— Ах да, конечно. Графиня Уэррен. Я уже познакомился с ней. — Глубокая усталость путала мысли Адама, воспоминание о графине нахлынуло оглушающей волной, ударило в голову, словно хмельное темное пиво, которое подавали в «Свинье и чертополохе», терпкое, горьковатое, бархатно-мягкое.

— Что ты о ней думаешь? — поинтересовался Колин, отхлебнув глоток эля.

— М-м… — Адам вскинул голову. — Она забавная, но немного напомнила мне… раненую дикую птицу, попавшую в беду.

Колин, фыркнув, пробормотал что-то невнятное. А Йен застыл, не донеся до рта кружку с элем.

— Какого дьяв… да что такое с вами обоими? Это всего лишь простое наблюдение, — возмутился Адам.

— Чертовски поэтичное наблюдение, — развеселился Йен. — Разве ты не знаешь, кто такая эта твоя… как ты ее назвал? Горлица?

— Раненой пти… так кто она?

Полли с грохотом поставила на стол перед Адамом кружку темного пива. Тот рассеянно нашарил в кармане мелочь и поднес кружку к губам, не глядя на девушку. Глубоко уязвленная, она гордо удалилась.

— Черная вдова, — просто ответил Йен. — Неужели ты не слышал о ней? Похоже, ты не читаешь лондонских газет.

— Нет. Я занимаюсь тем, что очищаю людские души, как тебе известно. Так что же означает прозвище Черная вдова?

— Колин, почему бы тебе не рассказать эту историю, ты знаешь ее лучше всех? — предложил Йен.

Колин лениво потянулся, хрустнул пальцами и откашлялся, прочищая горло.

— Ну, преподобный Силвейн, — протянул он, — вначале графиня Уэррен выступала на сцене театра «Зеленое яблоко». Тогда ее звали Ева Дагган. Она немного танцевала, немного пела, немного играла, показывала изящные лодыжки, надевала полупрозрачные наряды. Исполняла песенки о пиратах, презабавно дрыгая ногами. Я находил их прелестными. Эта женщина буквально околдовала Лондон. Мы все яростно соперничали, добиваясь ее внимания. Я неоднократно тратил все свои деньги на цветы для нее. Разумеется, она не принимала всерьез мои ухаживания, поскольку хорошо знала, чего хочет, а я был для нее слишком мелкой рыбешкой — ни состояния, ни титула. Однако, хочу вас заверить, она никогда не скрывала своих устремлений и вовсе не была злобной или жестокой. Неотразимые чары прекрасной мисс Евы Дагган быстро вознесли ее на вершину успеха. Она начала появляться на сцене «Ковент Гарден». А затем…

— Слушай, Колин, не помнишь, кто свалился с балкона в оркестровую яму, пытаясь заглянуть ей в корсаж? — перебил брата Йен, барабаня пальцами по кружке с элем. — В тот вечер в театре давали «Мистраль», а Ева пришла с графом. Ходили слухи, так, впрочем, и не подтвердившиеся, что если подобраться поближе, можно разглядеть в вырезе ее соски.

— Кэрридж, — отозвался Колин. — Бедняга повредился рассудком и с тех пор так окончательно и не оправился.

— Надеюсь, он хотя бы успел заглянуть в вырез ее платья, пока падал. У нее восхитительная грудь. Насколько… я могу судить.

— …А затем, говорят, в ее сети попался достаточно богатый мужчина, — продолжил свой рассказ Колин, — во всяком случае, она оставила сцену и стала содержанкой. Потом у нее появился поклонник еще более богатый и влиятельный, тогда она бросила первого покровителя. А после рассталась и с ним, чтобы выйти замуж за графа. Иными словами, графиня Уэррен, твоя «раненая дикая птица» — бывшая… куртизанка, Адам.

Казалось, скабрезное слово лениво растянулось на столе трактира, словно обнаженная натурщица на кушетке художника.

Оно вызывало ощущение неловкости и распаляло чувственность.

У Адама на миг перехватило дыхание. Опасное слово отравляло воздух ядовитыми миазмами, сея хаос в душах, разлагая все моральные устои. Оно принадлежало к миру полусвета, окружавшему достойных, богобоязненных людей, словно стая волков овчарню. По крайней мере, так думали многие прихожане Адама. И этому учили своих дочерей большинство матерей в Пеннироял-Грин.

Долг священника и духовного пастыря обязывал Адама сторониться порока. Так он и поступал. Однако не прочь был послушать о греховности. Тем более в беседе с родней, которая охотно пускалась в разговоры подобного рода.

— Ради всего святого, Колин, я знаю, что такое куртизанка, — раздраженно проворчал он. — Тебе нет надобности гримасничать, произнося это слово, словно ты злодей в пантомиме.

Ему с трудом удалось выговорить коварное слово. Разум приказывал Адаму отшвырнуть его от себя. Но чувства мешали сделать это.

— Это верно. Он священник, а не святой, Колин, — пришел на помощь кузену Йен. — Подозреваю, ты расстался с невинностью целую вечность тому назад, Адам. Я прав? Небось, с какой-нибудь горничной? Вот повезло милашке.

Адам смерил кузена уничтожающим взглядом. Хотя Йен угадал правильно.

Колин вернулся к своей истории.

— Итак, в свое время Ева пользовалась головокружительным успехом. Как-то раз двое ее поклонников сражались на дуэли, из-за того что она подмигнула не тому мужчине. А один богатый наследник потерял имение, опрометчиво заключив пари, что проведет ночь с мисс Дагган. Я мог бы продолжать бесконечно. Политики и вельможи, даже сам принц-регент увивались за ней. Ее осыпали драгоценностями, самые влиятельные особы королевства лезли из кожи вон, добиваясь ее благосклонности. Блистательное восхождение этой звезды завершилось замужеством, когда граф Уэррен выиграл в карты право жениться на ней.

Адаму казалось, что каждая фраза Колина хлещет его по лицу.

— Конечно. Разумеется.

Схватив кружку с элем, он в несколько глотков осушил половину.

— Да, графу повезло в картах, он обыграл другого джентльмена, желавшего взять в жены мисс Дагган, — усмехнулся Колин. — Хотел бы я сказать, что они жили долго и счастливо, но вскоре после свадьбы граф Уэррен умер. Поползли слухи, что его убила жена. Разумеется, это совершеннейший абсурд, поскольку почти все имущество графа — неотчуждаемая собственность, доставшаяся его наследнику. А вслед за этим мистер Майлз Редмонд — тот Редмонд, знаменитый исследователь экзотических стран, он еще вечно возится с насекомыми и прочими тварями… словом, вы его знаете, так вот, он прочел в Лондоне лекцию о ядовитых пауках. В Америке водится паук, получивший название Черная вдова. Его самка убивает и съедает самца после спаривания. Лондонский свет пришел в восторг. Прозвище тотчас подхватили. Оно намертво приклеилось к графине Уэррен.

Наступило недолгое молчание — Адам осмысливал услышанное.

Потом, резким движением взлохматив волосы, он отбросил их назад и простонал в досаде на себя:

— О боже!

Он с опозданием понял, что, сам того не желая, заговорил вслух.

— Думаю, ей часто приходилось слышать это нелестное прозвище, — лениво протянул Йен.

— Не в этом дело. Просто… я кое-что сказал ей сегодня…

Адам упомянул о пороке. «Нужна изрядная ловкость, чтобы настигнуть порок», — вот его слова. Он лишь пошутил, только и всего. Но графиня вздрогнула, как от удара.

Он почувствовал, что задыхается от стыда, словно грудь сдавило железным обручем. Разумеется, принести графине извинения он не мог. Что бы он ей сказал? «Знай я, что вы известная кокотка, осторожнее выбирал бы слова»?

— Так ты сумел вовлечь в разговор Марию Магдалину? — поинтересовался Йен.

Адам медленно покачал головой.

— Как бы то ни было, старина… не вини себя. Я сильно сомневаюсь, что твоя «дикая птица» — хрупкое, ранимое создание. Невинности в ней ни капли, — заметил Колин, не скрывая восхищения. — Эта женщина всегда превосходно знала, чего хочет и как добиться своей цели. Заполучив Уэррена, она достигла желаемого. Именно этого безжалостный свет и не может ей простить. Меня многое в ней восхищает, начиная с ее зеленых глаз и кончая честолюбием, в этом ей нет равных. И все же она настоящее чудовище — под шелковым покровом скрывается холодный металл. Женщины ее сорта и пальцем не пошевелят без причины — у них всегда что-то на уме.

Женщины ее сорта. Адаму внезапно вспомнились слова Мэгги Лэнгфорд: «Она не нашего поля ягода».

Он вновь увидел застывшую фигуру графини — рука судорожно прижата к груди, на щеках пламенеют два алых пятна — и вдруг осознал, что сам держится за сердце, будто ее боль передалась ему.

Украдкой опустив руку, он вцепился в пивную кружку.

В голове у него крутились обрывочные фразы, клочки только что услышанной истории леди Уэррен. Хрупкой женщины с невинными веснушками и нежными, чувственными губами, со сверкающими зелеными глазами и безупречным выговором аристократки, который, стоило ей испугаться, рассыпался в прах, словно ржавые доспехи, открывая… ее подлинную суть. Вздорный, вспыльчивый нрав, резкий ирландский акцент и готовность огрызнуться.

Остальное — повелительная манера держаться, безукоризненная речь, дерзость, тайные намеки и кокетство — не более чем подражание. Должно быть, она научилась этому у какого-нибудь покровителя. Или у многих покровителей.

Актрисы мастерски копируют других.

Как женщина становится куртизанкой? Что толкнуло Еву Дагган на этот скользкий путь? Что вытеснило на обочину жизни, заставив навсегда отказаться от порядочного общества? Однако одна роковая карточная игра все изменила.

Адам подавил удивленный, немного нервный смешок. Он вдруг поймал себя на мысли, что уже многие годы не произносил таких слов, как «куртизанка», «актриса» или «покровитель», бесконечно далеких от его повседневной жизни. И от жизни почти всех остальных обитателей Пеннироял-Грин. За исключением его кузенов, разумеется.

— Кто-нибудь из вас знает, откуда она родом, из какой семьи?

Ирландский акцент был лишь крохотным кусочком головоломки.

— Похоже, здесь кроется какая-то тайна, — отозвался Йен.

Поймав взгляд Полли, он небрежным кивком велел ей принести еще эля для всех. Девушка тотчас явилась с тремя кружками, одарив Адама сияющей улыбкой. Однако тот, погруженный в раздумья, ее не заметил, в очередной раз ранив нежное сердце бедняжки.

— Впрочем, я никогда над этим не задумывался, — добавил Йен.

В ответ Адам промычал что-то невнятное. Он охотно верил, что графине есть что скрывать: эту женщину постоянно окружал ореол скандала.

Он мог бы высказать свои догадки, однако предпочел промолчать. В нем заговорила осторожность, внезапное желание защитить леди Уэррен, да и себя самого. Адам и словом не обмолвился о встрече с графиней на холмах и о ее ирландском акценте.

— Что, по-вашему, привело ее в церковь сегодня утром?

Колин задумчиво пожал плечами.

— Запоздалая забота о своей бессмертной душе? А может, жажда новых ощущений? Думаю, когда подвернется какой-нибудь мужчина, достойный ее внимания, она упорхнет из Пеннироял-Грин. А до тех пор едва ли кто-то откроет для нее двери своего дома, даже если она снизойдет до визита. И никто в городе не придет к ней. Ну, разве что приходской священник, разумеется. Скажем… из пасторского долга.

Наступила короткое молчание, в котором чувствовался вызов и настороженность.

В отличие от кузенов Адам никогда не мог позволить себе вести разгульную жизнь, предаваясь бесшабашным кутежам. Нельзя сказать, что он влачил безрадостное существование, но для широкого разгула — игорных домов, скачек, непристойных пьес и куртизанок — требуется масса денег и свободного времени.

Однако волей Божьей ни одному из кузенов Адама не приходилось соборовать умирающего младенца, а затем утешать рыдающую мать.

Иными словами, хотя обычно он не задумывался над этим, между ним и его кузенами лежала пропасть — в жизненном опыте, в возможностях и обязанностях. В каком-то отношении Адам был сущим младенцем по сравнению с обоими кузенами, но в чем-то другом он годился им в отцы.

То же касалось и графини.

Теперь духовный сан требовал, чтобы Адам берег свою безукоризненную, незапятнанную репутацию. По иронии судьбы, ему надлежало стоять перед прихожанами, напоминая об опасностях, подстерегающих доброго христианина, которому вздумается подражать закоснелым грешникам вроде Эверси.

Или овдовевшей графини Уэррен.

Жизнь Адама разбилась бы вдребезги, если бы молва хоть как-то связала его с графиней. Однако если бы Йен захотел приударить за ней, его ничто не могло бы удержать. По правде говоря, жители городка ожидали от него чего-то в этом роде.

Все трое кузенов отлично это знали.

Куртизанка. В своем воображении Адам все глубже и глубже погружался в это слово, как зарываются пальцы в густой мех. Он тонул в нем, как в патоке, беспомощно барахтался, не в силах вырваться. Казалось, само это слово заключает в себе неведомые миры, где властвует наслаждение.