– Она извинилась перед цветком?

– А потом его поблагодарила.

– Ну, это уже язычество какое-то. Может, она и вправду ведьма и наслала заклятье на всех этих мужчин. – Йен пошевелил всеми десятью пальцами перед лицом Женевьевы, как фокусник. – Никогда не знаешь, на что способны эти американцы. Может, она хотела зайти на кладбище, чтобы набрать немного земли, говорят, ее используют при колдовстве.

Женевьева негромко фыркнула.

– Не думаю, что магия имеет к этому какое-то отношение. Разве только она умеет сначала сбить мужчин с толку, хлопая ресницами, а потом – абракадабра! – превратить их в болванов с остекленевшими глазами.

Йен задумался.

– А вот хотелось бы мне знать… возможно, она слегка тугоухая. Довольно часто по непонятной причине начинает очень громко говорить. И еще – у нее что, тик? Она как-то странно запрокидывает голову.

– На голос я обратила внимание! А вот на голову – нет. Милая бедняжка, так сильно пострадать.

– Да, давай пожалеем милую бедняжку, у которой мужчины едят с руки, – поддразнил он Женевьеву. – Тогда она станет более терпимой к тебе и другим женщинам.

Женевьева снова его толкнула.

– Я знавал в Кембридже одного парня, он тоже страдал подобным. Скажем, увлечешься беседой об экономике или о Пелопонесской войне, и вдруг его голова неистово дергается влево и он начинает орать: «Чушь!» Или что-нибудь настолько нечестивое, что даже я не могу повторить. А в остальном замечательный малый. К этому просто привыкаешь. Он говорил, это от того, что его в младенчестве уронили в ведерко с углем. Но сомневаюсь, что мисс Дэнфорт сумасшедшая или что ее роняли.

– Разговоры с тобой всегда так поучительны, Йен.

– Всегда рад услужить, – весело ответил он.

– Оливии она не нравится.

– Оливии трудно понравиться, – заметил Йен.

– Сегодня Лэнсдаун прислал мисс Дэнфорт книгу про танцы.

Пальцы Йена на мушкете на мгновение замерли.

– Вот как? – вроде бы равнодушно переспросил он.

Он представил себе сестру, наблюдающую за танцем мисс Дэнфорт и Лэнсдауна; свою гордую сестру, которая никогда бы не стала унижаться и хитростью напрашиваться на вальс, как сделала Тэнзи Дэнфорт; сестру, которой уже хватило потерь; и в его душе образовалось нечто холодное и твердое, не сулившее ничего хорошего мисс Дэнфорт.

На самом деле Йен отнесся к мисс Дэнфорт куда скептичнее, чем был готов показать Женевьеве да и кому-либо другому. Он хотел понаблюдать не торопясь.

– И я знаю, что ты не собираешься соблазнить ее, Йен, потому что иначе просто никогда больше ни слова тебе не скажу, а тебе будет не хватать наших разговоров.

– Чепуха. Ты не настолько интересна, – беззаботно отозвался он.

Но рассердился – сильнее стиснул мушкет. Винить оставалось только себя – он сам лишил себя права считаться добродетельным. Впрочем, напоминание об этом ему не понравилось.

– Вы уже решили покупать дом в Суссексе?

– Фальконбриджа больше всего заинтересовал Лилимонт. Ты знал, что мисс Дэнфорт жила там в детстве? Совершенно очаровательный дом. Однако для герцога слишком мал. – Она улыбнулась.

Йен застыл.

Лилимонт. Он знал этот дом. Действительно маленький. С холма, на котором он стоит, можно увидеть расстилающиеся вокруг земли и серебристую полоску моря. Большие окна, изящные простые линии, побитые непогодой каменные стены, янтарные в солнечном свете. Обширный, хотя и не слишком, сад, полный фруктовых деревьев и цветов, обнесен высокой каменной стеной, заросшей дикими вьющимися цветами. Его бы следовало слегка укротить, но лишь чуть-чуть. Йен нравилось все немного необузданное, немного неприбранное. Ему нравилось, чтобы все оставалось самим собой, когда это возможно.

Он никогда не видел более совершенного дома – в своем роде.

Интересно узнать, что Тэнзи когда-то в нем жила. Как ни странно, но он легко представлял ее маленькой девочкой с льняными волосами, исполняющей перед гостями какие-нибудь фортепианные пьески или играющей в саду. Скучает ли она по тем временам, помнит ли их вообще?

– Это чудесный дом, и он заслуживает владельца, который будет его любить, – сказал Йен.


– Ну как вам, нравится тут у нас, мисс Дэнфорт?

Пока Женевьева и Йен беседовали о Тэнзи, герцог пригласил ее к себе в кабинет для еще одной беседы, и теперь они вместе попивали чай.

– Я просто чудесно провожу время, и все так добры и великодушны ко мне.

– Я видел, вам прислали цветы. Думаю, ваш отец гордился бы. И беспокоился за вас.

Она улыбнулась.

– О, я уверена, это всего лишь великодушие. Просто жители Суссекса очень добры.

Брови герцога скептически поползли вверх.

– Мужчины Суссекса.

Тэнзи рассмеялась.

– А Эверси – такая чудесная семья. Все очень милые и добрые. И, похоже, все они филантропы.

Тэнзи скрестила пальцы; в конце концов, это совсем маленькая ложь.

– Филантропы? – Кажется, слово его позабавило.

– Мы гуляли по городу, и я познакомилась с викарием, преподобным Адамом Сильвейном. И мистер Йен Эверси что-то прибивал у него на крыше молотком. Мне показалось, это благотворительность со стороны богатого джентльмена – так проводить свое свободное время. – Она произнесла это как можно невиннее.

– На крыше? – Герцог внезапно и очень быстро сделался таким холодным и отчужденным, что возникло ощущение, будто ее выкинули из теплой комнаты на лютый мороз. – Впрочем, я этому не удивляюсь. Йен Эверси отлично лазает на высоте.

Тэнзи слегка растерялась, не понимая, что можно на это ответить, но прозвучало это на редкость иронично, тут она не сомневалась.

И разве Женевьева не сказала что-то похожее там, на церковном дворе?

– Я удивилась, увидев, что он работает вместе с остальными… это ему не по статусу.

– Полагаю, это могло показаться удивительным.

Тэнзи почувствовала, что их разговор быстро завершится, если она будет и дальше пытаться выведать что-то о Йене Эверси. Все это ну очень интересно.

– Мой брат был военным, – сказала она.

Герцог сразу смягчился:

– Как и многие мужчины Эверси. Должно быть, вам не хватает брата.

– Он страшно раздражал, много командовал, защищал меня и был очень забавным.

– Почти само совершенство.

Она впилась ногтями в ладони и улыбнулась.

Она не заплачет. Хотя слезы уже поднимались к глазам. Но она крепче, чем выглядит, и ни за что не заплачет. Тэнзи просто кивнула.

Кажется, он понял. Как же он ей нравится, несмотря на то, что все еще слегка ее пугает!

– После смерти моей первой жены я чувствовал себя немного… – герцог поискал нужное слово, – …потерянным.

Он произнес это осторожно. Как будто протягивал ей что-то хрупкое и опасное.

Это подарок, поняла Тэнзи, такое доверие с его стороны. Честь для нее.

Она точно знала, что он имеет в виду. Но глядя на него сейчас, почти невозможно это представить. Фальконбридж излучал силу и власть, казался таким уверенным в себе, таким прочно стоящим на земле. Трудно представить, чтобы он чувствовал себя так, как теперь часто чувствует себя она – словно обломок кораблекрушения в бурном море.

– Я понимаю, о чем вы. – Тэнзи внезапно как будто охрипла, поэтому произнесла это почти шепотом.

– Но благодаря моей первой жене я знал, что из меня получится хороший муж и хороший отец, а именно этого мне в жизни и хотелось. Я не желал превращать свою жизнь в надгробный памятник. В некотором смысле я думаю, что потери помогают нам лучше понять, как быть счастливым. И как сделать счастливыми других.

Он выразил это просто чудесно, чего Тэнзи никак не ожидала. Мысль, конечно, не особенно доброжелательная, но уж какая есть.

– Вы так думаете?

Герцог едва заметно улыбнулся.

– Я это знаю. И еще, думаю, утраты помогают понять, кто заслуживает твоего внимания. Жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать себя на людей, которые, скажем, этого не оценят или не отплатят добром за добро. Людей, которые тебя не заслуживают.

И герцог устремил на нее довольно благосклонный взгляд.

Тэнзи в ответ посмотрела на него невинно, хотя очень хотелось прищуриться и внимательно всмотреться в его лицо.

Ах, уж ума-то ей не занимать. Все эти разговоры о том, кто кого заслуживает, наверняка имеют некоторое отношение к Йену Эверси и намекают на его некую интригующую… непригодность. Но почему? Из-за взглядов, которыми он обменивался с той развратной вдовой?

Опять же, все, что случилось после ее первой встречи с Йеном Эверси, как будто имеет косвенное к нему отношение. Он стал рассказом, а все остальное – сносками к нему. Не обязательно, чтобы ей это нравилось, но до конца она непременно дочитает.

– Я это запомню, – серьезно пообещала Тэнзи. – Спасибо.

Герцог коротко кивнул и повернулся к окну. Тэнзи поняла, что ее выставляют из кабинета.

Она увидела Йена только вечером, когда почти все семейство собралось в гостиной после ужина. Он явился в рубашке с закатанными рукавами, облегающих бриджах и высоких сапогах. Притворяясь, что читает книгу про Ричарда III, Тэнзи поглядывала на него и пыталась представить его без рубашки.

Но быстро опустила глаза, когда по рукам побежало тепло.

– Ты долго собираешься пробыть в Суссексе, Йен? – спросила Оливия, втыкавшая иголку в ткань, на которой буйно расцветали цветы. Как будто их в доме не хватает.

Рядом с ней на кушетке сидела Женевьева, подобрав под себя ноги и держа раскрытую книгу. Герцог ушел, вероятно, по каким-то делам.

– Я тебе уже надоел? Тебе стало скучно? – рассеянно отозвался Йен, не отрывая глаз от шахматной доски.

– Очень трудно заскучать, когда рядом ты, даже если очень постараться.

Уголок его рта дернулся. Он двинул фигуру, и Колин, который заглянул, чтобы взять что-то у отца, и дал себя уговорить на партию в шахматы, негромко выругался.

– Дамы, а что вы делали сегодня в городе? – спросила Оливия.

Тэнзи никогда не упускала подвернувшейся возможности.

Нелепо, но ее сердце заколотилось, словно что-то предвещая.

– Я купила новую книгу, – сказала она. – Возможно, вас она заинтересует, мистер Эверси.

Все присутствовавшие в гостиной мистеры Эверси подняли на нее взгляды, но быстро поняли, что она смотрит на Йена. С запозданием Тэнзи вспомнила, что он теперь капитан.

– Правда? – Он настороженно взглянул на то, что она держала в руках, словно стремясь убедиться, что это действительно книга.

– Это превосходное жизнеописание Ричарда Третьего.

Он улыбнулся коротко и любезно.

– А.

Это его «А» не особенно располагало к продолжению разговора.

– Вы упоминали о нем тем вечером, – напомнила Тэнзи. – Когда мы танцевали.

– Правда? – Он выглядел озадаченным.

– Ведь он погребен в Лестершире? – настойчиво продолжала она с ноткой отчаяния в голосе.

– А, да. Припоминаю. – Йен озабоченно нахмурил лоб, словно выискивал в ней признаки слабоумия.

Все вокруг прекратили свои занятия, прислушиваясь к их разговору.

Ладони и шея Тэнзи покрылись испариной.

– Она захватывающая. Книга.

На самом деле неправда. Тэнзи храбро прочитала две главы, но автор сделал все возможное, чтобы то, что могло стать захватывающей или хотя бы бурной кровавой историей, превратилось в занудное наказание для читателя.

– Не хотите рассказать нам немного? – Йен произнес это любезно, но при этом украдкой взглянул на часы на каминной полке. И снова на Тэнзи. Словно придумывал повод сбежать.

– Что там насчет Ричарда Третьего? – поинтересовался Колин. – Йен не заходил в библиотеку с тех пор, как ему влетело за то, что он рассматривал картинки в папиных анатомических атласах. Йен любит лазать на деревья, – добавил Колин, – и ездить верхом.

Тот бросил на брата насмешливый предостерегающий взгляд и снова посмотрел на Тэнзи.

Опять эти намеки.

Глаза Тэнзи защипало от унижения. Мог бы по крайней мере из приличия отвернуться, пока она медленно краснеет до самых корней волос и лицо словно окалено огнем. Во всяком случае, ей так кажется.

Но нет. Вместо этого уставился на нее с бесстрастным видом – так можно смотреть на закат или восход.

Невежа, напомнила она себе.

И тут же услышала собственный голос:

– Если хотите, можете ее взять.

– Эээ… книгу? – Он выглядел озадаченным.

Тэнзи молча кивнула и медленно ее протянула.

Йен поднял руку и осторожно взял книгу.

– Благодарю вас, мисс Дэнфорт, – мрачно сказал он.

– Не стоит благодарности.

Йен еще несколько мгновений смотрел на нее, и когда понял, что больше она не произнесет ни слова, снова вернулся к шахматной доске.

Горные вершины. Коньки. Сугробы.

Тэнзи старалась думать только о чем-то очень холодном в надежде, что щеки перестанут пылать.

Сердце Йена Эверси.

О, как насчет этого? Помогает.


Позже, намного позже, после того, как все один за другим ушли, а Тэнзи ждала до последнего, потому что не любила оставаться одна, она поднялась в свою спальню и даже растерялась, увидев в вазе цветы.