Тем более интересным было то, что его современные студенты в большинстве своём не только имели собственную политическую позицию и могли более или менее внятно объяснить и защитить её, но и — многие — были готовы вступить в молодёжные политические объединения, если бы те соответствовали их ожиданиям, а некоторые уже и вступили, и далеко не в самые лояльные к власти. Уже много лет Валентин проводил среди своих студентов неформальные опросы об их политических предпочтениях и давно перестал удивляться тому, что среди студентов философского факультета немало приверженцев взглядов, которые принято относить к левым, если не сказать марксистским. И это не у тех, что из бедных семей, и не у тех, что «протестный электорат», и не у мечтающих «всё опять отобрать и поделить». Нет, это у обычных ребят и девчонок, которые с пылким юношеским максимализмом утверждали, что закон без справедливости — это инструмент угнетения людей, и что справедливость выше любого закона и любой целесообразности, что именно она в конечной инстанции должна являться мерилом всего. Многие в той или иной мере возлагали функцию обеспечения справедливости на государство и хотели (а иногда и требовали), чтобы государство соответствовало их ожиданиям. Шажков в политические дискуссии со своими студентами не вступал. Впрочем, мысли о справедливости казались не чуждыми и ему, но желательно — с минимальным государственным участием, тьфу-тьфу-тьфу.

За три дня разлуки с Леной Валентин научился лихо набирать тексты сообщений на своём мобильном телефоне. Оказалось, что смс — это отдельный жанр, и притом совершенно самодостаточный, никакое телефонное общение его не заменит. «Я тебя люблю», услышанное в телефонной трубке — это совсем не то, что «Я тебя люблю», с замиранием сердца прочитанное на экранчике мобильника.

Когда Лена вернулась из командировки, Шажков на мгновение глянул на неё как бы со стороны и, как ему показалось, открыл заново. Перед ним предстала красивая и уверенная в себе молодая женщина, сохранившая отдельные очаровательные детские черты, проявлявшиеся в хрупкости фигуры, открытости взгляда, в готовности улыбнуться, рассмеяться и в стремлении активно участвовать в событиях окружающей жизни. Шажков не ощутил ни ревности, ни признаков отдалённости. Наоборот, он почувствовал, что их единство укрепилось, а в отношениях появилась ещё одна грань — партнёрство.

Лена с коллегами привезли из экспедиции несколько сотен заполненных анкет и несколько десятков записанных интервью, которые они передали на кафедру социологии для обработки и анализа.

Также было отснято много фотографий, которые они с Валентином просматривали вечером на экране ноутбука. Окружение — сосновый лес и каменные гряды. Деревянные дачи, как в пионерском лагере, летний театр с эстрадой. Бирюзовый цвет ещё холодной онежской воды. Лена в купальнике на плоском камне. Толпы парней и девчонок, иногда весьма нетривиального вида, как на рок-концерте.

— Что за ребята там собрались? — с интересом разглядывая фотографии, спросил Валя.

— Совершенно разные ребята, но в основном по-моему, хорошие. Отбирали их по принципу «каждой твари по паре». Вот смотри, сидит панк, а вот здесь — представители секс-меньшинств. Вот нормальные ребята из Вологды. А это — юношеская сборная по волейболу с Урала.

— Даже с Урала! А кто им оплатил всё это?

— Руководство ссылается на некий фонд. Фонд «Новая Россия».

— Туманно. И какую идеологию они предлагают?

— Объединение без потери собственного лица.

— То есть панк остается панком, а гомик гомиком?

— Да. Говорят, их попросили приехать со своими атрибутами. Ну, чтобы была видна принадлежность к той или иной неформальной группе.

— Понятно. А вокруг чего предлагают объединяться?

— Вокруг патриотизма, естественно.

— Что это такое, не объясняли?

— А как же! Лекции читали. Довольно привлекательную картинку нарисовали. И ничего, кстати, зловредного, никакого шовинизма. Многим понравилось. Ну а кому-то, естественно, до фени было.

— А тебе?

— Я не люблю, когда мне что-то скармливают. Но по реакции молодёжи заметно, что патриотизм сейчас — востребованная идеология.

— Вечная идеология! Справедливость, патриотизм. И мне нравится. Пока это не политическая технология.

— Для организаторов — чистой воды технология. Видел бы ты этих бюрократов.

— Видел. По телевизору показывали. Вас-то там не доставали?

— Что ты! Облизывали. Мы им страсть как нужны с нашим исследованием. Они же его и заказали.

— Пример для твоей диссертации?

— Вот-вот.

Валентин, разговаривая, не скрывал своего восхищения Леной. Она это чувствовала и вся светилась, как лучинка: прямая, тонкая и при этом беззащитная, уязвимая.

— Там и представители православной церкви были, — порозовев, продолжала Лена, — молодые священники, смешные такие, хорошие. Бороды плохо ещё растут.

— Ну и как к ним отнеслись панки?

— Не очень-то наше священство заинтересовало молодёжь. Послушала их: всё правильно говорят, но слишком нравоучительно и совсем не современно.

— Да и ладно. А я отцу Владимиру благодарен. И Богу — за то, что он дал мне тебя.

— А если бы не дал?

— Тогда я не скоро бы до церкви дошёл.

— Видишь, как хорошо получилось, — засмеялась Лена.

«Как быстро растёт девчонка, — с удивлением думал Валентин, наблюдая за Леной, — какая раскованность и уверенность появились в манере держаться и говорить. И это при сохранённом чувстве собственного достоинства. Никакой мелкотравчатости, суеты. Так, глядишь, она тебя перерастёт, и ты станешь для неё сдерживающим фактором. А, может быть, уготована тебе роль непутёвого „папашки“ при успешной „дочке“: не бросайте — мы докурим, не сливайте — мы допьём? Кто знает…»

Впрочем, варианты собственных невесёлых перспектив не испортили ему настроения. Он испытывал радость от того, что был рядом с Леной (он рядом с ней, а не она рядом с ним — непривычное чувство), любовался ею и ощущал себя её партнёром и защитником.

Шажкову неожиданно пришла в голову мысль о том, что Лену можно было бы пригласить выступить на одной из его лекций. У Валентина оставались ещё две непрочитанных лекции для заочников — одна про «заинтересованные группы» и их роль в политике, а вторая про общественные движения и объединения. Темы подходящие. Было бы интересно, если бы она представила предварительные результаты исследования и собственные впечатления от поездки.

Услышав от Вали такое предложение, Лена покраснела и спросила: «А я смогу?»

— Главное, чтобы ты хотела.

— Я хочу. А если не получится, тебе не будет стыдно за меня?

— Нет. Всё у тебя получится. Мы планчик выступления вместе составим. Ты мне расскажешь сначала для тренировочки.

— Спасибо. Я давно хотела попробовать преподавать. Мне кажется, я могу.

— Как Климова увижу, скажу, что ты хочешь преподавать. Он тебе нагрузочку с удовольствием подкинет.

— Скажи.

— Серьёзно? Лекции тогда надо будет читать студентам, практические занятия проводить.

— Ну? А я о чём?

— Ладно. Сначала на моих лекциях потренируйся. Заочники — это тебе не мальчишки-девчонки. Среди них есть такие специалисты, что нам у них учиться надо, а не им у нас. Ну, а дальше посмотрим.

6

В воскресенье Шажков с Окладниковой поехали на машине в Репино.

— Я, кажется, вспоминаю твою подругу, — придерживая левой рукой руль, а правой передавая Лене бутылочку с кока-колой, говорил Валентин, — она ведь полька?

— Да. У неё родители в Зеленой Гуре. Уехали, а она осталась заканчивать вуз.

Лена сидела справа, придерживая растрепавшиеся от ветра волосы. Из-за жары оба окна в машине были открыты, и горячий воздух вольно гулял по салону, создавая причудливые вихри.

— Точно, вспомнил, — Валя повысил голос, сморщившись от рёва невесть откуда взявшейся в выходной день встречной фуры, проезд которой сопровождался ощутимым воздушным толчком. — Действительно, красивая. Она даже зимой ходила в высоких модных сапогах, как сейчас помню — белых, и в коротких курточках. По сравнению с ней другие девчонки просто золушками смотрелись.

— Как ты в неё не влюбился?

— А я вообще на студенток смотрю как на детей, в которых влюбляться грех. Сразу отключаю в себе влюблялку. Вот аспирантки — другое дело.

— До меня у тебя, наверное, много было аспиранток?

— Не очень.

— Сколько?

— Расскажи тебе. Ты самая лучшая.

— Ура!

— То-то.

— А Катя, кстати, давно уже и не Ковальчик, а Тертерьянц. Её мужа зовут Ваник. Ваник Тертерьянц.

— Неплохо звучит. Он что, авторитетный бизнесмен?

— Не знаю, врать не буду.

— Легко она фамилию-то поменяла? И вообще? Польки — они ведь гордые, норовистые.

— Катюшка — гордая. Не норовистая, а именно гордая. Ставит себя высоко и ведёт себя соответственно. С ней иногда бывает нелегко, честно говоря. Но при этом она очень добрая девчонка и открытая. Её гордость врождённая, а потому естественная.

— Как муж, интересно, её оставляет? Кавказец всё-таки.

— Ваник, думаю, без пригляда её не оставляет. Не думаю даже, а знаю. Катюшка — девчонка преданная, но свободолюбивая. Он это знает и ценит. Потом, думаю, что она понимает, чем может кончиться для неё оплошность.

— Чем?

— Ничем хорошим.

— Смелая девчонка.

— Они — два сапога пара, в самом лучшем смысле. Оба гордые и отчаянные. И ценят друг друга, так что, думаю, всё у них будет хорошо.

— А как вы познакомились?

— На первом курсе ещё. Я приехала из Боровичей, а она из Краснодара. Вместе снимали квартиру. Потом у неё появился друг, и мы разъехались. Ну а потом она познакомилась с Ваником. Катюшка влюбилась в него по уши, и он тоже. Я на свадьбе свидетельницей была. Так что в их семье я уважаемый человек.

— Ну и как тебе этот Ваник?

— Достойный мужчина. Воспитанный, из хорошей семьи.

— И богатый.

— Для Катюшки это важно. Но — не главное. За богатого «братка» она бы не пошла.

— Слава богу.

— Сейчас направо и вверх вон по той дорожке.

Через полкилометра они подъехали к шлагбауму. Поодаль стоял небольшой деревянный дом в финском стиле. Впереди ещё угадывались очертания домов, расположенных прямо в лесу. Лена набрала номер на мобильнике и сказала:

— Мы подъехали. Номер машины… Диктуй, Валя.

Шажков назвал номер. Шлагбаум открылся, и они с Леной въехали на территорию («заповедника», — подумал Валентин и про себя усмехнулся). За финским домиком, игравшим роль КПП, находилась автомобильная стоянка, небольшой магазинчик, и далее дорога раздваивалась.

— Направо, четвёртое домовладение, — сказала Лена.

Они медленно поехали по дороге вдоль высокого забора. Лена отсчитала четвёртые ворота, которые при подъезде к ним вдруг сами стали раздвигаться, открывая вид на солнечную поляну, зеленеющую подстриженной травой среди редких сосен. Шажков, не успев ничего сообразить, крутанул руль и въехал в открывшиеся ворота.

— Давай дальше, — весело сказала Лена, — прямо к дому.

Дорога огибала остриженную лужайку и подходила к невысокому как бунгало дому, судя по всему, очень просторному и причудливому по форме, который живописно распластался на склоне холма и парадным своим входом смотрел на лужайку, а тыльной частью прятался в живописной сосновой рощице, начинавшейся прямо на участке и уходившей далеко за забор. С противоположной стороны лужайки виднелись хозяйственные постройки и домик-пряник, как потом выяснилось — для гостей.

У пандуса их встретила сама Катя Ковальчик, которую Шажков узнал сразу. Трудно не узнать самую красивую из своих студенток. Она всегда садилась в аудитории за второй стол справа, сидела одна, вела себя сдержанно предупредительно и даже отстранённо, не вступая в разговоры не по теме и неохотно отвечая на шутки. Валентин так и не вспомнил, как принимал у неё экзамен, и вообще, умная она была или нет. По отношению к ней всё это казалось не важным. Единственным недостатком Кати (и то относительным и, возможно, существовавшим только в глазах Шажкова) был её высокий рост. А на каблуках — очень высокий. Сейчас она была именно на каблуках, поэтому, чтобы расцеловаться с Леной, ей пришлось нагнуться. Валентину Катя лучезарно улыбнулась и громко поздоровалась с ним, напомнив этим студентку младших курсов. Впрочем, через минуту она уже такой не казалась. Катя мастерски повела светский разговор, вскользь коснувшись и учёбы в университете.