— Нет капитана? — Ева прошла в глубину комнаты и хмуро огляделась. — Нет капитана? Мы должны сейчас же это исправить. Ну-ка отвечайте: кто из вас старший? Живо!

Все головы, как по команде, повернулись к очагу.

— Это я. — Рыжеволосая девочка подбоченилась, прищурив голубые глаза.

— Имя? — рявкнула Ева.

— Кэтрин.

На мгновение у Евы закружилась голова, в сердце кольнуло. Казалось, какая-то сила отшвырнула ее на много лет назад, в прошлое. В худом бледном личике девочки она узнала себя. Словно из зеркала, на нее смотрели глаза Кэтрин, видевшие слишком много для ребенка ее возраста. В этих глазах читались напускная храбрость, испуг и недоверие. Девочка часто ложилась спать голодной и пробуждалась в страхе, выбивалась из сил, чтобы помочь матери и спастись от отца. Но она еще не утратила надежды и не разучилась восхищаться. Эти чувства отразились на ее лице при виде Евы, красивой незнакомки в роскошной одежде. Но почти тотчас лицо девочки стало отчужденным, непроницаемым, словно маска. Восхищение и надежда делают человека уязвимым. Кэтрин успела усвоить этот урок.

У Евы мучительно сжалось сердце.

Вскинув голову, она объявила:

— Я графиня Уэррен, и до меня дошел слух, что в вашей команде нет капитана. Сколько тебе лет, Кэтрин? — Ее голос звучал холодно и твердо, хотя ей отчаянно хотелось протянуть руку и погладить девочку по костлявому плечику.

— Восемь.

— Прекрасно. Самый подходящий возраст для капитана. Имей в виду, это звание налагает большую ответственность. Капитаны умны и храбры, вдобавок им нравится отдавать приказы. Ты должна быть такой же.

— Я как раз такая, — заявила Кэтрин, расправив плечи. — Правда! — с явным удовольствием подтвердила она.

Хорошо. Гордость и заносчивость опасны, но в конечном счете, когда речь идет о выживании, они куда более надежные союзники, чем робость и неуверенность.

— Поскольку я ношу графский титул, покажи-ка мне, Кэтрин, как ты умеешь делать реверанс. А вы, молодые люди, сейчас же поклонитесь мне!

К ее изумлению, мальчишки в адмиральских треуголках соскочили с дивана и поклонились, а девочки присели в реверансе. Они охотно подхватили новую игру, и Еве предстояло теперь поддерживать их интерес.

— Для начала сойдет, — надменно бросила она. — Хотя всем вам придется попрактиковаться. Постойте пока, пожалуйста. Слушай меня, капитан Кэтрин. — Опустившись на колени рядом с девочкой, Ева сняла с шеи медальон с портретом святого Христофора и подняла над головой. — Это капитанский орден. — Она надела цепочку Кэтрин на шею. — Он принесет тебе удачу и будет охранять тебя. Береги его и молись. Это знак власти. Никогда не расставайся с ним. Обещаешь? Ты дашь мне торжественную клятву?

Капитан Кэтрин серьезно кивнула, очарованная прекрасной чистой дамой и неожиданным драгоценным даром.

Ева поднялась с колен.

— Задача капитана — сплотить команду. Нужно убедиться, что корабль готов пуститься в плавание. Что он надежно защищен от пиратов и разбойников, а малышам, которых охраняют храбрые моряки, ничто не угрожает. Судно «О’Флаэрти» доблестного флота ее королевского величества должно сверкать чистотой. От трюма до верхушек мачт. Как и гордые моряки на его борту. Как еще вы докажете свою преданность вашей венценосной матушке? Она ваш главнокомандующий, и ей приказывать вам, куда плыть.

Ева указала на Мэри О’Флаэрти, сидевшую в кресле-качалке с младенцем на руках. Оцепенев от изумления, та молча наблюдала за разыгрывающейся сценой. Услышав, что ей присвоили титул королевы, она лишь растерянно покосилась на Еву. Даже младенец и карапуз чуть постарше притихли, с любопытством разглядывая богато разряженную безумную женщину, ворвавшуюся в их дом, которая размахивала руками и громко отдавала приказы.

— А теперь я назначу судовых офицеров и определю их обязанности. Но отныне вы и ваша королева обязаны следить за дисциплиной на корабле. Команды должны исполняться четко, неукоснительно. Несите вахту достойно, без нареканий. Прежде всего сейчас же развяжите вашего брата! Теперь вы команда. Вам следует заботиться друг о друге, защищать товарищей, а не связывать их. Вот ваше первое задание, моряки: тащите сюда ведра с водой!


Подъехав к дому О’Флаэрти час спустя в нагруженной бревнами повозке с несколькими добровольцами, Адам увидел возле изгороди мисс Питни, мисс Чаринг и миссис Снит. Все три дамы испуганно смотрели в сторону дома.

Адам переложил в карман плаща захваченную из пастората банку с медом и спрыгнул с повозки. Под ноги ему попалось что-то круглое, похожее на камешек. Приглядевшись, он понял, что это печенье.

Адам обвел глазами двор и заметил на земле еще два печенья.

— Добрый день, дамы. Что вас так заинтересовало?

— Добрый день, преподобный. Графиня до сих пор не вышла.

Адама озадачило, что две девушки, которые обычно бежали наперегонки, торопясь его приветствовать, не смотрят на него. Они выглядели до странности равнодушными.

— Вы отправили леди Уэррен в дом О’Флаэрти? И бросили ее там одну?

Дамы виновато молчали, переминаясь с ноги на ногу, и лишь переглядывались, нервно стискивая руки. Адам угадал. Его охватил гнев.

— Кажется, крик прекратился. В доме очень тихо. Это нас и пугает, — призналась мисс Питни.

— Кто-нибудь вообще выходил из дома? И как здесь оказалось это? — он поддел печенье мыском сапога.

— Ну, из дома вышли два мальчика с ведрами. Увидев нас, они закричали: «Пираты!» и запустили в нас печеньем. Одно из них попало Эми в голову, — проговорила миссис Снит.

— Мальчишка выбрал самую крупную мишень, — прошептала Джозефина.

Эми метнула на нее испепеляющий взгляд.

— Мы решили на время отступить и теперь думаем, как лучше подобраться к дому, чтобы не попасть под обстрел, — объяснила миссис Снит.

Но Адам ее уже не слушал. Он бросился к крыльцу. Куры кинулись от него врассыпную, а дремавшая под деревом собака встрепенулась, вскочила и с восторженным лаем понеслась за ним вдогонку.

Остановившись у приоткрытой двери, Адам прислушался и… не услышал ничего. На мгновение ему представилась страшная картина — комната, заваленная бесчувственными телами несчастных. Оглушенных смертоносным печеньем.

Он осторожно отворил дверь пошире. И потрясенно захлопал глазами.

Комната купалась в лучах солнца, бьющих в широко распахнутые окна, гулял свежий ветерок. Выцветший ковер, похоже, вытащили во двор и хорошенько выбили из него дух, прежде чем аккуратно постелить на пол. Собранные отовсюду тарелки, чисто вымытые, горкой возвышались на столе. Печку вычистили, мебель расставили ровно. Младшая девочка в дальнем углу комнаты деловито орудовала метлой, поднимая клубы пыли.

Один из мальчишек оттирал тряпкой покрытую копотью стену, оставляя на ней светлые дорожки. Его брат отмывал окно, а старшая девочка, Кэтрин, повязав передник, помешивала в котле какое-то густое варево, от которого шел довольно аппетитный запах.

Никто из детей не буянил и не гремел, все ходили на цыпочках, стараясь двигаться бесшумно. Тишину нарушало лишь мерное похрапывание. Миссис О’Флаэрти с открытым ртом, тихонько булькая, дремала в своем кресле. На коленях у нее спал ребенок лет двух или трех, посасывая пальчик во сне.

Пройдя в глубину комнаты, Адам увидел Еву, стоявшую у окна. На голове у нее красовалась адмиральская треуголка, сложенная из старой газеты, а на животе — какой-то лоскут или платок, заменявший фартук. Ева прижимала к себе младенца.

Покачивая его, она вполголоса напевала:

О, если вы думали, что никогда

Не видать вам кончины Колина,

Из славного рода Эверси,

Идемте со мной, господа,

Идемте со мной, да-да…

«Песня на все случаи жизни», — признал про себя Адам.

Похоже, Ева тоже усердно трудилась все утро. Лицо разрумянилось, волосы растрепались. Адам заметил у нее на плечах два грязных мазка наподобие эполет — отпечатки могучих собачьих лап. Он невольно замер, залюбовавшись ею.

Должно быть, Ева почувствовала его пристальный взгляд или заметила неподвижную фигуру. Она подняла голову и увидела Адама. Какое-то неуловимое выражение промелькнуло в ее глазах, — возможно, это был отклик на то чувство, которое она прочла во взгляде пастора.

Графиня вновь склонилась над ребенком и тихонько запела. Младенец беспокойно зашевелился, но ей удалось его убаюкать. Она улыбнулась Адаму, поднесла палец к губам и подмигнула. Потом продолжила «Колыбельную о Колине Эверси».

Лихой красавец, сердцеед,

Он натворил немало бед…

Младенец зевнул и махнул сжатым кулачком, словно салютуя.

Адам мог бы стоять так весь день, глядя на Еву и слушая эту сомнительную колыбельную. Ему нравился ее голос.

Но, увы, один из мальчишек заметил его и замер с тряпкой в руке. Потом пронзительно завопил:

— Разбойник! Тревога! Капитан Кейт! — Он потянулся за сладким печеньем миссис Лэнгфорд. — Мы должны защитить судно «О’Флаэрти», собственность ее королевского величества!

— Положи на место то, что взял, Седрик, — строгим шепотом приказала Ева. — Это наш пастор, и ты хорошо его знаешь, так что, будь любезен, обращайся с ним так же почтительно, как со мной.

— А значит, ты должен ему поклониться, — вмешалась старшая девочка, с обожанием глядя на Еву и явно признавая ее право повелевать.

— Совершенно верно, капитан Кейт. Ну-ка, Седрик, покажи преподобному, как ты красиво кланяешься.

Седрик отвесил поклон, Кэтрин сделала реверанс, их младшая сестренка тоже присела, а братья вежливо поклонились.

Пораженный и заинтригованный, Адам осторожно приблизился к Еве, боясь разрушить гармонию, так неожиданно возникшую среди полного хаоса. Он робко опустил взгляд на спящего младенца.

— Это просто ребенок, преподобный. Они не такие уж и страшные, если к ним привыкнуть.

— Я знаю, что такое дети, — ровным голосом произнес пастор.

Ева с любопытством посмотрела на него, прищурилась, склонив голову набок; затем снова занялась младенцем.

— Леди Уэррен… как вам удалось?.. — Адам обвел рукой комнату, жестом выдавая изумление. Столь многое изменилось в доме О’Флаэрти за это утро.

Ева улыбнулась уголками губ, не отрывая взгляда от младенца.

— В Килларни мы ютились ввосьмером в одной комнате. Каждому из нас приходилось ожесточенно сражаться за все: за еду, за отцовский взгляд, за место на кровати, где ноги твоего брата не утыкались бы тебе в нос, а Шеймус любил спать головой вниз, ногами на подушке. Я была старшей и быстро научилась добиваться своего. А потом мне пришлось заботиться о них, когда…

— Заботиться о них? — Вопрос повис в воздухе. Сердце Адама взволнованно заколотилось, как у кладоискателя, нашедшего после долгих странствий затерянные сокровища.

— Кому-то надо было присмотреть за детьми, когда не стало наших родителей, — как-то отстраненно, почти рассеянно проговорила Ева, укачивая малютку.

Адам уже знал ответ и все же спросил:

— Вы и теперь заботитесь о них?

Наверное, он слишком далеко зашел в своих расспросах. Ева так долго молчала, что, казалось, не ответит вовсе. На ее лицо набежала тень.

Наконец она медленно подняла голову и посмотрела на Адама с выражением, которое он не смог прочесть. На мгновение в ее глазах мелькнул вызов. Адам заметил у Евы на щеках бледные пятнышки веснушек и легкие разводы, оставленные грязными детскими ладошками.

— Разумеется, — тихо произнесла она. — Неужели я бы позволила им голодать?

Их взгляды встретились. И Адам вдруг понял, откуда в ней эта уязвимость, скрывающаяся за маской светскости. Ева тревожилась о своих близких. А когда мы кого-то любим, мы уязвимы.

— Конечно, нет, — мягко согласился он.

Ева снова склонилась над ребенком, на ее лице отразились затаенная тоска и боль. Завороженный Адам не мог отвести от нее глаз. Он чувствовал себя словно цветок, расправляющий лепестки в лучах солнца. Ему еще о многом хотелось спросить ее, все новые и новые вопросы вертелись у него на языке. Но Ева явно не желала продолжать этот разговор, в ее позе сквозило отчуждение.

Адам решился наконец взглянуть на младенца. В захламленной комнате, полной детей, тот казался пугающе маленьким и хрупким. Беззащитным. Адам слишком хорошо знал, как опасен этот мир для новорожденного. Ребенок приоткрыл глазки и посмотрел на пастора, с сонным изумлением хмуря крохотный лобик. Подобное выражение Адам не раз замечал на лицах своих прихожан во время воскресной проповеди.