— Ему все это не очень нравится, но он мирится. Когда-нибудь я тебе расскажу почему, — сказала как-то Вирджиния.

Днем он подчеркнуто старался не появляться в их конторе и по большей части где-то отсутствовал; он был членом правления нескольких компаний и производил впечатление постоянно занятого человека. Вечерами же заезжал за Вирджинией, чтобы, как он выражался, «забрать ее домой»; это была какая-то шутка, от которой он всегда получал большее удовольствие, чем его жена. Энджи не могла понять, нравился ли ей Александр: он казался ей каким-то постоянно внутренне напряженным, а очень часто словно преисполненным некоей непонятной угрозы, готовым взорваться неизвестно из-за чего. Но внешне он был потрясающе красив; увидев его в самый первый раз, Энджи в полном смысле слова ощутила, что у нее слабеют колени. Как-то она задержалась на работе почти до половины седьмого вечера, подбирая цветовую гамму для очередного клиента, она услышала чьи-то шаги, но даже не повернула голову, подумав, что это дворецкий, который часто приносил вниз поднос с напитками для Вирджинии.

— Боже мой, — раздался чей-то голос, — какая преданность делу!

Она подняла взгляд и увидела прямо перед собой пару таких ярко-голубых, таких удивленных и так внимательно и изучающе разглядывающих ее глаз, что перед ними мгновенно поблекло и растаяло даже воспоминание о горячих черных глазах М. Визерли.

— Ой! — воскликнула она. — Лорд Кейтерхэм!.. Наверное, — добавила она, с каждым мгновением все сильнее ощущая, что, должно быть, выглядит довольно глупо.

— Вы совершенно правы. А вы, как я предполагаю, мисс Бербэнк? Я столько о вас всего слышал, в том числе и о том, какие перемены вы внесли в рабочий распорядок моей жены, но даже и не предполагал, что вы так красочно выглядите. Весьма рад познакомиться. Добрый вечер!

Он протянул руку; Энджи вскочила со своего места и поспешно схватила ее. Рука была очень твердая, но довольно холодная; у Энджи возникло странное побуждение взять ее в обе ладони и согреть.

— А что, супруга моя здесь? В святая святых?

— Простите? Ой, да! Да, здесь. Работает над заказом, с которым мы опаздываем. Я уверена, она вам обрадуется.

— Не сомневаюсь, — ответил он, и она снова почувствовала себя дурой и рассердилась на себя за то, что сказала такую глупость.

— Я прямо из Хартеста, — продолжал Александр.

— О да. Прекрасный дом, — сказала Энджи.

— А вы знаете о Хартесте? — Он был явно польщен.

— Немного. Что это здание восемнадцатого века, что оно построено… э-э-э… Адамом, и что оно считается очень красивым.

— Оно не только считается, оно и на самом деле очень красиво. Надо вам как-нибудь приехать и посмотреть. Вам понравится. — «Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем я и вправду получу такое приглашение», — подумала Энджи; она была уверена, что это произойдет еще очень и очень не скоро. — Ну а теперь простите, но я вынужден оторвать жену от ее крайне важной работы; иначе если мы не поторопимся, то опоздаем на один весьма нудный ужин.

— Да, конечно. Проходите, пожалуйста.

Энджи в очередной раз почувствовала себя глупо: получилось так, словно она ведет себя с ним как хозяйка в его собственном доме; она встала и посмотрела ему вслед; и, когда он уже вошел в кабинет Вирджинии и закрывал за собой дверь, услышала его слова: «Дорогая! Какое у тебя там сидит милое создание! И презабавное!» — и почувствовала себя еще более глупо. Хорошо было бы, подумала она, оказаться с графом чуть более на равных. Но тут же одернула себя. Ей еще очень далеко до того, когда нечто подобное может стать возможным.

В предрождественскую неделю, в среду Александр снова объявился в их конторе: им с Вирджинией предстояло идти на какой-то благотворительный бал. Облаченный в смокинг, он нетерпеливо вышагивал взад-вперед по гостиной; Энджи, уже собравшаяся уходить, как раз направлялась к двери и, увидев сзади его напряженную спину, вдруг почувствовала смущение и постаралась проскользнуть мимо него незамеченной. К тому же она еще и торопилась: М. Визерли пригласил ее на ужин перед своим отъездом в Нью-Йорк на Рождество. Как объяснил ей М. Визерли, после рождественских праздников ему предстояло заняться в Нью-Йорке каким-то делом, которое в его отсутствие оказалось совершенно заброшенным; и он обещал Соне, своей нью-йоркской подружке, провести Рождество с ней. «Хотя, должен честно признаться, Анджела, я бы предпочел остаться здесь, с тобой». Он не стал дальше распространяться на эту тему, а Энджи и не пыталась вытянуть из него больше. Она любила его и доверяла ему и не хотела, чтобы в их взаимоотношениях возникали какие-нибудь сложности. Чем больше у него будет всяких Сонь и Марианн (так звали его парижскую любовницу), тем, считала она, лучше.

— Энджи! — Александр повернулся ей навстречу с самой широкой и доброжелательной улыбкой, на какую был способен. «Ишь, тренируется перед Рождеством, как он будет улыбаться на праздники своим арендаторам», — непочтительно подумала Энджи. — Вы что это, пытаетесь ускользнуть так, чтобы я вас не заметил? Позвольте мне пожелать вам счастливого Рождества. И давайте выпьем по бокалу шампанского. Тем более что моя жена соберется еще явно не скоро.

Энджи улыбнулась ему и вошла в гостиную. На черной мраморной каминной доске стояли бутылка шампанского и два бокала; один из них был уже наполнен. Александр протянул ей другой:

— Надеялся выпить с женой, но она этого не заслуживает. А вы, судя по всему, что я о вас слышу, очень даже заслуживаете. — Он налил бокал почти до краев и улыбнулся ей. — С Рождеством, милочка!

Это «милочка» заставило Энджи почувствовать себя униженной, как будто ее поставили на одну доску с его арендаторами или даже еще ниже, но она все-таки взяла бокал, отпила немного и улыбнулась ему в ответ:

— Спасибо, лорд Кейтерхэм. И вас тоже.

— Нет, пожалуйста, зовите меня просто Александр. Терпеть не могу эти формальности, и к тому же я знаю, что вы с Вирджинией — большие друзья.

Она слегка удивленно посмотрела на него. Удивило ее то, что Вирджиния, выходит, считала ее своей подругой, а еще больше то, что ему было об этом известно.

— Да, — ответила она, — мы, кажется, отлично ладим друг с другом.

— Я очень рад, — кивнул он, — ей нужна подруга. У нее их не так много.

— Вот как? Но ведь она… вы с ней постоянно ходите на всякие приемы, обеды и все такое.

— Да-да, конечно, но я имею в виду не светское общение. Я говорю о друге. Ей нравится одна из наших соседок там, за городом, некая миссис Данбар; но, кроме как с этой соседкой, у нее ни с кем не сложились особенно близкие отношения. После Америки ей оказалось очень трудно прижиться здесь, войти в новую жизнь; гораздо труднее, чем я ожидал. — В голосе его послышалось какое-то отчаяние, легкий надрыв; Энджи внимательно посмотрела на него, перевела взгляд на бутылку и поняла, что он уже успел выпить несколько бокалов.

— Ну что ж, это всегда нелегко, — осторожно заметила она. — Уехать от своей семьи, от всего остального…

— Да, да, от семьи, — подхватил он. — Она очень скучает по своим. Особенно по брату. По Малышу. Вы о нем никогда не слышали? Странные прозвища придумывают эти американцы. Малыш! В нем шесть футов четыре дюйма росту, и он здоров как бык. Представляете себе такого малыша?

— Мне она кажется вполне счастливой, — сказала Энджи, пытаясь как-то уйти от этой темы: ей совершенно не хотелось обсуждать ни Вирджинию, ни ее семью, ни даже ее национальность. — И дела у нее идут так успешно. Я уверена, что для нее это много значит.

Она чувствовала, что попала в крайне глупое положение: в ее-то шестнадцать лет обсуждать проблемы душевного равновесия своей работодательницы с ее мужем!

Александр взглянул на нее, и глаза его вдруг погрустнели.

— Да, — проговорил он, — да, это много значит. Вы правы. Этот успех дал ей больше, чем смог дать я или любой из нас, он для нее даже больше значит, чем Шарлотта. О Вирджиния, дорогая, ты прекрасно выглядишь! Я тут пока поболтал с Энджи и отдал ей твой бокал: ты так долго не спускалась. Может быть, мы прямо пойдем, а то ведь мы и так опаздываем, а?

— Нет-нет, я тоже хочу выпить, — быстро произнесла Вирджиния, — ты же знаешь, Александр, мне перед такими выходами всегда надо набраться немного храбрости. Самую малость, это быстро. Давай мне твой бокал, вот и все. Как доехал, как Шарлотта?

— Доехал ужасно, такое впечатление, что все, кто живет в прилегающих к шоссе районах, выехали на него одновременно. С Шарлоттой все в порядке. Я ей сказал, что еду к тебе. Она ждет не дождется, когда ты к ней приедешь.

В голосе его чувствовалось какое-то раздражение; так вот в чем дело, подумала Энджи; ну что ж, ничего удивительного.

— И я тоже. — Вирджиния вдруг почему-то с гораздо большей решимостью потянулась к бокалу. — А теперь, Александр, поехали. — Выглядела она на этот раз просто потрясающе; даже Энджи, уже привыкшая к ее красоте, была поражена; на Вирджинии было белое креповое платье с длинными и широкими свободными рукавами, приспущенное на одном плече, на шее — стоячий воротничок из жемчуга; темные волосы собраны в высокую, греческого стиля прическу; а над большими золотистыми глазами наклеены искусственные ресницы. Она улыбнулась Энджи:

— Хорошего тебе вечера, Энджи. Увидимся утром.

— Спасибо, — ответила Энджи. — До свидания. До свидания, лорд Кейтерхэм.

— Александр. Я же вас просил. До свидания, милочка. И с Рождеством вас, на случай, если больше до праздника не увидимся. Вы его где встречаете — со своими?

— Да, наверное.

— Это хорошо.

«Вы себе и представить не можете, — подумала Энджи, — какое у меня будет Рождество; и ничего-то хорошего в нем не будет, а совсем даже наоборот».


Она действительно встречала Рождество со своими домашними; действуя в порыве чистого великодушия, она отправилась домой к старикам Виксам (Джонни и Ди вместе с отцом Ди ушли в «Марбеллу»). В универмаге «Маркс и Спенсер» Энджи купила свитер из овечьей шерсти для миссис Викс и красивый шарф для мистера Викса, по паре новых домашних тапочек — ему из красивой шотландки, ей — розовые, пушистые; потом она зашла в «Фортнам и Мэйсон» и купила там две бутылки вина, бутылку шампанского, бутылку портвейна специально для миссис Викс, а также засахаренные фрукты, коробку шоколадных конфет и огромный пакет с набором разных орехов; после этого она зашла еще в продуктовый отдел «Хэрродса» и приобрела там рождественский пудинг с приложенным к нему пакетиком шестипенсовых монеток. И только когда все покупки были уже сделаны, она вдруг осознала, что пошла во все эти магазины автоматически, даже не подумав; и мысль об этом доставила ей почти иррациональное удовольствие. Значит, ее социальное образование продвигается вполне успешно и она явно на пути к шикарной жизни.

Миссис Викс приготовила каплуна, и всякий раз, когда разговор за столом стихал — а это случалось довольно-таки часто, — Энджи восхищалась, что каплун получился вкусный и сочный. Пудинг оказался превосходным, каждый из них загадал на своей монетке желание, а миссис Викс крепко налегала на портвейн. Шампанское вызвало у стариков возгласы восторга, оба они наперебой говорили, что Энджи слишком роскошествует и что кто бы мог подумать, что в их доме когда-нибудь появится шампанское, однако само оно ни ему, ни ей не понравилось, и в результате всю бутылку пришлось выпить Энджи; она это и сделала в полночь, когда вручала им подарки. Миссис Викс расспрашивала ее о том, как встречают Рождество граф и леди Кейтерхэм, а потом заявила, что они трое никогда еще так не сидели и не ужинали так шикарно, и Энджи согласилась, что да, действительно никогда. Миссис Викс подарила ей нейлоновую косынку, а мистер Викс всунул в ладонь грязную смятую пятифунтовую бумажку и сказал, что пусть она сама купит себе то, что ей хочется.


После Рождества они еще сильнее сблизились с Вирджинией. Между ними двумя установилась на первый взгляд странная, но тем не менее вполне реальная связь. Ее первоосновой была работа, и их разговоры начинались обычно с обсуждения глупости одной клиентки, которой непременно хотелось иметь в кухне шелковые занавески, или ужасающего вкуса другой, которая собиралась закрыть превосходнейший, медового цвета паркет ковровым покрытием с глубоким, по щиколотку, ворсом, или же с того, что не стоит пока приобретать для третьей клиентки пятьдесят ярдов шелка, потому что она еще обязательно передумает в тот самый момент, как этот шелк доставят в их контору; а затем эти разговоры легко и естественно переходили на философские, общежитейские темы, переливаясь потом во взаимные признания относительно того, что у кого из них было в прошлом. Вечерами Вирджиния часто оставалась одна; два или три раза в неделю она ночевала в Лондоне, и если Александр был не с ней, если он находился в Хартесте или же сам уезжал в какую-либо деловую поездку, Вирджиния приглашала Энджи наверх, немного посидеть, поболтать и выпить. Вирджиния всегда получала особенное удовольствие от того, что она называла первым стаканчиком за день; она постоянно следила за часами, говоря Энджи, что никогда не позволяет себе ничего раньше половины седьмого вечера; но как только наступало это время, немедленно, минута в минуту, откупоривала бутылку белого вина и выпивала сразу же не меньше двух больших бокалов, которые держала внизу, в офисе. Энджи, которой было безразлично, пить или нет, обычно составляла компанию Вирджинии и обратила внимание, что та очень быстро расслабляется после первого же бокала.