Коннор покачал головой:

– Нет-нет, сэр, ведь это подкуп. А я такими делами не занимаюсь.

Тристан со вздохом спросил:

– Так что же вас беспокоит?

– Ну… возможно, мои подозрения ни на чем не основаны…

– Рассказывайте!

– Меня беспокоит мистер Фиск, сэр.

– Что с ним такое?

– Я не доверяю ему, сэр.

– А в чем, собственно, дело?

– Может быть, все это лишь предчувствия. Но… По правде говоря, сэр, я боюсь, что его светлость слишком уж на него полагается. Некоторое время он даже управлял финансовыми делами герцога. Его светлость дал ему полномочия поверенного.

– Черт побери, – пробормотал Тристан. Он знал, что Гарет дал Фиску слишком много власти – но отдать все деньги в его руки… Какой же кузен болван!

Дворецкий же вновь заговорил:

– Сэр, не могу понять, откуда вы узнали об истории с герцогом и пистолетом… Разве что мистер Фиск маячил где-то поблизости и видел всю эту сцену. Откровенно говоря, сэр, мне неприятно, что он тогда не показался нам на глаза.

– Вполне вас понимаю, Коннор. Мне тоже неприятно.

* * *

Массивная хрустальная люстра, свисавшая с потолка, и позолоченные бра, куда были вставлены свечи, ярко освещали бальный зал леди Кин.

Гарет улыбнулся Софи, и та улыбнулась ему в ответ, так что можно было бы сказать, что вечер прошел довольно сносно. За ужином он не сделал ни одной ошибки и чудом пережил кадриль, ни разу не наступив на ноги сестре. Впрочем, за это стоило поблагодарить Миранду – последние недели они вместе разучивали танцы и постепенно Гарет вспомнил все па.

Софи снова ему улыбнулась и спросила:

– Готовы к нашему вальсу, ваша светлость?

Полные решимости опровергнуть слухи о его безумии и дурном обращении с женой, они собирались протанцевать вальс; именно так они покажут всему свету, что герцог и герцогиня Колтон находятся в полном согласии.

Но Гарет знал, что жена страдала. Конечно, она улыбалась и делала хорошую мину при плохой игре, но он-то все видел! Софи была бледной, осунувшейся… и неестественно спокойной. И даже цвет ее глаз изменился – из сверкающего янтарного превратился в уныло-карий.

Возможно, отчасти виноват в этом был именно он, Гарет. Но ведь она постоянно противоречила ему, спорила на каждом шагу… Считала, что он не уважает ее мнения, что было совершеннейшей неправдой.

Разумеется, он уважал ее, но… Увы, Софи не могла понять его страха. А он ужасно боялся провалов в памяти. И терпеть не мог ситуаций, когда кто-то обращался к нему, а он не мог ответить. Причем с каждым днем досада на себя росла, и каждый день он убеждался в том, что не сможет стать прежним Гаретом, образцовым английским джентльменом.

Но Софи, казалось, ничего не замечала и этим походила на девочку из его детства, на ту Софи, которая во всем видела только хорошее.

Ах, если бы только он смог найти способ любить ее так же страстно, так же безоглядно, как когда-то…

Гарет отдал слуге пустую чашу из-под пунша и протянул жене руку.

– Я готов, дорогая.

Он повел Софи в центр зала. Понимая, что взгляды всех окружающих были устремлены на него, герцог обнял жену за талию. И почти тотчас же располагавшийся на балконе оркестр заиграл первые такты вальса. Музыка очаровывала их, и они с Софи закружились в танце. В молодости они очень любили танцевать, и Гарет вдруг вспомнил, как однажды вальсировал с Софи в полях, окружающих Колтон-Хаус, – вальс тогда считался безнравственным танцем. А они кружились и кружились, напевая мелодию; Тристан же, сидевший неподалеку, жевал травинку и наблюдал за ними. Наконец уставшие, но смеющиеся и вспотевшие, они бросились на землю рядом с ним. Подол платья Софи, искупавшись во всех ближайших лужах, набух от мутной воды, и Тристан, поморщившись, сказал, что ненавидит, когда потеют, потому что это портит одежду. Гарет тотчас накинулся на него, и они стали драться, а она, Софи, пронзительными криками подбадривала соперников. Под конец все трое стали грязными и промокли до костей; когда же вернулись домой, мальчишек ждала порка.

– О Гарет!.. – выдохнула Софи, глядя на него сияющими глазами. – Гарет, помнишь, как мы когда-то танцевали вальс?

– Да, конечно, – пробормотал он, вдруг вспомнив, как впервые увидел Софи в бальном платье – тогда она казалась ему ангелом. Его ангелом-хранителем…

И тут в душе его вспыхнула надежда. Ведь этот призрак, этот ангел, когда-то принадлежавший ему одному, мог снова стать все той же Софи, если только он сумеет вернуть ее любовь. И может быть, у них появится еще один ребенок – такой же красивый и смышленый, как Миранда.

Гарет привлек жену чуть ближе к себе и прошептал:

– Я хочу тебя, Софи.

Выражение ее лица не изменилось, и на секунду ему показалось, что она его не слышала. Но затем она улыбнулась и ответила:

– И я тоже. Я никогда не переставала желать тебя.

Они не забывали ловко обходить других танцующих, и Гарет мельком заметил светло-голубое платье сестры. Сегодня она уже второй раз танцевала с Фиском, которому он раздобыл приглашение. «Ну что ж, ничего страшного, – подумал Гарет. – Только пусть он не слишком прижимается к Ребекке».

– Позволь мне любить тебя, Софи, – снова прошептал Гарет.

И тут глаза ее вдруг на мгновение закрылись, и она ответила:

– Ах, Гарет, поверь, я хочу снова стать твоей… во всех отношениях. Но мне нужно время, понимаешь?

Герцог с облегчением вздохнул.

Ведь Софи дала ему надежду. И он еще крепче обнял ее и прижал к себе – как драгоценность, как сокровище.

Тут музыка смолкла, и к ним тотчас же подошли Фиск и Ребекка. Фиск улыбнулся и сунул в руки супругов чаши с пуншем.

– Прелестный вальс, верно? – спросила Ребекка, щеки которой ярко пылали.

Герцог осушил чашу, не отводя глаз от счастливой сияющей сестры. Фиск в этот момент отвернулся, чтобы с кем-то поздороваться. Гарету, когда он снова посмотрел на друга, почему-то вдруг стало не по себе. Он не знал, что именно ему не понравилось, но его одолевали мрачные предчувствия…


Стоя за величественной ионической колонной, отделявшей бальный зал от оранжереи, Тристан наблюдал за кузеном и все больше мрачнел. Во-первых, он не ожидал, что Гарет приедет на бал. Но хуже всего было то, что его, Тристана, жена вальсировала с Гаретом. Более того, она смотрела на своего партнера полными любви глазами. Заметив же, как она проговорила что-то на ухо Гарету, Тристан впервые всерьез подумал о том, что готов ее похитить. Да, конечно, подобное не в его духе. Однако же… Боже, ничто так не побуждает к действию, как вид любимой женщины в объятиях другого!

Значит – похищение?.. Но ведь Софи этого не захочет… Только животное, грубое и бесчестное, способно так поступить. И даже если он, Тристан, потерял все, то, черт возьми, у него еще осталась честь.

Да-да, конечно же… Как ни соблазнительно было бы вызвать Гарета на дуэль и покончить дело выстрелами на рассвете или же закинуть Софи на плечо и сбежать куда-нибудь подальше, этим он ничего бы не решил. И уж тем более не вернул бы доверие кузена. А ведь он, Тристан, тосковал по той дружбе, которая когда-то была между ним и Гаретом, – теперь-то он наконец это понял. Да-да, всю свою жизнь он любил Гарета как родного брата, и ссора с ним означала бы, что он лишился чего-то очень для себя важного и дорогого.

Тут оркестр заиграл кадриль, и Тристан вздрогнул от хлопка по плечу. После этого он несколько минут дружелюбно разговаривал со старым приятелем, едва прислушиваясь к словам последнего. Когда же собеседник отошел, Тристан снова отыскал взглядом Софи и Гарета, стоявших рядом с Фиском и Бекки. Все четверо пили пунш, болтали и весело смеялись – словно все в их мире было идеальным.

– Дорогой племянник!

Обернувшись, Тристан увидел тетю Бертрис. Он с поклоном поцеловал ей руку.

– Тетушка, вы прекрасно выглядите!

– Не лги мне! – фыркнула тетка. – Мои суставы огнем горят! В этом году я больше не поеду ни на один раут! Да они и заканчиваются слишком поздно, когда мне уже давно пора быть в постели. – Внимательно посмотрев на Тристана своими голубыми глазами, пожилая леди добавила: – Ты ужасно выглядишь, племянник. Хотя, как всегда, высок и строен.

– Благодарю, – буркнул Тристан.

Губы тети Бертрис дрогнули в усмешке.

– Думаю, тебе есть за что благодарить Бога. По крайней мере ты не родился горбатым.

Тристан еще больше помрачнел. Снова посмотрев в сторону Гарета и Софи, он проворчал:

– Да, за это счастье я благодарю Господа каждый день.

Леди Бертрис поджала губы.

– Почему ты здесь, племянник? Я считаю, что тебе не стоило сюда приезжать.

Тристан знал, что честность – лучшая политика во всем, что касалось тети Бертрис. Поэтому тотчас же ответил:

– Я уезжаю из Лондона. И хотел увидеть ее перед отъездом.

– Ох, мальчишки, – вздохнула тетушка. – Всю жизнь страдаете по одной женщине.

Тристан приподнял брови.

– А вы бы хотели, чтобы все было по-другому?

– Нет, Тристан. Ведь она заботилась о вас обоих, чего я сделать не смогла. Да, конечно, с Ребеккой у меня получилось лучше. Но ведь она девочка, причем очень послушная. В отличие от вас, неисправимых озорников. У меня никогда не было материнского инстинкта, но все же… все же я заботилась о вас как могла.

– Я знаю, тетя. – Тристан вздохнул.

– Вот и хорошо, дорогой. Так почему же ты покидаешь Лондон?

– Ну… кое-какие дела. Но я скоро вернусь.

Проследив за взглядом племянника – тот смотрел на Софи и Гарета, о чем-то шептавшихся, – пожилая леди проговорила:

– Странно видеть его здесь, не так ли?

«Что она имеет в виду?» – подумал Тристан. И вопросительно взглянул на тетку. А она, нахмурившись, проворчала:

– Что-то тут не так. Как-то неестественно… Впрочем, не мне об этом говорить. Я ведь пробыла здесь всего несколько дней.

У Тристана перехватило дыхание.

– Хотите сказать, тетушка, что он опасен?

– Нет-нет, ведь Гарет – щенок! Громко лает, но не кусается. Как и его отец. И кому это знать, как не тебе, мой мальчик?

Тристан молча кивнул. Тетя была права. Гарет – копия отца, даже голоса у них похожи.

– Что же тогда вы имеете в виду? – спросил Тристан.

– Его и Софи, – ответила пожилая дама. Она пронзила племянника проницательным взглядом, но ее морщинистое лицо оставалось непроницаемым. – Они уже не те, какими были прежде. Сейчас между ними… какая-то натянутость. И все выглядит так, как будто они поменялись ролями. Гарет всегда был защитником, был главным. А теперь именно Софи играет эту роль. – Тетушка отвела взгляд, потом вдруг воскликнула: – О, смотри, это же леди Коллинз! Я столько лет ее не видела! До свидания, племянник. Благополучной поездки. Мы с Ребеккой навестим тебя, когда вернешься домой.

С этими словами она отошла к столь же немолодой даме, и они принялись целоваться и трещать без умолку. Тристан невольно усмехнулся. К нему тетя никогда не относилась с такой симпатией. Но это не означало, что он был ей совершенно безразличен. Нет-нет, возможно даже, что своими высказываниями она хотела его приободрить…

Шум, доносившийся с той стороны, где стояла Софи, заставил Тристана повернуть голову. Софи стояла в луже пунша, среди осколков стекла. А все окружающие замерли в изумлении. Гарет же, шагнув к ближайшей чаше с пуншем, швырнул на пол и ее.

– О Боже, Джордж… Ведь говорила я, что он совершенно спятил, – пробормотала какая-то леди.

– Софи! – Тристан метнулся к жене.

Но тут Гарет, заметив кузена, заорал:

– И ты здесь?!

В следующее мгновение в Тристана полетел бокал, но тот увернулся, и бокал ударился о стену. Капли пунша обрызгали Тристана, и он остановился, понимая, что эту сцену наблюдали самые влиятельные люди в Лондоне. О Господи, ведь в этот момент они с кузеном и Софи стали посмешищем всего королевства!

Но ведь он не мог оставить жену! Перепрыгнув через осколки, Тристан подбежал к Софи, и та, схватив его за руку, воскликнула:

– Слава Богу, что ты здесь! Не понимаю, что с ним случилось…

Тут Гарет разбил еще один бокал, и Тристан в отчаянии прокричал:

– Ваша светлость, немедленно прекратите!

Но почему-то никто не спешил остановить герцога? Толпа словно оцепенела в ожидании, что будет дальше.

Гарет же схватил со стола очередной бокал, и Тристану вдруг показалось, что у него пошла пена изо рта. Разбив и этот бокал, Гарет, пошатываясь, стал собирать со стола оставшиеся бокалы и швырять их на пол и в стену. Потом вдруг замер, уронив руки. После чего, осмотревшись, воскликнул: