Стефани Блэйк - Греховные поцелуи

– Верно, старина Джимми – славный деревенский парень... Кстати о деревенских парнях. Судя по тому, что я узнаю из газет, деятельность вашего мужа приобретает общенациональное значение, – заметил Лаурентис.

– Однажды он станет президентом, – как само собой разумеющееся сказала Джильберта.

Джордж Лаурентис рассмеялся.

– Как было бы хорошо, если бы я внушал кому-нибудь такую же уверенность!

– В таком случае вы должны стать политиком. По традиции их жены являются самыми верными их сторонниками в партии.

– Это не для меня. У меня и так беспокойная жизнь.

К тому времени как они покончили с едой и пили бренди, весь гнев и раздражение Джильберты почти улетучились. Она даже горячо откликнулась на его предложение показать свой дом.

На улице стало жарко и душно. Джильберта сняла жакет и почувствовала взгляд Лаурёнтиса, прикованный к ее груди под тонким материалом блузки. Затем снова заметила его взгляд – на этот раз мужчина смотрел на ее ноги, когда она усаживалась на переднее сиденье в машине. У Джильберты чуть-чуть задралась юбка. Она знала, что возбуждает Лаурёнтиса, так же как он возбуждал ее. Джильберте почему-то было интересно, со сколькими женщинами он занимался любовью, хотя и не сомневалась в том, что их было немало.

– Не возражаете, если я вздремну по дороге? – спросила Джильберта.

– Ничуть. Эти завтраки с двумя порциями мартини меня тоже утомляют.

Она закрыла глаза, а когда открыла их, машина двигалась по узкой, извилистой дороге, пролегавшей под сводами величественных деревьев.

– Мы приехали?

– Почти, – ответил Лаурентис.

Внезапно взору Джильберты предстал довольно высокий холм.

– Я случайно нашел это место, – объяснял Лаурентис. – Если верить агенту по недвижимости, это самая высокая точка на острове.

– Здесь просто восхитительно. У меня такое чувство, будто я оказалась в предгорьях Скалистых гор, – проговорила Джильберта. – Поразительная иллюзия! Никаких признаков того, что в полумиле отсюда располагается местность плоская и однообразная, со всех сторон стиснутая жилыми домами, магазинами и торговыми центрами.

На вершине холма дорога плавно перешла в выложенную гравием подъездную аллею, по обеим сторонам которой росли сосны. В конце аллеи находилась поросшая травой поляна, в центре которой стоял низкий фермерский дом.

– Вы на самом деле построили все это? – изумленно спросила Джильберта.

– Да, своими собственными белоснежными руками, – ответил Лаурентис и поднял руки, чтобы Джильберта могла их внимательно осмотреть: большие, квадратной формы, с длинными крепкими пальцами. – Идемте! – Лаурентис выпрыгнул из машины.

Она сделала то же самое и сбросила туфли.

– Я помешана на ходьбе босиком по траве, особенно если она такая густая и душистая, как эта. – Джильберта села на землю и приподняла юбку, чтобы отстегнуть подвязки от нейлоновых чулок. – Джентльмены не подглядывают, – лукаво бросила она, чувствуя, что Лаурентис смотрит на нее.

– А кто сказал, что я джентльмен?.. Вот это новость! Мне казалось, что после набирающего силу феминистского движения за уравнение женщин в правах с мужчинами, появления голубых джинсов, а также отказа от бюстгальтеров пояс с резинками ушел в прошлое.

– Временами мне очень хочется почувствовать себя женственной.

– Браво! Женщины в колготках напоминают мне тряпичных кукол, – заметил Лаурентис.

Джильберта рассмеялась и поднялась, разглаживая юбку.

– Интересное наблюдение. Лаурентис взял ее за руку.

– Пойдемте, я буду вашим гидом, – сказал он и повел ее по извивающейся, вымощенной плитами дорожке к кирпичным ступенькам.

С левой стороны дом огибала бетонная дорожка, упиравшаяся в неоконченный двухэтажный гараж, наверху которого торчали голые балки и распорки. К гаражу была приставлена алюминиевая лестница.

– Наконец-то я выхожу на финишную прямую, – сказал Джордж.

– Чем вы будете заниматься, когда все будет завершено? – спросила Джильберта.

Капитан усмехнулся:

– Буду обращать больше внимания на женщин.

– Похвальное времяпрепровождение, – заметила Джильберта.

Он открыл парадную дверь и отступил на шаг в сторону, чтобы пропустить Джильберту.

Небольшой холл вел в просторную гостиную, пол в которой от стены до стены покрывал пушистый ярко-оранжевый ковер. Мебель была в основном массивная, из сосны, а стены украшали картины и гобелены, выдержанные в колониальном стиле.

– Как приятно! – Джильберта ступала босыми ногами по мягкому ковру и испытывала почти такое же удовольствие, как и от ощущения травы под ногами.

Небольшой рабочий кабинет плавно переходил в маленькую оранжерею.

– Помимо других разнообразных талантов вы еще умеете обращаться с растениями.

– Как я уже сказал, клан Лаурентисов крепко привязан к земле.

Столовая была продолговатой комнатой с огромным камином в одном конце и баром – в другом. Хозяин повел Джильберту назад, в гостиную, и через холл они вышли к небольшой лестнице, по которой поднялись на этаж, где располагались спальни. Три спальни были обставлены в строгом, типично мужском стиле. В основной спальне главным украшением была огромная кровать с пологом на четырех латунных столбиках.

– Матрац наполнен гелем или водой? – спросила Джильберта.

– Ни то, ни другое. Простая старая деревянная кровать фирмы «Симмонс».

– Очень подходит такому здоровенному парню, как вы, – лукаво заметила Джильберта. – Вы все очень хорошо сделали, но не помешало бы женщине приложить к этому руку.

– Хотите подать заявление на вакантную должность? – поинтересовался Джордж.

– Я не прочь, но это вызвало бы столкновение интересов, не говоря уже о географии. Не забывайте, что я из Колорадо. Я, право, не собираюсь окапываться в Нью-Йорке, хотя должна признать, это достаточно жизнеспособное место.

Хозяин дома, прислонившись к дверному косяку, с нескрываемым восхищением и желанием рассматривал Джильберту. Она стояла босая, скрестив руки на груди, приподняв голову. Ее фиалковые глаза потемнели и казались загадочными.

– Джордж, ваше либидо дает себя знать, – тихо сказала Джильберта.

– Простите, это мой итальянский темперамент. Нужно потребовать, чтобы женщина, подобная вам, имела бы этикетку, как на пачках сигарет: «Предупреждение! Опасно для вашего здоровья!»

Джильберта хрипло рассмеялась, а на висках у нее резко обозначилось биение пульса из-за усилившегося тока крови в венах. Страсть, которую она безуспешно пыталась сдерживать весь день, внезапно вспыхнула и охватила ее. У Джильберты было такое ощущение, будто все тело, от головы до пят, объято огнем. Она безумно хотела Джорджа Лаурёнтиса.

Он почувствовал это и обнял ее.

– Этикетки с предупреждением никогда меня не останавливали. Какого черта! Ведь живем лишь один раз.

Джильберта улыбнулась и прильнула к нему, обвив руками его шею. Она сделала плавное движение бедрами, дразня его и еще сильнее возбуждая.

Губы Джорджа были крепкими и требовательными, а его язык устремился в полуоткрытый рот Джильберты. Руки скользнули по ее спине, стали ласкать ее ягодицы... Она вздрогнула и застонала, почувствовав прикосновение его руки к своей плоти. По-прежнему крепко сжимая Джильберту в объятиях, Джордж увлек ее к огромной кровати. И пока снимал с нее блузку и бюстгальтер, Джильберта расстегнула его пояс и молнию на брюках. Теперь ее рука нашла и стала ласкать его горячую, набухшую плоть.

Джордж лихорадочно заканчивал раздевать Джильберту, снял с нее юбку, трусики, оставив лишь чулки и пояс с подвязками.

– Ты сводишь меня с ума. – Он лег рядом с Джильбертой.

Ее глаза вожделенно заблестели при виде его готового к бою пениса.

– Великолепный! – прошептала она, широко раскинув руки и ноги.

Джордж не сделал никаких усилий, чтобы войти в нее. Его губы легко коснулись ее глаз, губ, затем задержались в ложбинке на шее. Он чувствовал, как бешено бьется ее пульс под его губами.

Джильберта судорожно сглотнула, когда Джордж захватил губами ее сосок и языком стал обводить кружок вокруг него. В голове у нее мелькнула мысль, что, пожалуй, капитан довольно изощренный в ласках любовник.

Он покрывал поцелуями все ее тело, опускаясь все ниже и ниже, к трепетавшему от желания животу, а затем зарылся лицом в шелковистом треугольнике густых завитков. Судорога сотрясла Джильберту, когда его ищущий язык коснулся ее влажного лона, и она воскликнула:

– Ты меня убиваешь! Я не смогу больше сдерживаться, а я хочу, чтобы ты был во мне, когда я кончу!

У Джорджа было такое ощущение, будто перед ним открылись врата рая.

– О Боже! – Внутри ее словно произошло извержение вулкана.

Сейчас ее руки, ноги, все тело потеряли координацию, и Джильберта, извиваясь в экстазе, почувствовала, как близится его кульминация, и от этого наслаждение возросло во много раз.

Потом они лежали бок о бок на широкой постели, совершенно обессиленные. Лучи солнца освещали их мокрые от пота тела, искрившиеся каким-то чувственным светом.

Джильберта погрузилась в глубокий сон. А когда проснулась, была напугана окружавшей ее незнакомой обстановкой. Сбитая с толку, Джильберта в испуге присела в постели. «Что я делаю голая в чужой постели?»

Внезапно она вспомнила.

– Джордж, где ты, Джордж?

В доме стояла тишина, если не считать лая собаки и щебетания птиц на деревьях.

Джильберта вошла в примыкавшую к спальне ванную комнату, встала под душ и включила воду на полную мощность, наслаждаясь окутывающим ее паром. Затем, обернувшись махровой простыней, отправилась на поиски Джорджа. Она обнаружила его во внутреннем дворике: капитан полулежал в шезлонге с высоким бокалом в руке и сигаретой во рту.

Он широко улыбнулся.

– Ба! Спящая красавица просыпается!

– Но не благодаря прекрасному принцу, в чьи обязанности входит разбудить ее поцелуем.

– Лучше поздно, чем никогда. Иди, иди сюда, девушка, – позвал он.

Плавной скользящей походкой Джильберта подошла к шезлонгу и села рядом. Он крепко прижал ее к себе и поцеловал в губы.

– Вот вам поцелуй, принцесса. Послушай, ты прекрасно смотришься в этом одеянии.

Джильберта с любопытством огляделась.

– Безопасно сидеть здесь на воздухе почти голой? – спросила она.

– Абсолютно! Я – король этой горы, и никто не имеет права вторгаться в мои владения. – Джордж погладил по ее бедру. – Мы даже могли бы совершенно безнаказанно...

– Ну уж только не это! Мне нравится заниматься любовью в роскоши, – заявила Джильберта, чувствуя, как его пальцы ласково подбираются к ее женскому началу.

– Ты не хочешь исполнить на бис, прежде чем мы вернемся в город? – настаивал Джордж.

– Вы очень убедительны, капитан. Вы так допрашиваете всех ваших подозреваемых женщин? – спросила Джильберта.

– Только красивых. Кроме того, кто сказал, что тебя в чем-то подозревают?

– Это шутка, – ответила Джильберта и нежно погладила его по щеке. – Ты знаешь, я едва могу поверить всему, что произошло с тех пор, как мы встретились с тобой в ратуше. Прошло всего два дня, как мы знакомы, и посмотри, что мы делаем. – Джильберта засмеялась. – Безусловно, это кого угодно может шокировать.

Джордж встал и подал ей руку.

– Пойдем посмотрим, что еще шокирующего мы можем придумать.

На этот раз они любили друг друга не спеша и более пылко, так как шли новыми путями к наслаждению: они занимались оральным сексом. Когда наконец любовная игра завершилась, они погрузились в сон.

Джильберте приснилась ее мать Линда. Линда – дитя любви юного мужчины и юной женщины, которые в годы войны так и не стали мужем и женой.

Питер и Констанс Пайк нервничали и чувствовали себя довольно неуверенно, когда шли по дорожке к фермерскому дому Антуана Буайе.

– Как я выгляжу? – взволнованно спросила Констанс. – Я чувствую себя просто развалиной, всю ночь не сомкнула глаз.

– Я тоже, – ответил Питер. – Однако ты превосходно выглядишь. А как я? У меня не очень строгий вид, не так ли? Когда я нервничаю, выгляжу довольно суровым.

– Ты действительно несколько напряжен, но едва ли похож на людоеда, – с улыбкой ответила Констанс.

– Ну... вот мы и пришли.

Не успели они подняться по ступенькам, как парадная дверь открылась, и Буайе приветствовал их:

– Добро пожаловать в мое скромное жилище. Пожалуйста, входите.

Они с Питером обнялись, и Питер представил его Констанс.

– Мы разделяем ваше горе, – сказала Констанс. – Ужасная трагедия! А бедная, дорогая девочка – какое это страшное переживание для нее!

Питер был потрясен тем, как выглядит Буайе. С их последней встречи он постарел лет на десять, съежился, сморщился, как старый, засохший лимон, и прихрамывал.

– Входите в гостиную и садитесь. Я позову Линду. Она часами прихорашивалась и наряжалась ради этого особого случая.