Дети вели себя превосходно, хотя под конец вечера явно подустали и начали скучать; Шарлотта, сидевшая рядом с Фредди, старательно поддерживала разговор, Георгина и Кендрик молча ели, и только Макс и Мелисса, опасно высоко нагрузив свои тарелки, оживленно болтали и жестикулировали; Макс время от времени прерывал этот разговор, чтобы предложить Мелиссе что-нибудь особенно вкусненькое со своей тарелки или же подозвать официанта, чтобы тот подлил ей в бокал кока-колы.

— У мальчика все задатки настоящего дамского угодника, — сказала Бетси Фреду, с обожанием понаблюдав некоторое время за Максом. — Никогда еще не видела, чтобы в его возрасте флиртовали так профессионально.


Ужин закончился; всех присутствующих обнесли шампанским — теперь предстояли тосты; Малыш встал и постучал по столу массивной серебряной солонкой.

— Уважаемые гости, леди и джентльмены, — начал он, — мы собрались сегодня по особой причине. Наша семья счастлива, что мы можем вместе отметить это событие, и счастлива вдвойне оттого, что вы отмечаете его вместе с нами. Большинство из вас знает моего отца уже многие-многие годы, а те, кому возраст пока не позволяет знать его так долго, несомненно, вырастут в окружении легенд и рассказов о нем. Безусловно, отец — выдающийся человек: выдающийся семьянин и выдающийся бизнесмен. Я мог бы очень долго стоять тут и перечислять все его таланты, достоинства и достижения, но я не стану этого делать. Прежде всего потому, что вы устанете слушать; но, самое главное, потому, что отцу бы это не понравилось. Отец не любит лести, и он не любит суесловия. Но он любит веселиться, любит радоваться жизни. Он всем нам дал возможность радоваться жизни, и он хочет, чтобы сегодня здесь царило веселье. Так что больше хвалебных гимнов не будет, и в заключение только одно: отец — ты лучше всех! — Раздался взрыв хохота. Малыш посмотрел на отца и поднял бокал. — Я прошу всех выпить за моего отца в этот особенный день, в день его семидесятипятилетия.

Присутствующие поднялись со своих мест, бокалы заколыхались в воздухе; со всех сторон понеслись приветственные выкрики: «Фред!», «За тебя, Фред!», «С днем рождения, Фред!»

Фред тоже встал.

— Спасибо. Спасибо всем. Я бы хотел сказать несколько слов, совсем немного, но они вас удивят. Однако прежде всего я прошу всех снова сесть: вас ждет, не сомневаюсь, коронный номер вечера. Шарлотта, дорогая, ты готова?

Малыш обернулся и пристально посмотрел на Вирджинию, которая уже отодвинулась от стола и собиралась встать и выйти вперед; она еще раньше успела незаметно выскользнуть в туалет и переобуться, и теперь туфли для чечетки были уже на ней. Услышав слова отца, она откинулась на спинку стула с чувством отчасти облегчения, отчасти обиды. Малыш понимал, какие эмоции захлестывали сейчас Вирджинию: она, в общем-то, не хотела танцевать, она боялась предстать перед такой большой аудиторией, не выпив предварительно для храбрости и успокоения шампанского. Но, с другой стороны, танцевать должна была бы все-таки именно она: это была ее законная роль, она всю свою жизнь была партнершей отца в этом танце, это было ее и только ее особое место под солнцем, и оказаться подобным образом публично изгнанной с этого места было унизительно.

Малыш перевел взгляд на Шарлотту: она поднялась, слегка смущенная, улыбаясь навстречу аплодисментам, и подошла к деду, уже протягивавшему ей руку; он взял ее руку в свою и поцеловал ее; Малыш, тоже чувствуя смущение, пересел к стоявшему в углу сцены большому белому роялю и начал играть, почти не слыша ясный, грудной, музыкальный и удивительно сексуальный голос подпевавшей Фреду Шарлотты.

Гром аплодисментов был похож на ураган. Раздавались крики «бис!», и только то, что Шарлотта отчаянно замотала головой, а потом спрыгнула вниз, прямо в объятия с удовольствием подхватившего ее Джереми Фостера, который уже стоял перед самой сценой и аплодировал подчеркнуто энергично, — только это смогло убедить присутствующих, что представление действительно окончено.

Фред, слегка задохнувшийся, стоял на сцене, подняв вверх руки и призывая всех к тишине.

— Великолепно, девочка, — произнес он, — абсолютно великолепно. Сейчас я скажу то, что хотел, но сперва пусть наполнят бокалы. На это уйдет какое-то время.

— А пока их будут наливать, — поднялась с места сияющая Бетси, — мы для тебя кое-что приготовили. С днем рождения, Фред!

Лампы под тентом померкли; свет падал теперь только из раскрывшейся двери, через которую два официанта ввезли на столике торт; это было подлинное произведение искусства — скульптурное изображение банка, в четыре фута высотой, выполненное со всеми мельчайшими подробностями, включая двери, ступеньки лестницы, колонны; а из центрального окна, расположенного прямо над входными дверями, высовывалась улыбающаяся фигурка седого человека; в руке он держал воздушный шарик, на котором было написано «75». На тротуаре около банка тоже стояли фигурки с воздушными шариками, и все это сооружение было окружено зажженными свечами и горящими, разбрасывающими во все стороны искры бенгальскими огнями. Оркестр заиграл «С днем рождения!», все присутствующие подхватили мелодию и запели; Фред стоял и немного застенчиво улыбался. Потом подошел к Бетси и поцеловал ей руку.

— Помоги мне задуть свечи, — сказал он. — У меня никогда ничего толком не выходит, если тебя нет рядом.

Под тентом разнеслись многочисленные «ффу, ффу, ффу!», дети бросились помогать задувать свечи, вокруг слышался смех.

Потом детей отправили на место, Фред вернулся к микрофону; все сидели, смотрели на него, от души улыбались и ждали, что он скажет. Вирджиния, теперь уже полностью овладевшая собой, откинулась на спинку стула и внимательно разглядывала отца. Облаченный в смокинг, он выглядел не больше чем лет на шестьдесят пять. Фигура у него была поджарая и подтянутая, волосы хоть и седые, но все еще густые и жесткие, а в загорелом лице не было совсем ничего старческого. Он сам и присущее ему невероятное жизнелюбие словно обманули все прожитые годы: Фред до сих пор еще был поразительно привлекательным мужчиной.

Сейчас он стоял раскованно, непринужденно, явно наслаждаясь происходящим: он всегда испытывал приливы высшего счастья, когда видел перед собой внимающую ему аудиторию. Бетси сидела с таким же, как и у всех остальных, выражением напряженного внимания на лице: эту роль она исполняла на протяжении всей своей жизни и делала это всегда с большим мастерством и обаянием. Наступила долгая выжидательная пауза.

— Ну что ж, — произнес Фред, — спасибо вам всем за то, что пришли сегодня. Спасибо за подарки. Их столько, что, наверное, мне придется распаковывать до следующего дня рождения. Спасибо вам за вашу щедрость.

Теперь он уже больше не улыбался и оглядывал зал спокойным и почти трезвым взглядом.

— Мне есть за что испытывать благодарность, — продолжал он. — За очень многое. Я прожил прекрасные семьдесят пять лет, из них сорок пять вместе с моей чудесной и горячо любимой Бетси. Я прошу всех вас выпить за нее. За Бетси Брэдли Прэгер — лучшей жены и быть не может!

— Истинная правда, — проговорила Бетси, улыбаясь сквозь слезы; все рассмеялись, и висевшее в воздухе напряжение несколько спало.

— Я любил все, чем жил все эти годы, — снова заговорил Фред. — Люблю всех своих домашних: и прекрасных внуков, и своих детей; по-моему, им здорово повезло. Александр, Мэри Роуз, — вы бы украсили собой любую семью. Спасибо вам за то, что вы стали членами именно нашей семьи. Конечно, и банк тоже стал для меня одним из членов моей семьи, и даже больше: неотрывной частью моих души и тела. Я видел, как банк рос, иногда даже — как он ужимался, — (взрыв хохота), — видел, как он развивался, менялся, как набирал силу и укреплял свое положение. И сознание того, что и я тоже был участником всех этих дел, наполняет меня гордостью. Оно дает мне и глубочайшее удовлетворение.

Компания — это та же семья, в ее жизни тоже очень много различных граней, нюансов, тонкостей. И надо все это учитывать, на все реагировать, стараться сделать так, чтобы каждый член семьи получал то, что ему необходимо.

От семейных уз невозможно освободиться полностью, семья всегда остается с человеком, она в любые времена служит источником сил, энергии, но также налагает и моральные обязательства; точно так же и компания: из нее нельзя уйти совсем, просто взять и все бросить…

Сердце у Малыша екнуло и словно куда-то провалилось, во рту мгновенно пересохло. Он заметил, что Мэри Роуз непроизвольно зажмурилась, как от внезапной резкой боли. «О господи, — мысленно ахнул Малыш, — кажется, он передумал».

Под тентом повисла напряженная тишина. Никто не издал ни звука; глаза всех присутствующих были устремлены на Фреда. Даже маленькая Мелисса слушала так, будто от этого зависела вся ее жизнь.

— Конечно, дети в семье растут; они обретают самостоятельность; меняется и ваше отношение к ним. Но все равно за ними нужен постоянный присмотр. И если им потребуется ваша помощь, вы должны быть готовы ее оказать.

Еще одна пауза.

— Никогда нельзя сказать: «Я сделал свое дело. Детям я больше не нужен». Вы всегда будете им нужны. Им необходимы ваше внимание, ваша забота, ваша любовь. Нередко бывает и так, что вы раньше, чем они сами, оказываетесь в состоянии увидеть и понять то, что им будет нужно завтра. И с банком, друзья мои, все обстоит точно так же.

Снова томительная пауза и гробовая тишина в зале. Малыш почувствовал, что лоб у него покрывается испариной. Он сидел, крепко сцепив пальцы рук и не ощущая, как ногти вонзаются в кожу.

— Мне уже семьдесят пять лет. Пора передать банк в другие руки. Что я и делаю сегодня. С большой радостью.

Малыш физически ощутил, как все его тело залило приятное, прохладное чувство облегчения.

— Отныне банк возглавит мой сын, Прэгер Маленький — или нет, теперь его уже надо называть Фредом Прэгером Четвертым. Он станет председателем и будет поступать так, как сочтет необходимым. Отныне его заботой будет и развитие банка, и внесение перемен, и повседневное руководство. Он прошел долгую подготовку к этой роли; наверное, сам он считает, что даже слишком долгую, — а может быть, и говорил кому-нибудь об этом. — (Снова взрыв хохота.) — Он будет хорошим руководителем. Я в нем совершенно уверен. И прошу всех вас поднять бокалы — за Фреда Четвертого!

— За Фреда Четвертого! — Бокалы опять заколыхались в воздухе. Малыш улыбнулся, потом вдруг резко провел рукой по глазам, словно стряхивая что-то. Мэри Роуз с несвойственной ей нежностью положила свою руку на руку Малыша. Улыбаясь свекру необычайно тепло и приветливо, она начала было подниматься с места, но он махнул ей рукой, как бы приказывая сесть.

— Еще несколько слов. Совсем немного, обещаю. Я хочу продолжить то сравнение с семьей, которое начал. Так вот: я вижу, что банку предстоит отвечать на новые вызовы, справляться с новыми проблемами. Мы живем в самый разгар огромных социальных потрясений; к власти и влиянию выходят новые классы, новые расы и народы. Предстоят глубокие перемены во всех сферах жизни. Мир сегодня уже не тот, каким он был раньше. Было бы очень опасно игнорировать эти препятствия и эти перемены.

— О господи, к чему это он клонит? — прошептала Мэри Роуз Малышу.

— Банк, который для меня как вторая семья, всегда был для меня глубоко личным делом. Я третий Фредерик Прэгер, кому довелось возглавлять его. Малыш будет четвертым. Следующим наследником по праву станет его сын, Фредди. Такова установившаяся традиция. Фредди, встань, покажись.

Фредди поднялся, по-мальчишески угловатый, нервно и неуверенно поклонился. Все захлопали.

— Однако, — продолжал Фред, — однако…

— О боже, — произнес Малыш. Костяшки его пальцев побелели.

— …есть и еще один источник, который может многим обогатить нас. Источник влиятельный, наделенный ясным видением будущего, быстрее других повышающий свое значение. Самый сильный во всем мире с тех самых пор, как человек поднялся и встал на две ноги. Я имею в виду женщин. Возможно, мои слова многих из вас удивят. Раньше я как-то не числился среди сторонников женской эмансипации. Наоборот, к стыду своему, должен признаться, что всячески мешал этому. Но признание своих ошибок — это признак силы и мужества, и потому я признаю, что тут я ошибался. Теперь я научился уважать женщин, стал ценить их, восхищаться ими.

— Давно пора, — вставила Бетси, и ее реплика, вызвав новый взрыв хохота, разрядила сгустившееся было напряжение.

— Верно. И без тебя, дорогая, я бы никогда не пришел к таким радикальным переменам в своих взглядах. Но мои взгляды изменились, и с этим связаны и некоторые практические соображения. Я хочу, чтобы банк оказался в состоянии воспринять этот щедрый подарок, который преподносит нам судьба. Я хочу, чтобы он был чуток ко всем происходящим в жизни переменам. А потому я хочу, чтобы в банке на высоких постах работали женщины. И вношу изменения в устав банка.