— Нет! Нет! Нет!

Из дула пистолета вырвался язычок красного пламени, осветив на миг окрестности. Роберт почувствовал чудовищный толчок в голову, словно его ударило какое-то титаническое существо, затем резкую боль, и понял, что пуля задела череп. В голове что-то раскололось, словно молния. Буря, драка, неистово вопящий человек, крик девушки… Ночь гибели Джима Калдера! Это и была та самая ночь!

Его трясло от неизъяснимого ужаса, он присоединил свой голос к нестройному хору человеческого и сверхчеловеческого страдания: драма достигла своего апогея, финал близок; он чувствовал, как силы покидают его, а сознание начинает мутиться. Из ночного мрака на него, стоящего на самом краю обрыва, несся человек, вопящий как провозвестник смерти. В ужасе он приготовился оттолкнуть убийцу, биться до последнего дыхания, чтобы защитить себя и спасти свою жизнь.

Он или я!

Джим! Джим! Бога ради, НЕТ!

Но когда нападающий поравнялся с ним, в свете вспыхнувшей молнии он увидел лицо Поля. Отступив на шаг в сторону от несущейся на него громады, он схватил Поля за пояс и швырнул на землю, чтобы остановить его безудержный бег вперед. Но Поль, как когда-то Джим, оказался жертвой собственной ярости, скорость его была слишком велика, чтобы ее мог мгновенно погасить человек с меньшей массой тела. К отчаянию Роберта, махина тела Поля продолжала неумолимое движение к краю обрыва; руки и ноги ослабели от потери крови и напрасно скребли по грязи и траве, пытаясь затормозить движение. Из последних сил Роберт со всего маха рухнул на тело друга и в его угасающем сознании пронеслась клятва — погибнуть вместе с Полем, если у него не хватит сил спасти его. Словно страстные любовники, они обнялись на краю гибели, медленно, но верно скользя в вечность.

— Роб!

Поль издал последний возглас и потерял сознание.

— Боже, — взмолился Роберт, — сейчас или никогда — будь со мной!

Силы оставляли его. Он знал, что долго не продержится. Борясь со штормом, собственным страхом, скользкой предательской почвой, засасывающей их в лоно смерти, Роберт призвал последние крупицы веры и надежды. Край утеса под ними обрывался в черное ничто. Распростертое тело Поля медленно, но неуклонно двигалось в пропасть; ноги и вся нижняя часть уже исчезли на глазах у Роберта.

Последняя самая яркая вспышка молнии осветила совершенным белым светом небо. В последний момент, когда, казалось, уже нет возврата, он нашел в себе силу, о которой молился. И когда Поль, подобно человеку, возлюбившему смерть превыше жизни, завис над роковой бездной, с энергией, о которой он даже не подозревал, Роберт ринулся вперед. Толкаемый слепым бешенством, он нащупал одну жилистую руку, затем другую и одним яростным невероятным движением рванул Поля наверх буквально за миг до того, как вместе с ним низринуться в безжалостное забвение.

40

Белый покой, белая тишина, белое блаженство.

И за что ему такое счастье!

Или он умер и вознесен на небеса?

Не хотелось открывать глаза. Ласковое прикосновение знакомой руки укрепило его в этом предположении. Он действительно умер, и сейчас на небесах. Потому что на земле это было ужасно давно — Клер вот так держала его за руку с неизъяснимой нежностью и трепетной любовью. И он снова погрузился в сон, окутанный безмолвным блаженством.

Засыпая, просыпаясь, вновь впадая в забытье, он чувствовал, как скользит сквозь череду дней и ночей. Иногда он ощущал желание говорить, но это стоило слишком больших усилий. Да и слова, доносившиеся до его сознания, как бы не соприкасались с ним. Все это не так важно — разберемся после…

Потом он проснулся в луче яркого, как весна, солнечного света. И вновь почувствовал прикосновение знакомой любящей руки — близкой до боли. Он осторожно приоткрыл глаза. Клер сидела на краешке кровати, лицо ее было открытой книгой, в которой с первого взгляда читалась безраздельная и безусловная любовь. При первом же движении его век Клер разразилась неудержимым плачем.

— О, Роберт! — запричитала она, смеясь сквозь слезы. — Это уже второе смертное ложе, у которого я сижу; ради Бога, чтоб больше этого не было! Сколько можно?

С изумлением оглядывал он тихую белую комнату, крахмальную белизну постели.

— Я что, в больнице? — полюбопытствовал он.

— Да, милый. И лучшего места для тебя не придумаешь. У тебя травма головы, пулевое ранение. К счастью, неглубокое, и скоро ты совсем выздоровеешь, но пока надо соблюдать покой. Так что ни о чем не беспокойся. Поспи еще — это самое лучшее.

Он уснул.


В следующее свое пробуждение он был значительно сильнее.

— Сколько я уже здесь?

Ему казалось, это продолжается несколько дней, а то и неделю. Ее ответ был для него полной неожиданностью.

— Со вчерашнего вечера. Вас с Полем нашли на мысе. Он тоже здесь.

Поль! Вот те раз. Поль.

— Как он?

Лицо ее сразу стало мрачным.

— Очень плох. Судя по всему, в него стреляли, но полиция никак в толк не возьмет, где и как.

— Он в сознании? Что-нибудь говорит?

Она покачала головой.

— Врач говорит, что он потерял очень много крови. До сих пор не приходит в себя. Полиция ждет, чтобы допросить его. А потом его заберут обратно, в тюремную больницу.

Роберт взял ее за руку. Теперь он понял, что надо делать, и почувствовал прилив сил.

— Нет, милая, не заберут.

— Что?

— Ш-ш-ш-ш-ш. Последний вопрос. Когда нас нашли той ночью — кто-нибудь с нами был?

Она взглянула на него в полном недоумении.

— А кто там еще мог быть?

— А откуда же полиция узнала, где мы?

— Анонимный звонок, кажется. Из паба, будто бы. Поль заходил туда вечером.

— А я так не думаю, Клер.

Она внимательно посмотрела на него, в глубине души еще не совсем веря, что эта неподвижная белая фигура вновь превращается у нее на глазах в любимого нежного мужа.

— Я слушаю, милый. А что же это такое?

Он взял ее руки и стиснул в своих ладонях.

— Клер, я наделал кучу ошибок, ужасных ошибок, и узнал о них только сутки назад. У меня одна возможность сохранить себя — это честно и искренне принять все как есть и дальше положить жизнь на то, чтобы исправить, что можно. — Он прочел на ее лице тревогу и недоумение. — Видишь ли, мне не хотелось бы тревожить тебя попусту, но ты должна знать все, что случилось, от начала и до конца И если ты решишь, если ты действительно решишь, что не можешь жить со всем этим… жить со мной после случившегося — я все пойму и освобожу тебя от обетов без всяких проволочек. Но прежде, чем ты сделаешь это, милая, — и он поднял ее ладони и прижал к своим губам, словно творя горячую молитву, — прежде чем ты сделаешь это, я хотел бы, чтоб ты твердо усвоила одну вещь: за эти последние дни я понял, как сильно люблю тебя, насколько недостоин тебя и как страстно надеюсь и молюсь, чтобы ты дала мне еще один шанс, и я мог бы попытаться доказать тебе, как много ты значишь для меня и как это для меня важно.

Он прикрыл глаза и нахмурил брови, стараясь сдержать слезы. Не следует пользоваться ее сочувствием или ее мягкостью. Наступило долгое молчание. У него было такое чувство, что жизнь его, подобно перышку, повисла в воздухе и только ждет первого порыва ветра. Наконец она заговорила.

— Роберт, не знаю, что ты хочешь сообщить мне, и было бы глупо полагать, что я тут же прощу тебя, лишь бы не потерять, как я думала, когда приехала сюда. Но одно знаю наверное, — ее чистые глаза заглядывали ему прямо в душу, — то, как ты говорил со мной сейчас, это первый честный и искренний разговор между нами за долгие годы! Поэтому еще глупее было бы — я была бы просто дурой — взять и отбросить все просто так. Давай попробуем. В конце концов, попытка не пытка. Но попробуем вместе. Понемножку. По шажку. И тогда увидим.

— Боюсь, что шажками тут не обойдешься, надо действовать быстро, — с горечью заметил он. — Не могла бы ты найти сестру и попросить ее принести мою одежду? О, Клер, мне так много надо рассказать тебе — и еще больше сделать!


Начинать надо с Эммы, дитя, потерянного чуть не двадцать лет назад и потерявшегося снова. Почему она пропала? Почему полиция не видела ее, когда явилась спасать в ту ночь его и Поля? И куда она могла деться?

Чтобы объяснить все про Эмму, надо было объяснить свои отношения с Алли. Он чувствовал, что никогда сильнее не любил Клер, хотя и понимал, что каждым словом нещадно терзает ее. Обхватив руками колени — этот бессознательный девический жест до сих пор действовал на него безотказно, — Клер, веря и не веря, слушала всю его историю, которую он выкладывал без утайки. То, что неверность, в которой она подозревала его сейчас, на самом деле имела место больше двадцати лет назад, было в каком-то смысле отменой смертного приговора. В то же время подлинным ударом оказался объект любви.

— Но с Алли! Роберт! С Алли! — только и повторяла она. Он понимал, что потребуется время, чтоб Клер как-то свыклась с этой мыслью.

Не меньшим шоком было сообщение о том, что плод этой связи жив, мало того, находится здесь и хочет признать Роберта своим отцом.

— Я это не могу отрицать, Клер, — изрек он с такой простотой, что Клер была уязвлена в самое сердце. — Но не могу и требовать, чтобы ты это приняла, так что решай сама.

Клер еще не знала, как ей повести себя в этом деле. Но одно понимала четко: существует потерянный ребенок, пусть и двадцати лет, и мать в ней не могла с этим примириться ни на секунду.

— Первым делом, Роберт, надо ее найти, ясно? — с волнением воскликнула она. — Дай мне хоть посмотреть на нее, ладно? А там видно будет. Думаю… это все, что в моих силах — во всяком случае — пока.

* * *

Они начали с полиции и тут же получили от ворот поворот. Никаких сообщений о молодой женщине не поступало. Никаких происшествий, кроме двух мужчин в бессознательном состоянии, найденных прошлой ночью на мысе. Никаких дорожных инцидентов и пропаж. К сожалению, ничем помочь не можем.

— Но где-то на ночь она останавливалась! — настаивал Роберт; на лице его было явное беспокойство. — Потому что если она всю ночь провела под этим дождем… — Он даже не решился закончить мысль.

— Давай попробуем по отелям.

Ничтожность размеров Брайтстоуна на сей раз явила свои преимущества Пансионов в городке было раз-два и обчелся, а тех, что ей по карману, и того меньше. Так что им не пришлось тратить время на поиски.

— Юная девушка лет двадцати, белокурая? Да, была здесь, останавливалась прошлой ночью.

— А где она сейчас?

Улыбка. Желтые искрошенные зубы.

— Спросите что полегче. Была да сплыла.

Он ни словом не обмолвился о том, что молодая дама заплатила только за ночь вперед, что так ни разу и не ночевала здесь и что, наконец, ее пожитки и сейчас стоят на чердаке. Обо всем этом особенно распространяться было незачем. В конце концов, каждый по-своему зарабатывает на хлеб.


Клер ждала его в машине; лицо ее было бледным и озабоченным. Глубоко обеспокоенный Роберт подсел к ней.

— Она уехала, — коротко доложил он.

— Куда уехала?

— Ему ничего неизвестно. Как и мне, — признался он.

Какое-то время они сидели молча.

— Давай-ка все обмозгуем, Роберт, — заговорила Клер, к своему удивлению чувствуя, что не на шутку беспокоится. — Давай попробуем взглянуть на дело ее глазами: куда она отправилась бы, что делала? Вчера ночью она была там, на мысе, с вами, вы оба были ранены и находились в смертельной опасности. Как ты думаешь, что она могла предпринять?

— Она попыталась бы найти помощь. Это, наверно, первое, что пришло бы ей в голову.

— Каким образом она могла бы это сделать?

— Машину взять она не могла. Она не умеет водить, — ответил Роберт, пытаясь собрать все по клочкам. — В полиции же сказали, что обе машины — моя и Поля, — были на месте — во всяком случае, когда они туда прибыли.

— Следовательно, ей надо было возвращаться от бухты Крушения пешком. Бедное дитя! В такую ужасную бурю! Где-нибудь внизу она нашла телефон и позвонила в полицию. Куда могла она податься после этого?

Они переглянулись и чуть не в один голос воскликнули:

— Конечно! В пасторский дом!

— Боже праведный! — выпалил Роберт. — Надо ж быть таким идиотом! — Включив мотор, он направил машину в сторону мыса. Боже, сделай так, чтоб она была там, молился он про себя. Цела и невредима Неужели Ты подарил мне ее для того, чтобы тут же отнять, и не даешь возможности показать, каким отцом я могу ей быть… Господи, Отче Всемогущий, услышь меня… пощади ее…