Остальными гостями были леди Стентон, мисс Стентон и мисс Пембертон, которых Гэвин никак не мог заподозрить в том, что они ударили его сестру.

Мисс Пембертон сидела, опустив голову, давая ему возможность увидеть массу своих непокорных волнистых волос цвета темной карамели, выбивавшихся из-под сдерживавшей их ленты.

Пальцы Гэвина теребили скатерть, потому что ему до боли хотелось погрузить их в эту роскошную массу ее волос. Этот беспорядок в прическе придавал ей вид женщины, оглушенной будто ударом молота. И он не мог не пожелать быть мужчиной, который совершил с ней такое. Но судя по тому, как она вела себя в холле, мисс Пембертон не была жеманной дебютанткой в свете. Мысль о том, как дерзко она разглядывала его с головы до йог, воспламенила его до такой степени, что ему с трудом удавалось удерживаться оттого, чтобы не выскочить из-за стола и не прижать ее к стене, осыпая при этом яростными поцелуями. От этой мысли Гэвин заерзал на месте. Изящный резной стул стал для него неудобным.

Сколько лет прошло с тех пор, как он мог развлечься с женщиной, которой не надо было за это платить? Если бы теперь у него была возможность вести себя так же, он и восхитительная мисс Пембертон смогли бы поужинать вдвоем и в совсем другой обстановке.

Она сидела слишком далеко от Гэвина, чтобы он мог с ней поговорить, и это придало определенный, волнующий характер его размышлениям о ней… Этому ничуть не мешало постоянное шипение мисс Стентон, а скорее подстегивало его желание. Вне всякого сомнения, последняя угощала мисс Пембертон теми самыми сплетнями на его счет, которых не смел высказать вслух ни один гость, а именно, что убийца, сидящий во главе стола, не может сдержать своей пагубной ярости даже на один вечер.

Гэвин снова стал смотреть на сестру, не сознавая, что хмурится, до тех пор пока она не перехватила его взгляд и не вздрогнула.

— Итак, скажи нам, — послышался громкий голос Эдмунда, но конец фразы был неразборчивым, потому что язык его заплетался. Его янтарные глаза несколько раз моргнули, будто ему стало невмоготу смотреть в лицо Гэвину. — Почему ты съездил сестру по лицу?

Не снисходя до ответа этому ухмыляющемуся выпивохе, Гэвин откинулся на спинку стула. Он понимал, что являет собой картину совершенной скуки. Да и могло ли быть иначе? Не имело смысла возражать и защищаться, если приговор уже был вынесен.

Его подозрения подтвердились, когда он заметил, что гости обмениваются понимающими взглядами.

— Он не бил меня, — пробормотала Роуз, не глядя ни на Гэвина, ни на Эдмунда. Если бы в столовой были слышны другие голоса или звуки, никто бы ее не услышал.

Но в тишине ее голос прозвучал как пушечный выстрел.

Теперь скептические лица сидевших за столом обратились к ней. Кроме одного. Серовато-коричневые брови Хедерингтона поднялись, и он бросил на жену взгляд, полный такого безмерного презрения, что ее щека покраснела так, что стали незаметны следы удара.

— Ты! — процедил Гэвин сквозь стиснутые зубы.

Брови лорда Хедерингтона вернулись на место, а лицо его приняло расслабленное выражение. Язвительное обвинение Гэвина он оставил без внимания, он просто хмыкнул.

По-видимому, это хмыканье переполнило чашу терпения хозяина. Он подался вперед и вскочил на ноги. Расставив ноги на ширину плеч и слегка согнув в коленях, Гэвин, казалось, готовится перепрыгнуть через стол и сцепиться с Хедерингтоном. Стул за его спиной с грохотом опрокинулся. Гэвин не обратил на это внимания. Его сестра после десятилетнего пренебрежения снова появилась в его жизни. Насильственные действия против семьи отторгли ее от брата. Он не мог допустить, чтобы это произошло снова.

— Вон! — приказал он ее мужу. — Вон немедленно!

Роуз побледнела. Эдмунд сделал знак лакею снова наполнить его бокал. Остальные гости наблюдали и размышляли, не пора ли им незаметно удалиться. Губы лорда Хедерингтона изогнулись в презрительной ухмылке, но он не подчинился приказу Гэвина. Если бы не заметная дрожь в руках Хедерингтона, Гэвин мог бы подумать, что граф остался невозмутим. Остальные же сидевшие за столом заметили эту дрожь, и их взгляды выразили ужас при виде дрожащих пальцев Хедерингтона и угрожающего яростного лица Гэвина, потому что сейчас, именно сейчас, они подумали, даже были уверены, что он перескочит через стол и вцепится в бледную шею Хедерингтона.

Гэвин, конечно, подумывал об этом.

— Прекратите! — скорее выдохнула, чем произнесла Роуз.

Лакей поставил на место упавший стул, и Гэвин спокойно сел. Гости недоверчиво смотрели на него, не зная, что думать о его кажущейся безобидности.

— Моя… моя дочь Нэнси, — запинаясь, произнесла внезапно Роуз, — только что познакомилась с мистером Тисдейлом.

— Ах да, — сказала Нэнси громко, одарив всех присутствующих широкой улыбкой. — Отличная погода! Разве вы не говорили этого раньше, мистер Тисдейл?

Гэвин разжал свои кулаки, запоздало осознав, что девушка пытается рассеять напряжение.

— Я ничего такого не говорил, — послышался дребезжащий голос Тисдейла, будто слова Нэнси только сейчас дошли до его не слишком острого слуха. — На улице холодно, а здесь слишком жарко. Не могу крепко удержать трость в руке.

Мисс Стентон, а возможно, это была мисс Пембертон — кто-то из них весьма неизящно фыркнул. Обе молодые леди сидели по другую сторону стола. Эдмунд разразился пьяным смехом, покачал головой и потребовал вина.

По-видимому, Гэвин был не единственным, кто находил этого старого рамолика не лучшей партией для своей племянницы, считая его просто нелепым и плешивым чудаком вне зависимости от того, насколько полны денег были его карманы.

Леди Стентон бросила ледяной взгляд на свою дочь.

— Но погода и впрямь восхитительная, — послышалась быстрая речь девицы Стентон. По-видимому, это она издала неприличное фырканье. — На улице ветер, но зато не жарко, это хорошо, а здесь у нас чудесно. Правда, Эванджелина?

— Гм, — послышался тихий и нежный голос, принадлежавший, по-видимому, таинственной мисс Пембертон, чей жаркий взгляд и обольстительное тело теперь были скрыты от его глаз. — Я нахожу осенние листья красивыми, — говорила теперь его сирена, — но здешние деревья такие же, как и у вас дома, леди Стентон. Вам недостает красоты листьев, меняющих цвет.

Леди Стентон скривила рот, будто ей было неприятно, что мисс Пембертон обратилась к ней.

— Я презираю природу, — заявила она, давая понять, что не желает поддерживать разговор, а затем повернулась к Гэвину, обратив к нему странный оценивающий взгляд: — У вас прелестное поместье, мистер Лайонкрофт. Сьюзен как раз говорила мне, как ей здесь все нравится.

По выражению лица и безмолвно раскрывшемуся рту мисс Стентон Гэвин заключил, что она не говорила ничего подобного.

— Во всяком случае, я уверена, что вы подумали о многих вылазках на природу, принимая во внимание, что погода еще вполне приемлемая.

Прибыли три лакея с блюдами свежеподжаренной рыбы и горшками сливок и соусов. Гэвин обратил все свое внимание на ужин и не ответил на вопрос леди Стентон.

Глава 5

Слуги, разносившие чай в гостиной, где собрались одни леди, были, как всегда, вездесущими и ненавязчивыми, но возникало ощущение, что они выполняют свои обычные дела слишком долго. Они бросали украдкой быстрые взгляды на Эванджелину и обменивались между собой многозначительными взглядами, будто не могли противиться непристойному и неуместному любопытству.

У Эванджелины возникло подозрение, что она представляет собой нечто курьезное и заслуживающее изучения. Как случилось, что она забыла попросить Джинни не распространяться насчет той помощи, что она оказала ей?

— Я так и знала, — зашептала Сьюзен, увлекая ее в тихий уголок.

— Что вы знали?

Эванджелина огляделась, чтобы убедиться, что они одни. Только слуги все еще наблюдали за ней.

— Что Лайонкрофт намерен поколотить Хедерингтона. Это ясно без слов. Я всегда слышала, что он груб и невоздержан. За ним тянется дурная слава из-за его вспыльчивости с тех самых пор, когда он был еще в Итоне и Кембридже. — Сьюзен помолчала, потом продолжила зловещим шепотом: — А что ты думаешь о следе пощечины на лице леди Хедерингтон? — Глаза Сьюзен блестели от предвкушения скандала. — Не могу себе представить большего позора, чем расхаживать с таким украшением на лице. Да еще на званом вечере. Как вы думаете, чем она это заслужила?

— Почему вы вообразили, что она это заслужила? — резковато произнесла Эванджелина, внезапно проявив особую чувствительность ввиду собственных синяков и царапин, скрытых под одеждой. У нее не было желания любоваться чужой болью.

Сьюзен покачала головой:

— Не говорите глупостей. Мужья не бьют своих жен без причины.

Эванджелина почувствовала, что ее душит ярость, и подавила возмущенный ответ.

— Шш, вот она идет.

Сьюзен вскочила на ноги. Эванджелина последовала ее примеру.

Графиня приблизилась к ним с неуверенной улыбкой. Она заново попудрилась, и до известной степени ей удалось замаскировать красный след пощечины.

— Вы, леди, примете участие в танцах немного позже?

— О да, — захлебнулась от восторга Сьюзен и сжала руки. — Я так люблю танцевать!

— Боюсь, что мне предстоит подпирать стены, — сказала Эванджелина. Менее чем через неделю после похорон матери о танцах не могло быть и речи.

— Не важно, — сказала леди Хедерингтон с облегчением. — Нас неполная дюжина, а точнее, одиннадцать, но десять человек вполне подходят для такого развлечения.

— Прошу меня извинить, — пробормотала Эванджелина, приняв отсутствующее выражение лица, которое, как она надеялась, они могли интерпретировать как «не принимайте меня во внимание — я иду на поиски ночного горшка».

— Разумеется.

Эванджелина, привыкшая к тому, что на нее не обращают внимания, поспешила выйти.

Двое слуг поторопились открыть для нее дверь, будто она была особой королевской крови, а не сбежавшей из дома сиротой. Дома она бы не имела ничего против такого внимания со стороны слуг, хотя и предпочитала уединение, но свет был слишком опасным местом, чтобы открыто демонстрировать ему свой дар.

Выйдя в холл, Эванджелина обернулась поблагодарить слуг, потому что подобная любезность вряд ли причиталась такой особе, как она. И, поскольку голова ее была повернута к двери, а ноги несли в противоположном направлении, она не видела, куда ступает.

И всего в двух шагах от двери Эванджелина нос к носу столкнулась с Гэвином Лайонкрофтом.

— Давненько женщина не бросалась в мои объятия, — пророкотал низкий глубокий голос.

Лицо Эванджелины оказалось прижатым к его груди, и потому каждое произносимое им слово впечатывалось в нее и рокотало в ее ушах, посылая странные ощущения по всему ее телу. Жар его дыхания щекотал ее кожу и заставлял шевелиться волосы на темени. Она впитывала его дыхание, и легкие ее наполнялись воздухом, полным пьянящего аромата дорогого портвейна и какого-то особенного мужского запаха. На мгновение глаза ее закрылись, чтобы позволить чувствам впитать это сочетание ароматов и близость мужчины.

И тут Эванджелина осознала рядом с кем находится.

Она отшатнулась, но его теплые сильные руки все еще крепко обвивали ее, будто оберегая от падения. Но поскольку падение ей больше не грозило, он должен был бы ее отпустить.

Но он не отпускал.

— Что вы делаете? — спросила она, и голос ее звучал глухо и едва слышно, потому что она прижималась к его твердой груди и лицо ее тонуло в его мягком галстуке.

— Обнимаю вас, — ответил он насмешливо, как будто нелепость и смехотворность ситуации были очевидны. — А что делаете здесь, вы?

Прежде чем Эванджелина сумела придумать хлесткий ответ, что ей трудно что-либо делать, будучи вплотную прижатой к нему, он внезапно ослабил хватку. Лишившись его поддержки, она потеряла равновесие и, пытаясь восстановить его, споткнулась. И он снова поймал ее и удержал.

Но на этот раз все было иначе.

Вместо того чтобы заключить ее в надежные объятия, он позволил своим рукам свободно повиснуть вдоль тела, а плечам расслабиться, в то время как пальцы слегка касались ее бедер. Ноги его соприкоснулись с ногами Эванджелины. Опираясь спиной о стену, он согнул колени так, что она оказалась сидящей верхом насильном и крепком мускулистом бедре.

Теперь все его тело прижималось к ней самым нелепым, скандальным и непристойным образом.

Ее лицо оказалось поднятым к его лицу, а губы в нескольких дюймах or его рта. И вместо того чтобы овевать своим отдающим портвейном дыханием ее макушку, он дохнул на ее щеку, нос, губы, и губы сами по себе непроизвольно раскрылись.

— Возможно, — произнес он тихо, все еще не сводя с нее жаркого взгляда, — вы здесь для того, чтобы вас поцеловали.