Джулия Лонг - Грешная и желанная

– Человека, который слишком энергично хватает кусок мыла, и тот снова и снова выскакивает у него из рук.

– Представил меня в ванне, вот как?

Йен засмеялся. Впрочем, очень коротко. Смущенный смех. Даже немного страдальческий.

– Я думаю, ты набрасываешься на каждого прежде, чем он начинает домогаться тебя, Тэнзи. Ты боишься быть…

Он резко осекся.

Уязвимой, мысленно договорила за него пораженная Тэнзи. Уверенная, что он имел в виду именно это.

Это ее поразило по множеству причин.

Потому что это правда. Потому что он оказался пугающе проницательным. И потому что замолчал из-за того… что говорил о себе.

Тэнзи не осмелилась сказать это вслух. Она подняла к нему лицо.

Должно быть, он увидел на нем осознание, потому что глаза его почти в буквальном смысле «зашторились». Сделались холодными, непроницаемыми. Если в палитре художника имеется такой цвет, он должен называться «предостерегающе синий». Нужно быть мазохисткой, чтобы решиться пробить такую оборону. Он же уничтожит ее несколькими презрительно растянутыми словами.

– Что с тобой случилось? – прошептала она прежде, чем успела прикусить язык.

Потому что после смерти родителей разучилась бояться.

Что-то сделало его таким, каким он стал. Так же, как что-то сделало ее такой, какой стала она.

Как будто откуда-то издалека Тэнзи почувствовала, что сердце под ее ладонью забилось быстрее. Восхитительное ощущение. Какая нелогично теплая и мягкая у него кожа по сравнению с этими холодными, настороженными глазами. Воображение разыгралось. Интересно, у него такая кожа везде? Найдет ли она там что-то другое по ощущениям – завитки волос, к примеру, еще мышцы… его руки у нее на бедрах.

Его руки у нее на бедрах!

Она так увлеклась собственными фантазиями, что даже не заметила этого, а теперь поздно. Они легли туда мягко, незаметно. И теперь он проводил по ним кончиками пальцев, по округлости бедер, легко и мучительно медленно, словно показывая, насколько она женщина, как он видит ее насквозь, как запросто она поддается обольщению.

Потому что она, безусловно, поддается.

Волосы на руках и затылке встали дыбом, соски внезапно болезненно напряглись, а его легкие пальцы даже через тонкий муслин платья обжигали тело. Это было так изысканно и завораживающе, что Тэнзи забыла дышать.

Он за несколько секунд сплел для нее сеть из ее же собственного желания.

Затем со скоростью волка, хватающего зайца, он подхватил ее под ягодицы и крепко прижал к себе. И не отпускал. Йен смотрел ей в глаза, зрачки его расширились и потемнели. Казалось, он выжидает, когда она ощутит его страсть. Когда ее тело расслабится, уступит, приладится к его. Когда ее руки обовьют его шею и притянут ближе.

За этим последовал не поцелуй, а настоящая атака.

Когда его губы прижались к ее рту (волшебным образом голова Тэнзи откинулась при этом назад), она напряглась. Мгновение спустя его рот на ее губах показался ей самой правильной вещью на свете. Внезапно это стало ответом на все. Ах, и она слишком поздно поняла, что в этом и заключается опасность, о которой он говорил. Твердые, теплые, бесчестно умные, его губы скользили по ее рту, приглашая Тэнзи во вселенную, полную наслаждения, которое только они и могли ей подарить.

А затем он ворвался внутрь.

Ее губы приоткрылись, послушные чувственному знанию, старому, как мир, более сильному, чем здравый смысл. Руки Тэнзи скользнули вниз и вцепились в его рубашку, помогая удерживать равновесие, пока слой за слоем ей открывались все новые пласты блаженства с каждым толчком, нырком, сплетением их языков. И постепенно пробный, почти насильственный поцелуй превратился во что-то другое. Во что-то чувственное, бездонное, головокружительное, одурманивающее. Тэнзи ощущала, что он перестал спешить, тело его расслабилось. Она летела туда, где не существовало силы тяжести. И падала бы вечно, если бы не держалась за него. Этот поцелуй стал ее миром.

Тэнзи негромко застонала – наслаждение, изумление вылились в звук. Он прижал ее к себе еще крепче, тело его напряглось. Она ощущала твердый фаллос, прижавшийся к ее ноге, и ее захлестнуло потрясающее наслаждение. Она прильнула к нему еще плотнее, а он буквально вжался в нее, и это было больно, и это было чудесно. Ей хотелось раствориться в нем.

– Тэнзи, – хрипло выдохнул Йен. – Господи!

И внезапно Тэнзи поняла, что он может взять ее прямо здесь, прямо сейчас, и она не будет против. Она хотела от него чего-то с жадностью, какой никогда не знала. Его руки скользили по ее спине, легли на затылок, держали ее, пока его рот брал, а ее отдавал, и он хрипло прошептал:

– Сладкая.

Он нежно провел пальцами по ее обнаженной шее, и дивное, жгучее ощущение дерзко, неожиданно растеклось вниз, к грудям. Один из его пальцев легко нырнул в вырез лифа и грубовато погладил сосок.

Это было восхитительно и пугающе.

– Йен, – отчаянно выдохнула Тэнзи. Она хотела большего. И боялась.

Он оторвался от ее губ, прижался лбом к ее лбу. Дышал ей в лицо жарко, часто, прерывисто. И так они дышали вместе, и дыхание Тэнзи больше походило на всхлипы.

Она точно знала, что больше никогда не будет прежней.

И вдруг он резко отпустил ее и шагнул назад.

Что показалось ей немыслимой жестокостью.

Они стояли и смотрели друг на друга, и дышали, как боксеры, разошедшиеся по своим углам.

Ее здравый смысл разлетелся в дребезги. Потребуется вечность, чтобы собрать его воедино. Может быть, он никогда уже не станет прежним.

Прошла то ли вечность, то ли секунда, пока Йен снова заговорил:

– Многие, многие мужчины, мисс Дэнфорт, ни за что бы не остановились. – Он произнес это спокойно.

А. Значит, это всего лишь еще один урок. Точнее, он хочет это так представить. Какое бескорыстие!

Тэнзи коротко горько рассмеялась.

Но заговорить по-прежнему не могла, а ведь когда-то она это умела.

Зато он смог.

– Пожалуйста, перестаньте играть с вещами, которых толком не понимаете, Тэнзи. Так вы найдете свою погибель. Очень, очень легко потерять себя вот так.

Она все еще не могла ни дышать, ни думать. Она была в бешенстве из-за того, что приходится держаться за него, чтобы не упасть. Она была в бешенстве за то, что он прав. И что он такой чертовски самодовольный лицемер!

И за то, что он прочно стоит на ногах и рассматривает ее.

А потом она поняла, что он дрожит. Она чувствовала эту дрожь под своей ладонью.

Он отъявленный распутник, но этот поцелуй его потряс.

И это встревожило ее сильнее, чем сам поцелуй.

– Так вот зачем вы это делаете? – негромко насмешливо спросила она. – Чтобы потерять себя?

В его взгляде снова вспыхнул гнев.

– Осторожней.

А, так он не хочет, чтобы она разгадала его секреты?

Она убрала руку, медленно, осторожно, как будто он бешеный пес и может кинуться на нее, если она сделает резкое движение. Теперь она тоже прочно стояла на ногах. И дыхание вернулось в свой обычный ритм. Но отойти она пока не могла, он словно притягивал ее к себе. Тэнзи все еще ощущала на своей коже тепло его тела и рассеянно подумала – может, так будет всегда? Как будто ее заклеймили.

– А что, если я хочу потерять себя? – прошептала она.

Что-то дикое и опасное вспыхнуло в его глазах. Почти испепеляющая тоска. Вспыхнуло и исчезло.

– Вы не знаете, о чем говорите.

Волосы упали ему на лоб, он выглядел нелепо и невозможно красиво.

Несмотря на то, что лицо его вдруг окаменело.

– Одно я знаю точно. Знаю, что вы меня хотите.

Тэнзи не добавила «так же сильно, как я хочу тебя».

Он резко откинул назад голову и замер так. Стоял совершенно неподвижно, и только ветер играл его волосами. Выглядел ли он так, когда целился в кого-то из винтовки? Тэнзи думала, что да.

Ей так хотелось накрутить на палец одну из прядей его волос, и пусть она так и останется завитком.

Наконец Йен уронил голову на грудь, опустил плечи. Затем резко повернулся и подошел к ее лошади. Молча взялся за стремя, кивком головы позвал ее к себе.

Закинул ее в седло, как мешок с мукой, а не женщину, которую только что страстно целовал. Затем взлетел на своего коня и, нахмурившись, посмотрел на Тэнзи.

Резко тряхнул головой.

– Пора возвращаться.

Повернул коня и пришпорил его.

Тэнзи показалось, что она расслышала единственное сказанное им себе под нос слово.

Полной уверенности у нее не было, но кажется, он буркнул «дьявол».

Йен закрыл глаза.

Две птички исполняли неторопливый мелодичный дуэт, перекликаясь в саду, обнесенном стенами. Тишина как будто ждала чего-то, растительность здесь была густая и богатая, от чего заглушались все звуки.

Он снова открыл глаза и медленно (звук собственных шагов, казалось, нарушал гармонию) пошел по каменной дорожке. Кое-где трава и упрямые сорняки еще только пробивались между камнями, но в основном буйно разрослись, закрывая их полностью. Дорожка свободно вилась между березами и дубами, грецким орехом, яблонями и вишнями, старыми, но крепкими, здоровыми, с густой листвой. Несколько мух суетливо кружились над фруктами, упавшими на землю.

Когда-то цветы сажали, явно руководствуясь определенной схемой, но все они давно пышно разрослись и теперь яростно боролись за место под солнцем. Йена это не раздражало. Он любил хаос.

В углу сада росла ива с роскошной листвой и толстыми ветвями. Он приблизился, охваченный странным предвкушением, приподнял ветки, как занавеску; ива неохотно поддалась, царапая сухими пальцами веток по стене.

Йен всмотрелся.

И там, светясь в утреннем свете янтарем, старательно нацарапанное на камне, было одно слово: Тэнзи.

Он прикоснулся к нему пальцем, обводя каждую букву. Чтобы это написать, требовались решимость и нож. Йен коротко хохотнул. «Пристенный цветочек», который не боится ружей и ножей и скачет на лошади с бешеной скоростью.

Он не знал точно, почему решил прийти сюда сегодня. Было что-то в ее глазах, когда он сказал «Лилимонт». Что-то сияющее, и саднящее, и настоящее промелькнуло в ее лице, но она тут же подавила это чувство. А когда он сказал, что дом продается, пробормотала только «О!» с такой мучительной тоской, какой он никогда не слышал.

Во многих отношениях Тэнзи оставалась темной лошадкой.

Но ее чувства к Лилимонту были настоящими.

И Йен хотел понять, почему.

Ему показалось, что он попробовал все их на вкус, когда целовал ее. Отчаяние и заброшенность, пугающая, возбуждающая безрассудность, свирепая радость, сокрушительная, бездонная чувственность. У нее был вкус бесконечного, бесконечного наслаждения.

И это его потрясло.

Он решил сбежать от всего этого, обратив тот поцелуй в урок. Просто нужно вложить ей в голову немного здравого смысла, думал он.

И да, урок он преподал.

Себе.

После того поцелуя он уже не знал, целовался ли когда-нибудь по-настоящему.

Вот почему вы это делаете?

Он ее не одурачил.

Тэнзи поняла, что он ее хочет. Скорее всего, поняла еще раньше, чем он – желание обладать ею незаметно прокрадывалось в его кровь уже много дней.

То, что она видела его насквозь, приводило Йена в такое бешенство, что глаза застилала красная пелена. В основном он злился на себя – за то, что попался в эту ловушку.

А еще это наполняло его своего рода беспомощным, вынужденным и каким-то веселым восхищением.

Йен набрал полную грудь воздуха и очень надолго задержал дыхание. Выдыхал медленно, словно она была опиумом, заполнившим его легкие, и так он мог от нее избавиться.

Тэнзи только на пользу пойдут негодование и раненая гордость – а заодно попытка поверить, что он с самого начала собирался преподать ей урок. Пусть держится от него подальше. Сам Йен честно придерживался своей роли и очень успешно избегал Тэнзи с того самого дня. Он просыпался очень рано и сразу уходил, чтобы погрузиться в тяжелую, целительную, всепоглощающую физическую работу – молоток, доски, гвозди и все такое, ел в пабе и надолго задерживался там за шахматами с Калпеппером и Куком. Домой возвращался очень поздно, слишком уставший, чтобы выглядывать в окно и заставать мисс Дэнфорт за очередным греховным поступком. Он умудрился провести так целую неделю и вовсе о ней не думал.

И вдруг оказался в Лилимонте, как будто его приволокли сюда, не оставив выбора.

Он в самом деле ее хочет.

Но это не имеет значения. И хотя обычно с женщинами он получал все, что пожелает, ему хватало здравого смысла, чтобы понять – сейчас опасность заключается не в том, чтобы добиться женщины, а в самой женщине.

Йен отпустил ветки, глядя, как ее имя скрывается за ними.

Символически опустил занавес над всем эпизодом.

Солнце уже поднялось высоко и теперь припекало шею.

Йен толком и не понял, что заставило его резко повернуться. Просто что-то в тишине сада внезапно изменилось, словно впуская в себя еще кого-то.