Алексей Чурбанов - Грешники

Парень о чём-то спросил врача, и тот стал открывать медицинский чемодан.

— Ну всё, — сказал парень Шажкову, — сейчас укол ей сделают — и поедете. Дальше усердно молись.

Он снова внимательно поглядел на Валентина: «У тебя голова не кружится? Когда девчонку твою заберут, сходи в приёмный покой к травматологу. Я договорился, пусть посмотрит. А то тебе нужно быть в форме, ага?»

Парень ободряюще улыбнулся и, глядя в глаза Шажкову, протянул руку. Улыбка вселяла надежду.

— Как её состояние? — с жаром пожимая парню руку, и с надеждой в голосе спросил Валентин.

— Тяжёлое. Больше ничего не могу сказать, рану не смотрел. Потери крови большой вроде нет. Хотя, кто его знает, что там внизу под пальто, следа на траве вроде не осталось. Одно могу сказать: Палыч — врач отличный и всё, что необходимо, сделает. И прооперирует, если нужно. Я его лично попросил. Но если что-то не получится, не обессудь. Мы тоже не боги, хоть и стараемся.

Валентин слушал парня и всё больше проникался к нему доверием, смешанным с удивлением. Они были знакомы всего пару десятков минут, а у Шажкова было ощущение, что он знал этого улыбчатого парня давно, всю жизнь.

«Почему мы не встретились раньше? — мелькнуло в Валентина в мозгу, — он мог бы стать моим лучшим другом. Так вот живёшь-живёшь, общаешься с друзьями и коллегами, а близкий тебе человек ходит где-то рядом, и ты об этом не знаешь».

— Спасибо тебе большое, — произнёс Валентин и тут же подумал, что они вот сейчас расстанутся и он больше не встретится с этим парнем, который осторожно, но уверенно подсаживал его в машину.

— Как тебя зовут? — быстро спросил Валя, ставя ногу на порожек сдвинутой назад боковой двери.

— Серёга меня зовут, — так же быстро ответил парень, — Туманов. А тебя?

— Меня — Валентин Шажков.

— Ну, давай, Валентин Шажков, загружайся. Ты теперь сопровождающий. Надо торопиться вам. Пока.

— Как тебя найти-то? — с отчаянием спросил Валя, придерживая ногой задвигающуюся дверь.

— Найти меня просто, — с улыбкой крикнул ему Сергей из-за прикрытой двери. — Я вон в тех хрущёвках живу. Спроси у любой бабки на скамейке. Серёгу-лекаря здесь всякий знает.

И он захлопнул дверь, махнув рукой водителю: «Езжай!»

Протяжно и тревожно загудела сирена, и машина, качнувшись, поехала, набирая скорость, в сполохах синих огней. Пространство для Валентина сузилось до кокона еле теплящейся жизни, который окружал Лену, лежавшую с заострившимся носом и вздёрнутым вверх подбородком, у левого борта реанимобиля, с руками-ниточками вдоль узкого туловища, одну из которых держал за тонкое запястье пожилой врач, прилаживая другой рукой тонометр.

Лену провезли на каталке через весь приёмный покой к двери с надписью «операционная». Шажков шёл рядом, придерживая её ноги в мокрых сапогах, и был не в силах оторваться от бледного пятнышка её лица в венчике пушистого воротника пальто. Внутрь Шажкова не пустили.

— Я сопровождающий, — еле двигая языком, бормотал он, но его решительным движением усадили на скамейку. Через какое-то время Валентина подняли под руки два парня в медицинских халатах («как мои студенты» — мелькнуло в голове у Вали), и провели в другое помещение, где молчаливая женщина-врач с материнским спокойствием и уверенностью долго ощупывала, протирала и обрабатывала чем-то его лицо и голову, а потом молодой парнишка сделал два укола.

— Вам показано стационарное лечение в нейрохирургическом отделении, — сказала врач.

— Не могу, — ответил Шажков, — дела.

— Хорошо. Подпишите отказ о госпитализации и продиктуйте ваши данные медбратику. Дома — постельный режим пять дней. Будет хуже — не стесняйтесь, вызывайте неотложку.

Валентин кивнул, подписал, продиктовал и быстро вышел в коридор — к двери помещения с надписью «операционная». Он не волновался, сел на скамейку, замер, зацепенел и стал ждать. Когда, наконец, открылась дверь и из операционной вышли двое в зелёных халатах, Шажков не поверил своим глазам: они улыбались.

— Ну, как она? — вскочил он, схватившись за стену. Один из хирургов сделал шаг к Валентину и поддержал его под локоть, сочувственно покачав головой.

— Состояние тяжёлое, стабильное, — сказал он. — Лежать пока будет в реанимации. Но прогноз благоприятный.

Когда Шажков услышал эти слова из уст врача, у него в голове почему-то заиграл гимн Советского Союза, торжественные звуки которого мешали слушать, что ещё говорил хирург.

— Пожалуйста, скажите ещё раз, — морщась от бравурной музыки, попросил Валя.

— Вас сейчас отвезут домой, — раздельно выговаривая слова, произнёс хирург. — Заберите вещи больной. Дальше так: как минимум три дня вы здесь не нужны. Полежите дома и придите в себя. Я дал телефонограмму в органы внутренних дел, так как случай криминальный. Будьте готовы к общению со следователем или дознавателем.

Валентина на машине скорой помощи уже глубокой ночью довезли до Лениного дома. Шажков, пройдя мимо собственного автомобиля, припаркованного у подъезда, поднялся в прибранную накануне квартиру. Мозг отказывался думать о случившемся. События минувшего дня, казалось, произошли в позапрошлом году. Из всего того, что было, запомнились только два слова, и только они имели теперь смысл для Шажкова: прогноз благоприятный.

Валентин Шажков дал себе сутки на то, чтобы прийти в форму — физически и душевно. Почти весь следующий день он проспал, а когда проснулся уже в темноте весеннего вечера, то понял, что восстановление дееспособности в этот первый день не состоялось: голова кружилась больше, чем вчера, правый бок ныл сильнее, и ко всему прочему мучила упорная, не проходившая тошнота. Шажков с некоторой опаской заглянул в зеркало и с облегчением увидел, что его лицо, хоть и было слегка перекошено шишкой с кровоподтёком над правой скулой, но не настолько, чтобы стать неузнаваемым. Если смотреть слева, так вообще всё нормально, значит, к Лене нужно будет поворачиваться левым боком.

Валя решил привести себя в порядок к завтрашнему дню, насколько это было возможно. Держась за стенку, с трудом перелез в ванну где, стоя на коленях, помылся. Иначе не мог, так как при попытке встать во весь рост терял ориентацию в пространстве, и голубой кафель, серебристые струи из душа, пёстрая занавеска — всё это начинало закручиваться вокруг него как вода в сливном отверстии. На правом боку Валя обнаружил чёрный синяк размером в ладонь, болезненный, но не так тревоживший, как глубинная тягучая боль под ним и тяжесть, растекавшаяся в правой половине тела.

— Отшибли, что ли? — тоскливо подумал он. Помывшись, Шажков прошёл на кухню, вскипятил чаю и достал все имевшиеся в кухонном шкафу лекарства. Долго копался, чтобы, наконец, выбрать несколько: пирацетам для освежения мозгов — сразу горсть, анальгин — две таблетки, чтобы притупить боль. Потом растворил в воде таблетку витамина С и под конец засунул под язык десяток горошек валидола, резкий ментоловый взрыв которых обжёг рот и, казалось, приостановил головокружение, позволив собрать обрывки мыслей и сфокусироваться на неотложном. А неотложным было одно: Лена.

Валентин разобрал Ленины вещи, принесенные из больницы, нашёл среди них мобильник, неожиданно сам для себя поцеловал его и поставил рядом со своим на подзарядку. Потом почистил куртку, в которой он был в тот вечер, и ботинки. Вот и всё, на что хватило сил. Попытался смотреть телевизор, но не смог сосредоточиться ни на одной программе и в конце концов провалился в сон.

Утро предстало ослепительно ясным и ветреным. Низко над домами, то закрывая, то снова выпуская на волю слепящее солнце, неслись к заливу рваные облака. Всё окружающее воспроизводилось с нереальной фотографической чёткостью. Стволы деревьев с наветренной стороны блестели изморозью, она же толстым слоем покрыла стёкла припаркованных у дома автомобилей. Терпко пахло весной, но этот запах не вызвал у Шажкова радости, одну только тошноту.

Валентин, отогрев машину, осторожно, стараясь приноровиться к своему состоянию и скользкой дороге, поехал в больницу.

Войдя с цветами в большую палату, Шажков не сразу нашёл в ней Ленину кровать, а в кровати саму Лену. Когда же нашёл, в нём колыхнулся такой клубок противоречивых чувств, что Валентин задохнулся и остановился в дверях. Лена невесомо лежала в кровати у окна. Её лицо было одного цвета с подушкой и почти слилось с ней. Выделялись только глаза, неподвижно смотревшие в окно, и плотно закрытый рот, доминировавший над запавшими щеками. Чувство любви и жалости, охватившее Валентина в первый момент сменилось чувством стыда, перешедшего в острое чувство вины.

— Ой, смотрите, — мужчина, — вернул его к действительности весёлый молодой голос справа, — это, верно, к Леночке. Лучше поздно, чем никогда.

— Леночка, поверни головку, там у дверей киндерсюрприз стоит.

Лена приподняла голову, и Шажков встретился с ней взглядом. Она смотрела, не отрываясь, словно давая глазам привыкнуть к нему. Её взгляд постепенно оживал, потом, наконец, приблизился и обнял его. Соседки по палате примолкли, выдерживая паузу. Когда же Шажков подошёл к Лениной постели и присел, все вдруг разом заговорили и, словно уже не замечая их, продолжили заниматься своими делами. Шажков отметил только внимательный, не по возрасту усталый взгляд молодой женщины с соседней кровати, да услышал пару незлобивых шуток бедовой девчонки-хохотушки, кровать которой находилась справа от входа.

Побыв с Леной, Валя пошёл в ординаторскую поговорить с врачом. Лечащий врач оказался пожилым мужчиной южной внешности, с тихим голосом и располагающими манерами. Когда Валентин вошёл в ординаторскую, он стоял у стола и подваривал чай на восточный манер, переливая заварку из чашки обратно в заварочный чайничек.

— Лена Окладникова? Знаю, конечно, это моя больная. Оперирована. Пока оцениваю её состояние как средней тяжести.

— Меня беспокоит её нездоровый вид, — сказал Шажков, — бледная, худая.

— Похудела сильно, это правда, но она у нас сейчас на диете. Мы пока наблюдаем, выводов не делаем. Субфебрильная температура держится, да и сама она слабенькая ещё, но характер стойкий.

— Что нужно от меня? — спросил Валя, прямо поглядев в глаза врачу. — Может быть, процедуры дополнительные, лекарства, другая помощь?

— Помогите ей сесть на кровати, а если сможет, то и встать — постоять минутку, не больше. Завтра тоже. В аптеке внизу купите абдоминальный бандаж. Я покажу, как пользоваться, и будете ходить с ней по коридору туда-сюда, чтобы не появились спайки. Больше пока ничего не нужно, и передач тоже. Всё необходимое лечение и питание она получает.

Ответ не успокоил Валю, и врач это заметил. Он подошёл вплотную к Шажкову и тихо сказал: «Полостная операция — это не зуб удалить. Вам, вижу, тоже досталось?»

— Ерунда. Её вот не защитил.

Врач покачал головой, потом сказал, ещё больше понизив голос: «Вчера приходил следователь и допросил её как потерпевшую. Вас ещё не вызывали?».

— Пока нет. А это не вредно для неё?

— Ничего страшного. Только толку от этого мало. Всё равно не найдут.

— Если они не найдут, то я найду.

Валентин провёл в больнице часа три: забил ватой в окнах щели, где дуло, выполнил несколько несложных просьб соседок по палате и оставил им пакет со съестным. Лена с Валиной помощью встала с кровати и даже сделала несколько шагов, но быстро утомилась и опять легла. Когда прощались, её лицо уже не казалось таким бледным, а серые глаза излучали свет.

Уже начало темнеть, когда Шажков, возвращаясь из больницы, завернул на знакомую узкую улицу с подтаявшей ледяной колеёй посередине. Впереди не было ни автомобилей, ни людей, и Валентин нажал на газ. Машина резво двинулась вперёд, набирая скорость, как вдруг Шажков почувствовал, что левое переднее колесо как будто наехало на препятствие, толчок получился сильным и автомобиль выдернуло из колеи и развернуло боком. Движения рулём ничего не изменили. Валентин увидел приближавшиеся справа бетонные конструкции, а затем услышал и одновременно почувствовал удар. Его почти вырвало из сидения, мотнув сначала вправо, а потом влево, на дверь. Лопнуло ветровое стекло, и Вале в лицо как будто с размаху бросили горсть мелких острых камней. Потом движение прекратилось, и Шажков обнаружил себя висящем вниз головой на стремительно ослабевавшем ремне, так что его голова, подгибаясь, всё более явственно опиралась в крышу автомобиля, оказавшуюся снизу.

Второй раз за несколько дней Валентин увидел снег на уроне глаз, когда выползал из перевернувшегося автомобиля. Дверь открыли снаружи два подбежавших курсанта из случайных прохожих. Они же помогли Вале выбраться, и когда убедились, что он цел и невредим, предложили сигаретку. Шажков отказался. Он был не то чтобы в шоке, но несколько заторможен, хотя всё окружающее фиксировал чётко. Прежде всего, место события: его красный «форд» лежал вверх колёсами на сером снегу, выставив на всеобщее обозрение грязное брюхо. У обочины дороги метров в двадцати от машины были сложены п-образные железобетонные конструкции, предназначенные, вероятно, для прокладки подземных коммуникаций. Валентин легко понял, что произошло. Когда он ускорил движение, машина выкатилась из колеи, её развернуло и бросило на обочину, где, ударившись правым боком о бетонные конструкции, она перекатилась через них, перевернулась — и вот результат.