеке. Внешне он тоже изменился… В нем никогда не было ничего особенного – средний вес, рост пять футов и восемь, а может быть, девять дюймов, юношеские прыщи, оставившие на лице свои отметины, светло-каштановые волосы, преждевременно поредевшие. Но физические избиения, как она заметила, были не так значительны, как метафизические: мрачно искривленный рот, сгорбленные плечи, шаркающая походка и взгляд, который ни разу прямо не встретился с ее взглядом. Из всех… кроме Боу и Кэрри, ей, пожалуй, ненавистней всего было считать подозреваемым его. Она вспомнила, что даже в детстве ей трудно было смириться с фактом, что клоуны не всегда были теми, кем казались, – счастливыми, простодушными носителями веселья.

Время приближалось к шести часам, когда ее автомобиль свернул в подъездную аллею. Пора было перехватить что-нибудь легкое на обед, а потом просмотреть заметки, сделанные во время сегодняшней передачи, и подготовиться к завтрашней программе. Но какое-то смутное беспокойство не покидало ее. Бросив ключи и сумку на кухонный стол, она через несколько секунд снова вышла из дома, решив прогуляться по берегу. Задержавшись на террасе, она взглянула на юг, на рыбацкую хижину внизу. Не заметно, чтобы там кто-то был. Все же, подумала она, ей следует вести себя осторожно и пойти в противоположном направлении.

Первые минут десять она шла бодрым шагом, но в лучах заходящего солнца и под аккомпанемент звуков пробуждающейся ночи – кваканья лягушек, стрекотанья цикад и отдаленное уханья совы – она замедлила шаг. Сельская природа, которую она почти забыла за десятилетнее отсутствие, постепенно освободила ее от дневного напряжения.

Завернув за излучину, она увидела на берегу озера, неподалеку от кабинки для переодевания, двух любовников, целующихся, очевидно, на прощание. Рикки остановилась, не желая вторгаться в чужую жизнь, но и не в силах отвести взгляда.

Сцена была великолепна, ее можно было использовать в рекламе или на одной из поздравительных открыток, которые становились все популярней. Он – смуглый, мускулистый, босой; одетый в джинсы и тенниску, она – белокурая, в пастельно-голубом открытом платье с широкой юбкой, которую трепал и развевал ветерок. Ее руки обвились вокруг его шеи – одна лежала на затылке, другая зарылась в спадающие до плеч почти черные волосы. И как фон – волшебная страна: сосны, кизил, дикие цветы и искрящееся голубое озеро. Рикки почувствовала, как в ней шевельнулась зависть, – эти двое так касались друг друга, что было понятно, эти ласки – апофеоз любви.

Гигантский дуб надежно скрывал Рикки, и она театральным жестом похлопала по массивному стволу дерева.

– Держу пари, за свои годы ты много раз был свидетелем таких сцен, не правда ли?

Она вздохнула и тихонько посмеялась над собой – она разговаривала с деревом. Может быть, и не так серьезно, как разговаривала сама с собой или с родителями, но почти так же. Размышляя об этом, она вспомнила свое обещание позвонить Киту при первой же возможности, но даже не удосужилась проверить, выполнила ли телефонная компания обещание подключить сегодня телефон. Сумерки быстро опускались на долину, и Рикки решила, что ей следует возвратиться домой, но в этот момент любовники разъединились и женщина отошла от мужчины. Рикки смогла разглядеть женщину внимательно и резко хмыкнула от удивления. Кэрри? Но этого не могло быть, Кэрри замужем за Бретом, а этот мужчина, определенно, не был белокурым священником.

Рикки, наморщив лоб, смотрела, как женщина уселась в небольшой черный автомобиль, стоявший на обочине дороги, и, сделав крутой разворот, исчезла.

Брет и Кэрри развелись? Нет, это невозможно, она прочла бы об этом. И кто этот темноволосый мужчина, которого она так страстно целовала и так откровенно касалась?

Любопытство сгубило кошку, но Рикки решила, что стоит рискнуть.

Осторожно и мягко ступая, Рикки приблизилась к кабинке – она и вправду не хотела подкрадываться, но и не желала признаваться в том, что подсматривает. Второй раз за этот день она вздрогнула и чуть не вскрикнула, когда мужчина, которого она только что видела, появился из темноты на дорожке прямо перед ней. Его глаза стали круглыми от изумления.

– Эрика?

– Дэнни? Дэнни Лайтнер?

Он засмеялся:

– Я слышал, что кто-то идет, но никак не ожидал, что это ты окажешься тут через миллион лет. Конечно, я слышал, что ты вернулась…

– Да еще в твой собственный огород, верно?

– Да, примерно так.

– Прости, я не собиралась пугать тебя. – Она совсем не хотела быть заподозренной и чувствовала, как ее лицо загорелось от стыда.

Дэнни, должно быть, это тоже бросилось в глаза, потому что он вдруг странно посмотрел на нее.

– Не поздновато ли для прогулки, а? Ты живешь далеко отсюда? Я отвезу тебя.

– О нет, в этом нет необходимости, я живу на озере, всего в паре миль отсюда. – Рикки уже повернулась, направляясь к дому.

– Эрика, подожди! Позволь мне отвезти тебя. У нас будет возможность вспомнить прошлое. Сколько лет прошло? Десять?

– Почти. Хорошо, – она пожала плечами, – можешь подвезти меня, но только если зайдёшь выпить пива.

В кабине его пикапа Рикки больше не могла сдержать своего любопытства.

– Дэнни, когда я уезжала из Сент-Джоуна, тебя не было, ты учился на священника…

Он взглянул на нее, а потом снова перевел взгляд на дорогу.

– Ты видела Кэрри, верно?

– Да.

– Ну, я не священник, так что, полагаю, все только наполовину хуже, чем кажется.

Рикки ждала.

– Я не дал последнего обета, Эрика…

– Я теперь Рикки, Дэнни. – Она усмехнулась, как бы извиняясь. – Прости, я не собиралась прерывать тебя, продолжай.

– Я думал, что могу стать священником, но это была мечта моей мамы, а не моя. Мне же всегда хотелось быть писателем. Я даже думал, что смогу совмещать одно с другим, но я не мог отдать свое сердце целиком Церкви, как обязан был сделать. Я вернулся домой летом, после… после твоего отъезда. – Он снова покосился на нее. – Мне действительно очень жаль твоих родителей, Рикки. – Он покачал головой, тряхнув при этом длинными волосами. – То, что говорят о тебе, неправдоподобно, Рикки, ты никогда не была такой. Ты всегда была очень красивой и такой женственной.

Она рассмеялась и даже покраснела от смущения.

– Не думала, что ты вообще замечал это, – поддразнила она.

– Кто же мог не заметить? Я обычно наблюдал за тобой и Кэрри, куда бы вы ни шли.

– Я польщена, – честно призналась она, а потом вспомнила, как Кэрри обычно отзывалась о нем: «Наверное, он гомик, он никогда не смотрит на девушек».

– Моя мама искренне расстроилась, когда я вернулся домой, но она превратила мою жизнь в настоящий ад. Я уехал, получил работу на заправочной станции в Джефф-Сити и закончил колледж. Свою первую книгу я продал в год его окончания.

– Но это великолепно, – сказала она, одновременно указывая, где свернуть. – Что ты пишешь? У тебя есть псевдоним? Я никогда не видела книг Дэнни Лайтнера. – Но тут она вспомнила несколько газетных статей о местном авторе. – Погоди! Д.А.Лайт. Верно?

– Верно. Откуда ты знаешь?

Она сказала, что следила за местными новостями по газетам.

– Но я никогда не связывала это имя с тобой. Мне это и в голову не могло прийти. Я думала, ты давным-давно стал священнослужителем.

– Кэрри работала внештатным сотрудником в «Бэннер» – она брала у меня интервью, когда моя вторая книга стала бестселлером, а потом еще раз, примерно год назад, когда я праздновал свою первую публикацию в «Нью-Йорк Таймс». Мы стали встречаться как друзья, никто из нас не стремился зайти далеко… Однажды я сказал ей правду – что я люблю ее. Вероятно, это не привела ее в восторг – она заплакала. Мы сидели в библиотеке, делая вид, что работаем, хотя уже несколько раз в неделю встречались просто, чтобы поболтать. – Он поставил пикап на стоянку за ее «чероки» и выключил двигатель. – Предложение выпить пива еще остается в силе?

– Конечно, пойдем. Но предупреждаю, – сказала она, открывая дверцу машины, – у меня еще не было времени навести порядок, тебе придется расчищать место, чтобы сесть.

Через несколько минут они вошли в дом, она протянула ему банку пенистого пива «Бад Лайт» и кивком пригласила в гостиную, где уселась на диван, а он расположился в кресле напротив.

– Итак, продолжай. Ты сказал, что любишь ее, и она заплакала. Что ты предпринял?

– Я увел ее оттуда. Помнишь Ванду Мей, которая работала в библиотеке практически с того момента, как был заложен первый камень здания? Величайшая сплетница в этих краях. Я решил, что, увидев Кэрри в таком состоянии, она в ту же секунду позвонит ее матери. Как бы там ни было, я привез ее к себе домой. Я ничего не хотел от нее, клянусь Богом, я только хотел, чтобы она знала о моем чувстве. Кроме того, я отдавал себе отчет, что она замужем, и был осведомлен о ее предубеждении против католиков.

– Тогда почему она не разведется?

– Видишь ли, Рикки, ты же знаешь Кэрри и должна помнить, как для нее важно, что о ней думают люди. Я понимаю, это не самое лучшее качество, но это часть ее, и я его принимаю.

– Очевидно, она несчастлива в своем замужестве с Бретом, иначе она не влюбилась бы в тебя.

– С Бретом нелегко жить, он строгий и требовательный, и порой мне кажется, что она боится его.

– Значит, ты просто довольствовался тем, что был возле нее.

– Стоп, я вовсе не сказал, что довольствовался этим. Иногда мы спорили по этому поводу, но она начинала плакать, а я не мог спокойно смотреть на ее страдание.