Ева уткнулась лицом ему в шею, чтобы заглушить крик, рвущийся из ее груди.

Они замерли в объятиях друг друга, пока их горячее срывающееся дыхание не стало медленнее, ровнее. Комната постепенно обретала прежние очертания, к Еве возвращалось чувство реальности, складывающееся из множества ощущений. Ее руки обнимали широкую спину Адама под рубашкой. Капельки пота, выступившие у нее на спине, приятно холодили кожу. Шелковистые волосы падали ей на лоб. Ласкающие пальцы Адама скользили по ее телу.

Еве показалось, что они оба оттягивают мгновение, когда придется взглянуть друг другу в глаза. Эта мысль вывела ее из неподвижности. Мягко отстранившись, Ева соскользнула с колен Адама и встала.

Она чувствовала на себе взгляд Адама. Пережитое наслаждение все еще бродило в ее крови, словно хмель, слабые руки не слушались, колени подгибались, голова кружилась. Подобрав с пола смятый пеньюар, Ева надела его через голову. Легкий муслин прохладной волной скользнул вниз, скрыв ее тело, словно упал театральный занавес в конце спектакля.

Она туго стянула ленты пеньюара, будто могла одним резким движением задушить в себе желание.

Обернувшись, графиня увидела, как Адам неуклюже приводит себя в порядок — заправляет за пояс рубашку и застегивает пуговицы на брюках.

Несколько долгих мгновений они молча стояли, глядя друг на друга. Лицо Адама блестело от пота. Размашистым жестом он откинул со лба влажные волосы.

Из соседней комнаты доносилось ровное дыхание спящей Хенни. Ева взглянула на часы в углу. Прошло всего лишь четверть часа, с тех пор как она в последний раз смотрела на циферблат.

Кто-то должен был нарушить молчание.

— Спасибо, что пришли, — почти официально произнесла Ева.

О боже… они оба тотчас почувствовали ужасающую двусмысленность этой фразы.

Ева впервые увидела, как на лице пастора выступила краска.

И покраснела сама.

Адам не ответил. Лишь печально, почти угрюмо смотрел на нее, скрывая неловкость и растерянность за привычной сдержанностью. И ему, и Еве был хорошо знаком язык влечения и неутоленного желания, страсти и насмешек, но этой ночью они переступили черту. Они познали наслаждение, сплетясь телами, слившись воедино, растворившись друг в друге, и в знакомом им языке не было слов, чтобы выразить то, что могло случиться дальше. Все, что приходило Еве в голову, прозвучало бы или неуместно, или слишком тяжеловесно.

Наконец Адам шагнул к ней и нежно отвел прядь, упавшую ей на лицо. Он задержал шелковистый локон в руке, на его лице снова мелькнуло изумление. Потом заправил прядь ей за ухо. И, как ни удивительно, в этом ласковом жесте было больше глубоко сокровенного, интимного, чем в самом акте любви.

Лицо Евы преобразилось, потеплело, словно где-то внутри нее вспыхнул яркий свет. Она потянулась к Адаму. И замерла, охваченная внезапным страхом.

Ей вдруг захотелось, чтобы он немедленно ушел.

Голова раскалывалась от наплыва мыслей, по телу разливалась истома, а в душе нарастал испуг. Когда она была содержанкой, любовник, прощаясь, мог игриво шлепнуть ее пониже спины или звонко чмокнуть в щеку. Никогда прежде она не отдавалась мужчине из одного лишь желания. Никогда не испытывала влечения столь сильного, всепоглощающего. В основе жизни Евы всегда лежал холодный расчет, а не чувства. Только так и можно было выжить в ее мире. И никогда она не позволяла себе сдаться на милость мужчины, уступить ему власть. Тем более мужчины, с которым у нее не могло быть будущего.

Переполнявшее ее чувство, всеохватное, бесконечно огромное и прекрасное, грозило обернуться мучительной болью.

— Я пойду посмотрю, как Хенни, — прошептала Ева.

Войдя в соседнюю комнату, она опустилась на колени перед кроватью Хенриетты и съежилась, словно пыталась спрятаться, обрести защиту. Прижавшись лбом к краю постели, она хотела помолиться, но вдруг поняла, что не знает, о чем просить Господа.

Выглянув из своего укрытия в гостиную, Ева увидела, что Адам стоит у камина и смотрит на нее с непередаваемым выражением, как на божество.

Это последнее, что она ясно запомнила, перед тем как ее сморил сон.

Глава 22

Ева проснулась оттого, что подушка у нее под щекой зашевелилась. Вздрогнув, Ева сдавленно вскрикнула.

«Крыса! Чертовы крысы снова забрались в постель!» Отпрянув, Ева приготовилась дать бой проклятым тварям.

Но в следующий миг, сонно моргнув, она поняла, что уснула не в старой каморке над борделем в квартале Сент-Джайлз, а в комнате Хенни, в Пеннироял-Грин. Она задремала на полу возле кровати, положив голову на могучую ногу Хенриетты, накрытую одеялом. «Подушка» зашевелилась, потому что Хенни перевернулась во сне. Крысы остались в прошлом. Однако Ева лишний раз убедилась, что ее рефлексы работают исправно.

Покосившись на бледную полоску света, пробивавшегося сквозь щель между занавесками, Ева отбросила с лица копну кудрей. Ее окутал запах Адама. Им пахли ее руки, ее волосы. Она на мгновение замерла, вдыхая мускусный мужской запах, ошеломляюще эротичный и волнующий, свойственный ему одному. Сердце сжалось. Внезапно нахлынуло желание и поглотило ее, пробудившееся тело пронзила дрожь. Теперь, когда она знала, каково это — быть в объятиях Адама, принадлежать ему, обладать им… ее жажда лишь усилилась, стала нестерпимой. На одно опасное мгновение Ева позволила себе отдаться этому чувству, и тотчас на нее обрушился поток воспоминаний. Пальцы Адама, игравшие ее волосами. Благоговение, властность и уверенность его прикосновений. Его горящий взгляд, устремленный на нее. Лицо, уткнувшееся ей в шею. Острая радость обладания и пьянящий восторг в его синих глазах. Страстное слияние тел.

У Евы перехватило дыхание. Восхищение и страх боролись в ней. Она безжалостно изгнала восхищение.

Боже, что же она натворила!

Графиня обхватила себя за плечи и внезапно почувствовала под пальцами не муслин, а шерсть. Адам накрыл ее своим плащом и побрел домой в холодный предрассветный час в одном сюртуке. Ева сняла плащ и прижала к себе, борясь с подступающими слезами.

— Я ведь не умерла, верно? — раздался с кровати каркающий голос.

Спрятав плащ за спину, Ева приподнялась, чтобы взглянуть на Хенни. Та выглядела бледной, как сырое тесто, и пахло от нее отнюдь не свежестью, но живые, пронзительные глаза сверкали прежним огнем.

— По-твоему, я похожа на ангела, Хенни?

Служанка пригляделась к ней.

— Ну, я вовсе не уверена, что вы отправитесь на небеса, — честно призналась она извиняющимся тоном. — О себе могу сказать то же самое. Но нынче ночью возле моей постели сидел ангел и держал меня за руку. Знаю только, что умерла бы без сожалений, потому что тогда точно попала бы в царство небесное. Прекрасный ангел, уж вы мне поверьте. Мужчина, — с явным удовольствием добавила она. — Стоило побывать при смерти разок, чтобы увидеть то, что видела я.

— Это был не ангел, а Ада… священник.

Хенни глубоко задумалась над словами Евы. Глаза ее округлились.

— Точно? Вы совершенно уверены?

— Да. Разве что ангел спустился с небес, пока преподобный сидел с тобой.

— Нет, мужчина был один. — Внезапно служанку осенило: — Если приходил священник, значит… я… я… — Даже у Хенни не хватило духу произнести вслух «умирала».

К своему ужасу, Ева почувствовала, как глаза снова наполняются слезами.

Заметив это, Хенни потрясенно разинула рот и, как зачарованная, с боязливым восторгом уставилась на Еву. У той мгновенно высохли слезы.

— Нечего надо мной слезы лить, — смущенно проворчала служанка. — Я пока жива.

— К моему величайшему сожалению, — возмущенно фыркнула Ева.

Хенни ласково потрепала хозяйку по руке, потом крепко сжала ее ладонь, и обе женщины притворились, будто ничего особенного не случилось.

— Так пастор держал меня за руку? — мечтательно улыбнулась Хенни. — Знаете, когда он до меня дотронулся, я поняла, что все будет хорошо. Просто почувствовала, и все. Пожалуй, я не буду мыть эту руку.

— Нет уж, тебе придется, если ты рассчитываешь когда-нибудь сесть со мной в карету.

Как ни забавно, Ева после близости с Адамом испытывала примерно те же чувства. Она не сознавала ценности своей жизни, пока пастор не заключил ее в объятия. Внезапно существование графини наполнилось глубоким смыслом, она стала… рекой, несущей свои воды в океан. Это казалось естественным, необычайно важным и нужным, самым значительным, что когда-либо случалось с ней. Никогда прежде она не испытывала такого острого, ошеломляющего наслаждения. Ее душа парила над телом, словно птица.

Иными словами, графиня погибла. Чего ждал от нее Адам? Что он думал о ней? Чего хотела от него она сама? И как ей жить теперь? Как, переступив грань, разделяющую жизнь на две части — до и после, — вернуться к прошлому?

«Что теперь будет?» — мелькнула тревожная мысль.

— Он молился за меня. Я слышала голоса, повторявшие: «О Боже!» — снова и снова.

— Должно быть, почудилось в горячечном бреду, — неожиданно твердым голосом отозвалась Ева.

Прежде она никогда не кричала и не стонала в минуты страсти, никогда не поминала Всевышнего, предоставляя это мужчинам. Ева Дагган не теряла голову, зная, что ее благополучие, да и сама жизнь зависят от того, удастся ли ей заставить любовника обезуметь от желания.

Хенни, прищурившись, разглядывала хозяйку, как птица присматривается к червяку, прежде чем клюнуть.

— Подозреваю, что и я не красавица, но вы выглядите просто кошмарно. Глаза красные, воспаленные, на щеках что-то вроде сыпи, а на голове — клубок змей. Разве Лайл не сегодня приезжает?

«О господи! Фредерик! И сыпь на щеках?» Ева провела по щеке тыльной стороной ладони. Кожу, исцарапанную щетиной Адама, слегка саднило. И снова на Еву нахлынули воспоминания о страстных, обжигающих поцелуях. Губы запылали, но она безжалостно подавила в себе желание.

— Фредерик и вправду приезжает сегодня. Я сама оденусь и причешусь. Конечно, с тобой мне не сравниться, ты причесала бы меня куда лучше, — поспешно добавила она, — но я запрещаю тебе подниматься с постели. Мы принесем тебе бульон, хлеб и чай. Скажи только, что мне надеть?

Хенни задумалась.

— Белое платье. Греховная невинность на редкость соблазнительна. Нужно что-нибудь воздушное, похожее на облачко тумана. И непременно наденьте этот крестик.

— Ты гений, — признала скупая на похвалы Ева, не сказав: «Я никогда не снимаю этот крест».

— Я стараюсь правильно распорядиться дарами, которые послал мне Господь, — смиренно отвечала Хенни. — Видит бог, это нелегко, когда имеешь дело с вами.

— Я покажусь тебе перед приездом Лайла.

— Ладно. А пока я немного посплю, — пробормотала Хенни, погружаясь в сон.


Адам спал как убитый. Вернее, как новорожденный.

И улыбался, открывая глаза. Прошло несколько мгновений, прежде чем он понял почему. Долгие недели его не отпускало напряжение, будто внутри звенела туго натянутая струна, готовая лопнуть.

Минувшей ночью он овладел Евой Дагган, и это было прекрасно.

Улыбка на лице пастора расплылась еще шире.

Он смежил веки, чтобы насладиться воспоминаниями. Представить лицо Евы; ощутить в ладонях ее груди; услышать ее тихие вздохи, приглушенные стоны, бессвязный шепот; почувствовать прикосновения ее нежных губ и пальцев; очертить руками пленительные изгибы ее тела…

Желание вспыхнуло в нем яростным огнем.

Сокрушительная страсть, ошеломляющее блаженство, упоение, которое он испытал в объятиях Евы, походило… на откровение, на истинное чудо. Однако Адам сомневался, что о подобном чуде мечтала миссис Снит.

Он не понимал, что это значило для Евы. Возможно, она поддалась минутному порыву? Темнота, отблески пламени, страх смерти толкнули ее на безрассудство? Сожалеет ли она?

Сожалел ли он сам?

Адам не желал об этом думать. Ему хотелось отдаться ощущениям. Но он никогда не отличался легкомыслием и бесшабашностью. Или трусостью. Он понимал, что должен обдумать случившееся.

Адам со вздохом перевернулся и уселся на краю кровати. Он попытался представить Еву спящей, освещенной утренними лучами. Каково это — открыть утром глаза и увидеть ее?

Он хотел, он должен был знать, о чем она думает. В конце концов, Ева — куртизанка, искушенная в искусстве любви. Возможно, этой ночью она просто скучала.

Адам самодовольно усмехнулся собственной шутке. Ночью Ева самозабвенно, безоглядно отдавалась страсти. Он заставил ее стонать от наслаждения, и что бы ни случилось в будущем, Адам всегда будет помнить об этом.