— У меня болит рука, — продолжал плакать мальчик.

Саша взял его за руку.

— Кажется, у него перелом, — сказал он. — Нужно к врачу.

— Катя, — отдал распоряжение Павел, — собирайся.

Я опрометью кинулась в дом, бегом поднялась к себе в комнату и натянула шорты и майку прямо на мокрый купальник. Черт с ним, по дороге высохнет.

Когда выбежала из дома, Павел уже сидел на заднем сидении своего джипа с сыном на руках.

— Садись вперед, — обратился он ко мне. — Саша, давай за руль.

До частной клиники мы домчались в рекордно короткое время. Саша пошел за врачом, мы с Родимцевым и Ванькой остались ждать в приемном покое. Мне было стыдно, я чувствовала себя виноватой в том, что произошло с Иваном. Ведь знала же про скользкий пол, уже несколько раз обращала внимание на это. Почему же не сказала, чтобы хоть дорожку какую-нибудь постелили? А теперь у мальчика перелом руки, а может быть что-нибудь и похуже. Вдруг сотрясение или что-то с позвоночником?

— Это моя вина, — стараясь не смотреть на Павла, сказала ему.

— В смысле?

— Я знала, что там скользко. Рано или поздно, но Ванька мог упасть. Я знала и ничего не сделала.

В этот момент к нам подошел врач, и Родимцев понес сына на рентген.

А вернувшись, задал мне вопрос:

— Ты что, правда, считаешь себя виноватой?

— Но я ведь за него отвечаю, — понуро опустила голову.

— Катя, а тебе обязательно нужно чувствовать себя виноватой?

— Но ведь это правда.

— А давай чуть позже будем плакать, — в голосе Павла послышалось раздражение. — Сначала Ванька, потом все остальное.

Чувство вины только усилилось. Какая же я дура! Родимцев переживает за ребенка, а я лезу к нему с глупостями. Нашла время каяться!

У Вани оказался перелом, а еще шишка на затылке и устрашающих размеров синяк на спине. Врач, осматривающий мальчика, рекомендовал оставить его на несколько дней в клинике, чтобы понаблюдать за динамикой. Я порывалась остаться с Ванькой, но Родимцев в приказном порядке велел ехать домой. С сыном он оставил Александра.

Мы возвращались в дом, я продолжала казниться чувством вины. И ведь понимала, что моя вина весьма условна, но ничего не могла с собой сделать. Так жалко было малыша. Как вспомню его слезы и «Катюша, мне больно», так сердце замирает.

Родимцев время от времени посматривал на меня, словно проверяя, все ли со мной в порядке. Видимо, решил, что нет.


— Пойдем, — сказал, когда мы вернулись. — С тобой нужно что-то делать.

— Ничего не нужно, — попыталась протестовать, но Павел не жалал меня слушать.

— Катерина, пойдем, — повторил со значением. — Тебе нужно выпить.

— В такую жару? Я не буду.

— Вместо лекарства.

Он подхватил меня под локоть и повел в гостиную, усадил на диван и буквально силком всучил стакан.

— Пей, — продолжал командовать. — Залпом.

Я опрокинула в себя темную жидкость и закашлялась, горло обожгло огнем.

— Что это? — прохрипела, прижимая руку к горлу.

— Виски, — Павел пожал плечами и сел в кресло напротив.

— Я не пью виски, — кажется, у меня из глаз потекли слезы. — Я вообще не пью крепкие напитки!

— Надо когда-нибудь начинать, — спокойно ответил Павел, делая глоток из своего стакана.

— Я обожгла пищевод!

— Да ладно, — «успокоил» меня Павел. — Зато успокоилась.

— Это что, такой метод лечения?

— Хороший же виски, — Родимцев отобрал у меня стакан и опять наполнил его. — Давай-ка повторим.

— Опять?

— Давай-давай.

Я сделала глубокий вдох и опрокинула в себя новую порцию спиртного.

На этот раз темная, остро пахнущая жидкость проскользнула, как по маслу. Павел, внимательно наблюдавший за мной, прокомментировал:

— Уже лучше. Да?

Прислушалась к себе. Горло уже не першило, а по телу разливалось тепло. И руки не тряслись, а чувство вины отступило.

— Да, — пришлось признать. — Спасибо.

— Кать, глупо винить себя в том, что произошло, — Павел пересел ко мне на диван. — Дети бегают, падают. Иногда что-то себе ломают.

— Я знала про плитку, нужно было что-то с ней сделать.

— И что же? — хмыкнул Павел. — Ты действительно считаешь, что могла что-то сделать с ней? Отодрать и положить новую?

— Нет. Но я могла положить хотя бы коврик.

— Катяяя, — насмешливо протянул Родимцев — старший, — ну поплачь еще, что можно было завернуть пацана в вату. Тогда бы точно не ушибся.

— Он маленький!

— Он мужчина, — возразил Павел.

— Но еще такой маленький, — я почувствовала, что в глазах опять защипало от слез.

Павел присмотрелся ко мне и неожиданно предложил:

— А давай еще по стаканчику. Только не плачь.

И я зачем-то согласилась. По стаканчику. И еще по одному. Все дальнейшее происходило словно не со мной. Кажется, я рассказывала Родимцеву о своей несчастной жизни. Кажется, он очень мне сочувствовал. Потом я плакала, а он очень трогательно успокаивал меня. Павел был таким добрый и милым, что мне захотелось сказать ему что-то хорошее.

— Ты очень хороший, — с трудом выговаривая слова, сказала ему. — Самый лучший.

— Ты так считаешь? — удивился Павел.

— Считаешь, что я вру? — обиделась я.

— Да ты напилась, — засмеялся Родимцев.

— И что? Ты все равно самый лучший.

— Ну, спасибо.

— И сын у тебя замечательный, — продолжала я. — О таком сыне можно только мечтать!

— Ты любишь его?

— Конечно. Разве Ваньку можно не любить?

— А меня можно?

Я посмотрела на Родимцева, сидящего рядом со мной. Будь я трезвой, мне бы даже и в голову не пришло продолжать подобный разговор. Но я была пьяна, а пьяному, как известно, море по колено.

— Да любая женщина была бы рада иметь такого мужчину, — заверила я своего работодателя.

— И ты?

Сейчас Павел казался таким замечательным, красивым, мужественным. Самым-самым лучшим.

— И я!

— Может, и поцелуешь меня? — спросил Родимцев.

Я еще раз посмотрела на Родимцева. Поцеловать? Такого красавчика? Да с удовольствием. Пьяно усмехнувшись, пересела к нему поближе.

— Наклонись, — попросила его.

Родимцев послушно наклонил ко мне голову. Я обхватила обеими руками его лицо, потянулась и тихонько прижалась губами к его губам.

Проснулась я от того, что мне было жарко. И очень хотелось пить. Еще не успев открыть глаза, подумала: «Может я в пустыне, под палящим солнцем изнываю от жажды?» Но рядом зашевелилось что-то живое. Осторожно протянула руку и потрогала это. Оно было большим, горячим и частично лежало на мне. Глаза открывать мне почему-то перехотелось. Стала медленно водить рукой по этому живому, пытаясь определить: кто это и что оно на мне делает. Немного увлеклась ощупыванием, зато выяснила: на мне лежал мужчина. И этот мужчина был голым. Во всяком случае, те части тела, до которых мне удалось дотронуться, были обнажены. «А что мы с ним тут делаем?» — промелькнуло в голове, и я вытянула руку, что бы определить: а были ли на мужчине штаны. Или трусы, хотя бы. Мужчина чуть изогнулся, и моя ладонь легла на крепкие ягодицы. Совершенно голые ягодицы. Я резко отдернула руку.

— М-м-м-м, — хрипло протянули мне в ухо, — если ты не остановишься, мы …..

Слушать, что же случиться, если я не остановлюсь, сил не было. Я замахала руками и ногами, пытаясь выбраться из-под голого мужика.

— Осторожнее, — недовольно проворчал тот голосом моего начальника. — Осторожнее!

И тяжелое тело скатилось с меня, а я резко подскочила. Мы были в гостиной на диване. Вернее, я была на диване, а Родимцев уже на полу. И оба не могли похвастаться хоть какой-то одеждой. Ну, хоть маленькой тряпочкой. Холодея от догадки, я опустила руку себе на промежность. Не то, что тряпочки, на мне даже нитки не было. Это что же получается? Что мы с Родимцевым переспали? Я вопросительно посмотрела на Павла.

Кажется, вопрос о нашей предполагаемой близости был написан у меня на лице, потому что Павел потянулся и сказал:

— Даже комментировать не хочу. И не спрашивай!

Пока я придумывала, что ему сказать, Павел встал, являя миру себя, любимого, в чем мать родила, подхватил с пола джинсы и, насвистывая легкий мотивчик, направился к дверям. Даже так? Ни слова не сказав?!

— А-а-а, — открыла я рот, чтобы высказаться.

Но слова почему-то не находились.

Павел остановился и повернул голову в мою сторону. Посмотрел насмешливо.

— Что у нас было? — сдавленным шепотом поинтересовалась у него.

— А ты как думаешь? — весело спросил Павел.

Я окинула взглядом гостиную, два стакана и пустую бутылку из-под виски, разбросанные вещи. Что тут думать?! Прислушалась к себе. Тело болело. Но вот понять отчего: от хорошего секса или женской неудовлетворенности, я не смогла.

— А-а-а, — попыталась сказать хоть что-то.

Не получилось. Мои неудачные попытки изъясняться членораздельно почему-то очень веселили Родимцева.

— Так что? — спросил он, не сводя с меня глаз. — Мысли есть?

Мысли были, и они мне категорически не нравились.

— Ты проснулась голая с голым мужиком под боком, — продолжил Павел, — и спрашиваешь, что у вас было? Правда, ничего не помнишь?

Я напряглась, пытаясь хоть что-то вспомнить из вчерашнего вечера. Напрасно. Последнее мое воспоминание, как я тянусь к Павлу и касаюсь его губ. Дальше провал. Попробовала еще раз прокрутить в голове эту картинку. Вот я обхватываю его лицо, наклоняю к себе, целую. У него неожиданно мягкие губы. И пахнет Родимцев очень приятно. Я чуть приоткрываю рот и обвожу языком контур его рта. Мне нравится то, что я делаю.

— И как это было? — срывается с моих губ совершенно ненужный вопрос.

Павел словно подглядывает за картинками в моей больной голове. Из голубых глаз пропадают смешинки, взгляд становиться пристальным и горячим. От смущения подтягиваю ноги к животу и опускаю глаза. Ужасно неловкая ситуация.

— Это было прекрасно, — на полном серьезе отвечает Родимцев и выходит из комнаты.

Кажется, сегодня ночью я нарушила все свои правила. Правда, я ничегошеньки не помню, но у меня создается полное ощущение, что у меня был секс с моим работодателем. Докатилась.


16.

Господи, я, кажется, переспала с начальником! Какаяжеядуууураааааа!!

Эти и пару других, не менее ценных мыслей, пронеслось в моей похмельной голове, когда Родимцев покинул, так сказать, поле боя. Мысли порхали, как бабочки в саду, пару мгновений, а потом я их, этих бабочек, решительно прихлопнула. Хватит! Прежде всего, я так и не поняла: а был ли мальчик? В смысле, секс. Тело ломило, но мало ли от чего. Может, с перепоя. Я еще раз ощупала себя на предмет выявления посторонних жидкостей или их засохших, пардон, остатков на себе. Ни-че-го. Никаких следов, включая засосы, царапины или другие характерные отметки. А Родимцев мужик не маленький, и силушкой богатырской его мать-природа не обидела. Если бы что-то было, то уж следы на мне должны были бы остаться. «А может, он неимоверно нежный?» — ехидно спросил кто-то внутри меня. Встала и тщательнейшим образом обследовала диван и прилегающие к нему окрестности, высматривая использованный презерватив. Мы же за безопасный секс, правда? Презерватива, а, равно как и пакетика от него, не было. И тут возникала масса вариантов. Возможно, Родимцев принадлежал к числу противников «изделия № 2». Или попросту унес это изделие с собой, заодно прихватив и пакетик. Но Павел ретировался из гостиной в чем мать родила, джинсы он закинул на плечо. Руки, кажется, были пустыми. Да и зачем ему использованная резинка? Не хотел разбрасываться ценным генетическим материалом? Или все гораздо проще: не было презерватива. Но тогда на мне (или на диване) должны были быть следы нашей страсти.

Пить хотелось неимоверно. Глянула на часы: половина пятого утра. Здраво рассудив, что охрана еще спит, Иван в больнице, а значит мы с Родимцевым одни в доме, и никто меня не увидит в таком непотребном виде, я подняла с пола мужскую футболку и нацепила ее на себя. А что? Он сбежал и оставил мне трофей. Имею право.

Жажда гнала на кухню. Там, в углу, стоял предмет моего вожделения — куллер с холодной водой. На нетвердых ногах, мысленно давая себе слово никогда больше не пить спиртное (и не спать черти с кем!), прошла на кухню, достала из шкафа бульонную чашку и наполнила ее водой до краев. Выпила до последней капли. И повторила. Налила еще, но, кажется, в меня пока не лезло. Решила растянуть удовольствие, а заодно и подумать о том, как докатилась до такой жизни и села за стол.