– Что мы делаем? – повторила она. – А что мы делаем?

– Ну, ты же знаешь: целуемся, прикасаемся друг к другу и...

– Это лишь естественное проявление чувств при ухаживании, – сказала Джильберта, проводя рукой по внутренней стороне его бедра. – Однако мы до сих пор не сделали то, чего я жажду с тех пор, как встретила тебя... О, Питер, мы должны найти такое место, где мы будем одни. По-настоящему одни и сможем поступать, как пожелаем, и никто не будет нас сдерживать.

Питер вздохнул:

– Да, да, мне очень тяжело находиться так близко от тебя и все же недостаточно близко.

– Хорошо, я придумала! В пятницу вечером будут служить мессу по погибшим на войне. Моя семья будет присутствовать там, а я скажу, что плохо себя чувствую. Да, в пятницу вечером мы наконец будем одни! – пообещала Джильберта и прижала его руку к своей груди.

С того вечера каждая минута, отделявшая их от свидания в пятницу, казалась Питеру бесконечной. Теперь он уже не ощущал привычного возбуждения и энтузиазма, ожидая высоко в небе немецкий истребитель. Каждое боевое задание было теперь ординарным занятием. Наконец наступило утро пятницы, но Питеру казалось, что время тянется еще медленнее, чем во все предшествующие дни. «Любовь – это определенно форма безумия, – решил Питер. – Однако какая чудесная болезнь!»

За ужином Питер не мог смотреть на еду.

– Что случилось, Пит? – спросил Рикенбакер. – Нет аппетита?

– Он не болен, он просто влюблен, – поддразнил Лафбери и спросил: – Ты сегодня вечером снова встречаешься с Джильбертой?

– У меня неопределенные планы, – пробормотал Питер.

– Неопределенные планы? – Кто-то в конце стола громко расхохотался. – Черт возьми! Если бы у меня была такая аппетитная девчонка, как Джильберта, могу вас заверить, что мои планы были бы вполне определенными: залезть к ней под юбку.

Питер поднялся и, кипя от злости, вышел из палатки под дружный хохот товарищей. Больше всего юношу разозлило то, что язвительное замечание было правдой.

Залезть к ней под юбку... В течение всей прошедшей недели у него действительно не было в голове никаких иных мыслей, кроме этой.

Питер вернулся в казарму, второй раз в этот день побрился, надушился одеколоном и надел фуражку так, что козырек оказался над правой бровью. К главным воротам с грохотом подъехал грузовик, и водитель показал дежурившим военным полицейским декларацию на груз.

Один из них кивнул Питеру.

– Эта машина едет в Туле, лейтенант. Забирайтесь в кабину.

Был уже девятый час вечера, когда Питер подходил к усадьбе Буайе. Чувствуя себя преступником, он украдкой огляделся, остановился у двери и позвонил два раза. Джильберта тотчас открыла ему.

– Мой дорогой, я думала, что ты никогда не попадешь сюда, – задыхаясь, проговорила она.

– Я всю неделю от нетерпения не находил себе места, – ответил Питер.

Джильберта бросилась в его объятия, и они, тесно прижимаясь друг к другу, раскачивались взад и вперед на лестничной площадке.

– Я больше не могу ни секунды ждать, – прошептала она, часто и тяжело дыша. – Идем быстрее. – И повела его наверх.

– Мы одни? – спросил Питер. Джильберта засмеялась.

– Неужели ты думаешь, что я привела бы тебя к себе в спальню, если бы мы были не одни? – Она захлопнула дверь и закрыла ее на ключ.

– Бог мой! – воскликнул Питер. – Ты ведь не думаешь, что кто-нибудь помешает нам?

– Нет, глупый, это просто рефлекс. Ну... кто начнет первым?

– Начнет первым? – переспросил он.

– Да. Мы ведь не сможем заниматься любовью в одежде, – объяснила Джильберта.

– Конечно. – Питер смущенно переступал с ноги на ногу.

– Если ты такой застенчивый, тогда начну я. – Джильберта расстегнула строгую накрахмаленную блузку и сняла ее.

Ее обнаженные плечи и выпуклости, выступающие в вырезе над розовой сорочкой, опьянили Питера. Он будто залпом проглотил бокал вина. Машинально раздеваясь, Питер пожирал глазами Джильберту, которая стояла уже в сорочке и соблазнительно улыбалась. На Питере остались лишь трусы. Он чувствовал, что ее взгляд прикован к передней части трусов, где беззастенчиво утверждало себя его напряженное мужское естество.

Джильберта застенчиво спустила одну лямку, затем другую и, опустив сорочку на тонкую талию, открыла свои небольшие прекрасные груди.

– Они выглядят так, будто высечены из алебастра, – сказал Питер.

– О нет, алебастр холодный и твердый, – возразила она, поддерживая снизу упругие выпуклости и приподнимая их. – А это трепещущая плоть, горячая плоть, жаждущая плоть. О мой любимый, мое тело страстно желает тебя, твоих прикосновений и поцелуев. – Джильберта замолчала и спустила сорочку с бедер, та легко упала вокруг ее ног. – Жаждет твоей плоти, – закончила Джильберта. – О, пожалуйста, позволь мне увидеть тебя! – В один миг она спустила его трусы. – Ты знаешь, я никогда прежде не видела обнаженного мужчину.

Питер сглотнул, его лицо пылало.

– Я...я... дело в том, что я тоже никогда прежде не видел голую девушку.

Ее взгляд выражал недоверие.

– О мой горячо любимый, ты не должен это говорить ради меня. Ты мужчина и солдат. Я и не ожидала, что ты окажешься девственником, как я.

– Ты девственница?..

Питер был счастлив от сознания, что станет ее первым мужчиной. Единственным мужчиной, которого узнает любимая.

Джильберта робко протянула руку и сжала его напряженный пенис. К ее изумлению, он начал извергать семя.

– Дорогой, любимый Питер, – шептала она и ласкала его до тех пор, пока не прекратились спазмы.

Питеру было стыдно встретиться с Джильбертой взглядом.

– Прости, – прошептал он, – но я не шутил, когда сказал, что ты первая женщина, с которой я... с которой я когда-либо был. Это правда. Я тоже девственник. На самом деле я моложе, чем выгляжу. Мне только шестнадцать.

Джильберта была изумлена. Ее охватил восторг оттого, что они входят в зрелый мир любви и секса вместе и оба невинны. Она нежно взяла Питера за руку и повела в постель.

Его губы нашли ее губы, задержались там, затем передвинулись к шее, где в ложбинке неистово билась голубая жилка. Питер накрыл ртом ее сосок, и он затвердел под его языком.

Джильберте казалось, что у Питера сто рук. Создавалось такое впечатление, что тысяча пальцев прикасается к ней, ласкает и дразнит. Он играл на ее нервных окончаниях так же умело, как скрипач обращается с чувствительными струнами нежно любимого, драгоценного инструмента. Удар поднявшегося пениса в болезненно-напряженный низ ее живота вызвал у Джильберты необыкновенный трепет. И сейчас ей не терпелось перейти последнюю черту и стать женщиной точно так же, как бабочке не терпится покинуть сковывающий ее кокон.

– Скорее, любимый, скорее! – подгоняла она Питера.

Испытывая такую же дрожь, как и в то мгновение, когда впервые взял в руки рычаг управления истребителем, Питер вошел в нее. Джильберта едва сдерживала себя от страстного желания, однако Питер не смог проникнуть глубоко, поскольку не имел никакого опыта.

– Ничего не получится. Или я слишком большой, или ты слишком маленькая. – Он был обескуражен.

Но Джильберта не хотела сдаваться:

– Не паникуй, Питер. В первый раз трудно с любой девушкой. Если мы будем упорны, все прекрасно получится.

И они действительно продолжали. Питер был в холодном поту и уже был готов отказаться, когда ее плева лопнула. Однако как он ни старался, после трех ударов не мог больше сдерживаться. К счастью, Джильберта тоже была близка к кульминации, и в исступлении они достигли пика вместе.

Подобно всем молодым влюбленным, впервые познающим друг друга, они думали, что половой акт задуман исключительно для их личного наслаждения.

– Я бы никогда не могла пережить то же самое ни с одним другим мужчиной, – выдохнула счастливая Джильберта.

– А я – ни с одной другой женщиной, – ответил Питер.

– Неужели будет всегда так же хорошо, дорогой?

– Даже лучше. Говорят, практика ведет к совершенству.

– Это было совершенством и в первый раз! – воскликнула Джильберта.

– Моя дорогая, любимая жена!.. Я так говорю, потому что ты действительно моя жена во всех отношениях, за исключением формальностей, таких, как разрешение на брак и благословение священника.

Они поцеловались, и Джильберта погладила Питера по щеке.

– Думаю, тебе лучше сейчас уйти. Месса, должно быть, уже закончилась.

– Боже праведный! Я и забыл, что мы в твоей девичьей спальне.

– Уже не в девичьей, – заметила Джильберта.

Питер выпрыгнул из постели и стал торопливо одеваться. Джильберта набросила халат и повела его к двери. Они обнялись в последний раз, и Питер вышел из дома в кромешную тьму.

На следующий день после счастливого начала их близких отношений Питер обратился к отцу Джильберты с просьбой дать разрешение и благословение на брак с его дочерью. Все были вне себя от радости и решили в сентябре устроить свадьбу.

Две недели Питер и Джильберта были на седьмом небе от счастья. В эти безоблачные дни казалось, что с Питером не может случиться ничего дурного. Молодые самоуверенные летчики эскадрильи быстро стали легендой среди вооруженных сил союзников. Обывателям они казались непобедимыми.

К сожалению, многие, тогда забыли, что госпожа Удача – весьма непостоянная возлюбленная.

Однажды утром Лафбери сообщил Питеру, что его награждают четырехдневным отпуском начиная со следующей субботы.

– Это отличная новость! – воскликнул Питер.

– Поедешь в отпуск в Париж? – дружески поддразнил его Петерсон и заговорщицки подмигнул Лафбери.

– Еще не решил, – ответил Питер.

«Какая удача! Париж может подождать. Я хочу снять комнату в тихой части Туле, и мы с Джильбертой будем блаженствовать на мягкой пуховой перине».

– Между прочим, Пит, не против отправиться в полет вместо Джима Холла сегодня утром? Обычное барражирование.

– Конечно, нет, капитан Лафбери. В какое время?

– Как только позавтракаешь.

На летном поле летчики собрались вокруг нового истребителя, только что сошедшего со сборочного конвейера. Это был тоже «ньюпор», но больших габаритов и более сложной конструкции, чем те небольшие самолеты, на которых они летали.

– Следующие две недели мы будем совершать тренировочные полеты на этом самолете, – объявил Лафбери.

Питер оставил их и пошел к своему самолету, ожидавшему в начале взлетно-посадочной полосы. Механик отдал ему честь.

– Все баки заправлены горючим, и мотор в исправности, лейтенант. Счастливой охоты.

Барражирование оказалось скучным занятием. Когда Питер пролетал над немецкой территорией, по нему дали залп из зенитных орудий, но ни один снаряд даже близко не попал. В небе не было никаких признаков противника, и спустя полчаса Питер взял курс на свою базу.

Он приземлился и уже уходил с поля, когда на переднем крае обороны начали бить зенитные орудия.

Механик закричал:

– Похоже, это «альбатрос»!

Питер повернул назад и бросился к своей машине.

– Эй, лейтенант, вы не можете снова поднять его в воздух. Вы остались без горючего, на заправку потребуется пятнадцать минут.

– Слишком долго. – Взгляд Питера был прикован к новенькому истребителю, который стоял на соседней поносе. – Тот малыш заправлен?

Механик был изумлен:

– Вы шутите, сэр! Вы никогда прежде не летали на той модели.

– Ну и что? Она не может сильно отличаться от старой. Идем. Убери тормозные колодки от колес! – приказал Питер, вскарабкался на крыло и сел в кабину нового самолета. Затем опустил защитные очки и поднял руку. – Контакт! – скомандовал он.

Механик прокрутил пропеллер, и мотор взревел. Питер проверил приборную панель, просмотрел переключатели и измерительные приборы и согласился, что потребуется какое-то время привыкнуть, хотя основные рычаги управления и приборы были такими же, как и в старом «ньюпоре».

– Все идет как по маслу, – пробормотал он задумчиво и прибавил скорость.

Истребитель помчался по взлетно-посадочной полосе. Машина взмыла в воздух, словно сокол в погоне за добычей. Товарищи Питера высыпали из казармы и приветствовали его громкими возгласами. Все, кроме Рикенбакера.

– Молодой дурак! – ругался он. – Нельзя садиться за штурвал самолета, который ты не проверил хотя бы один раз.

Питер догнал «альбатроса» в двух милях от аэродрома, набрал высоту и, оказавшись над ним, спикировал. Затем выпустил очередь из пулемета, которая взорвала дерево и обшивку на левом крыле немецкого истребителя. Питер снова нажал на гашетку, но когда нажал в третий раз, пулемет заклинило.

– Проклятие! – выругался Питер и изо всех сил дернул пулеметную ленту в надежде высвободить ее, но безуспешно.

Питер сразу понял, что неполадка повлекла за собой неисправность пропеллера. К ужасу Питера, мотор стал извергать длинные полосы горящего бензина, которые, словно гирлянды, украсили фюзеляж самолета.