— Я не знаю никого из этих людей и никогда с ними не встречался, — в звенящей тишине наконец произнёс Шажков хриплым голосом.

— А вот ваша подруга однозначно опознала Шилова, — напряженным голосом ответил ему капитан Заварзин, — и опознает его при очной процедуре. Привезите на процедуру опознания гражданку Окладникову, немедленно, — приказал он лейтенанту Бородюку, и тот кивнул головой, но остался стоять на месте.

— Вы были в больнице? — спросил Валя, доставая из кармана мобильный телефон.

— Отставить! — сорвавшись на фальцет, крикнул Заварзин, и стоявшая рядом средних лет женщина, приглашённая в качестве понятой, вздрогнула и недовольно поморщилась. — Отдайте телефон лейтенанту и следуйте за мной, — сдерживаясь, почти спокойным голосом сказал Валентину Заварзин. — Не заставляйте меня применять силовые методы.

Шажков отдал мобильник подскочившему Бородюку и, подталкиваемый незнакомым оперативником, вышел вслед за Заварзиным в коридор. Его провели из «хозяйской» части УВД в «службы», и через пять минут он оказался в антураже сериала про «ментов» — в темноватой неприбранной комнате со столом, пепельницей, настольной лампой и огромным коричневым сейфом у стены. Заварзин куда-то ушёл, а с Валей остался сопровождавший его оперативник.

— Зря вы так, — сочувственным тоном заговорил он с Шажковым. — Опознайте, подпишите, ещё не поздно. Он ведь настоящий бандит, и если вы его опознаете, получит длительный срок. А так — выпустят.

— Но это не тот.

— Да ладно вам — тот, не тот. По фотке-то вы опознали.

— С оговоркой.

— Но опознали же.

Открылась дверь, и в помещение вошёл капитан Заварзин — спокойный и даже расслабленный, как будто это не он пять минут назад кричал фальцетом «Отставить!»

— Ну что, подумали? — мягко, но настойчиво спросил он у Шажкова. — Второй раз такого прокола мы допустить не можем.

— Не он это, — глухо сказал Шажков. — Это другой человек.

— Так, Семёнов, — обратился к оперативнику Заварзин.

— А мы ведь можем так же, как и этот молодой человек, заупрямиться. И из терпилы переквалифицировать его в обвиняемого. Можем?

— Можем, товарищ капитан, — по-советски отрубил опер.

— Вы в припадке ревности, а скорее всего и в состоянии алкогольного опьянения, — обратился к Шажкову капитан, — ударили ножом свою сожительницу, потом испугались, её в больнице бросили, сами в милицию не обратились, затаились. Мы по собственной инициативе расследование начали. Как вам эта версия? Сплошь и рядом такое случается. Если хотите знать, — Заварзин подошёл вплотную к Шажкову, — эта версия имеет самый большой шанс на прохождение в суде — хоть с присяжными, хоть без. А мы здесь с вами цацкаемся, бандитов ищем. «Вор должен сидеть в тюрьме» и всё такое. Если вы не хотите нам помочь, так почему мы должны вам помогать?

— Мне не надо помогать. Я сам найду этих бандитов и вас к ним приведу.

— Нашёл один такой! А этого что — выпускать?

— Не знаю.

— А мы ведь и нож можем найти. Наверняка нож остался на месте происшествия. Пяток солдат пошлём, они слой снега снимут и найдут орудие вашего преступления, а?

— У меня есть свидетель, который подтвердит, что всё было не так.

— На каждого свидетеля всегда найдётся другой свидетель, правда ведь? Детективы по телевизору смотрите?

Шажков молчал. Он почувствовал, что его лицо окаменело и потеряло способность к мимике. Во рту пересохло. Говорить больше было не о чем. Заварзин поглядел на него, покачал головой, потом выразительно посмотрел на опера. Тот пожал плечами и усмехнулся.

— Ладно, — наконец с некоторым усилием произнес капитан, — подумайте ещё. Мы вас вызовем повесткой, поэтому никуда не уезжайте.

— Это подписка о невыезде?

— Устная договорённость о невыезде. Такая договоренность со мной равнозначна подписке.

— Хорошо.

— Отведите его к Бородюку, — сказал Заварзин оперу, развернулся и быстро вышел из комнаты.

Лейтенант Бородюк с сочувствием поглядел на вернувшегося в сто пятый кабинет Шажкова.

— Надо было сразу сказать, что не опознаете, до начала очной процедуры. А вы что ж? Видите, что получилось? Бандиты над нами смеются, в зоне рассказывать будут, как менты облажались.

Шажков молчал.

— Вижу, напуганы вы.

Шажков молчал.

— Распишитесь в получении мобильного телефона и идите. Вас вызовут, если нужно…

— Спасибо, — еле размыкая пересохший рот, не к месту прошамкал Валентин, забрал телефон и вышел из кабинета.

Улица встретила солнышком и смехом детей. Шажков купил в ларьке через дорогу бутылку пива и, сев на скамеечку напротив входа в отделение милиции, с наслаждением стал пить из горлышка. Ему почему-то захотелось борзануть, но эффекта не получилось: никто не обратил на него внимания. Страха Валентин не чувствовал, неприязни тоже, только равнодушие. И потребность действовать, теперь уже самому.

4

Ванна на отделении, где лежала Лена, находилась в хозяйственной комнате в конце коридора. Это помещение не предназначалось для помывки, но другого не было. В комнате по углам стояли швабры, а в большом чане на деревянной скамейке замачивались половые тряпки. На стеллаже у стены были сложены ночные горшки и судна. В дальнем углу на полу возвышалась горка белого порошка с характерным запахом хлорки. Ленины соседки пользовались ванной, хоть и чертыхались из-за негигиеничности процедуры. Все знали, что на другом этаже есть палаты с душем, но они предназначались для платных больных, и из общих палат туда не пускали. Валя на второй день пришёл в больницу с деньгами, чтобы договориться о переводе Лены в отдельную палату. Однако Лена наотрез отказалась, неубедительно (для Шажкова) объяснив свой отказ тем, что будет скучать по коллективу. Её упрямство расстроило Валентина.

Как бы то ни было, Шажков твёрдо решил, что мыть Лену в хозяйственном помещении он не будет, и прямо сказал ей об этом. Лена ответила волшебным взглядом, в котором одновременно виделись удивление, сомнение и благодарность.

В «банный» день она надела длинный белоснежный махровый халат, специально купленный Шажковым по этому случаю. Шажков принёс из дома большое розовое полотенце и пакетике банными принадлежностями. Лена взяла Валентина под руку, и они, как на балу, прошли по больничному коридору, поднялись в лифте на седьмой этаж, где на белых стенах висели репродукции картин и в холлах стояли диваны с обивкой из искусственной кожи. Пожилая медсестра открыла для них одну из палат и со словами «Час вам на всё про всё» ушла. Валентин включил свет, оглядел скудную обстановку, и ему подумалось, что так, наверное, должна выглядеть комната в публичном доме средней руки. Медсестра, сдавая незанятые палаты на почасовой основе, тоже, видимо, имела ввиду вовсе не помывку в относительно чистой душевой, а нечто другое. Шажков спросил себя, хотел бы он сейчас этого другого, и в нём еле-еле затлел забытый уже огонёк. Лена, видимо, думала о том же самом. Её лицо то хмурилась, то светлело, а пальцы то сжимали, то отпускали Валину руку.

Они вместе прошли в ванную комнату, и Валентин помог Лене снять халат и нижнее бельё. Оказавшись обнажённой, она застеснялась и отвернулась к стене. Валя тронул Лену за плечи и она повернулась к нему. Её вид поразил Шажкова. Изящная шея казалась сейчас немыслимо, опасно тонкой. От углубления на шее к плечам разбегались тонкие косточки. Столь любимые Валей девчоночьи груди заострились и торчали несимметрично в разные стороны. Втянутый живот ровно посередине от бока до бока был заклеен прямоугольным куском плотного лейкопластыря телесного цвета с обмахрившимися краями. Ниже груди тело Лены казалось совершено плоским, и только маленький пушистый лобок крутым холмиком возвышался над равниной и казался символом жизни, несущим последнюю надежду на возрождение.

Лена почувствовала Валино замешательство и поймала его взгляд.

— Я тебя разочаровала, да?

— Нисколько, — искренне ответил Шажков, быстро опустился перед ней на колени и осторожно прижался щекой к её животу. Лена гладила его волосы и молчала. Валентин чувствовал, что между ними происходит обмен энергиями, что они сейчас даже ближе друг к другу, чем во время любовного акта. Прошло сколько-то времени, Шажков очнулся и поднялся на ноги. Лена стояла не двигаясь и улыбалась. Валентин осторожно поцеловал её в бесцветные губы, и она лёгким движением ответила на поцелуй.

— Я очень тебя хочу, но сейчас не могу, — тихо, будто раскрывая тайну, сказала она ему.

— Я подожду, выздоравливай скорей.

— Теперь уж выздоровею. Прямо сейчас начну!

Валя помог Лене забраться в ванну и, чувствуя нестерпимо щемящую нежность, стал мыть ей голову терпким душистым шампунем, потом протирал влажной губкой её тонкое и изящное (как тростинка) тело, тщательно избегая попадания воды на заклеенную рану, взбивал мыльную пену у неё в ногах и смывал энергичной струёй тёплой воды, тёр мыльной мочалкой изящные лодыжки и круглые пяточки. Валентину хотелось, чтобы это длилось вечно. Если и можно было представить рай, то он представлялся Шажкову именно таким. Всё, однако, имеет свой конец, и Шажков, обернув Лену мягким полотенцем, поднял её — почти невесомую — на руки и аккуратно поставил в мягкие тапки.

Когда Валентин ввёл Лену в палату, там наступила тишина.

— И я хочу такое лекарство, — восхищённо протянула хохотушка справа.

— Да, — согласилась тётя Тоня, — возрождение из пепла налицо. Быстро и эффективно.

Лена зарделась и отвернулась к окну.

— Валентин Иванович, оставайтесь с нами, — без всякого юмора предложила Ленина соседка слева, маленькая полная женщина по имени Таня, — так нам вас не хватает иногда!

— Я первая предложила Валентину Ивановичу… — начала было хохотушка, но тётя Тоня всё-таки достала из-под одеяла свой неженский кулак.

— Я душой с вами, честное слово, — засмеялся Шажков, — но не всё ещё доделал там, — кивнул он на улицу.

— Доделайте и приходите. А мы Леночку пока придержим.

— Договорились. Завтра приду, а пока делайте заказы с воли.

Удивительный всё-таки это был день! Утром, после так называемых процедур опознания в милиции и угроз капитана Заварзина, Валентину казалось, что ничего хорошего от людей больше ждать не приходится, а значит, нужно объявлять войну без правил — «око за око, зуб за зуб», — чем бы эта война для него ни кончилась. Кто не друг — тот враг. Позиция слабая, позиция несправедливая — всё это Шажков понимал, но не видел другого способа сохранить целостность самого себя, не говоря уж о маломальском самоуважении.

Лена показала, что другой способ есть. Её невидимая, но упорная борьба за себя, без обид и без боёв, оказывалась выигрышной. Смирившись перед Богом, она не смирилась перед собой и не сдавала позиций. Сегодня Валентин почувствовал от Лены мощный импульс поддержки, которого ему так не хватало для того, чтобы прийти в равновесие. Задачи поставлены — задачи должны выполняться. Без злости, без сомнений, лучше вообще без эмоций.

По плану Шажкова дальше нужно было найти лекаря Серёгу Туманова.

5

Валентин ходил среди пятиэтажек, где, по словам лекаря Туманова, все должны были его знать, и подыскивал, к кому бы обратиться за помощью. У последнего подъезда ближайшего дома он отметил двух худых старух, которые сидели на скамейке неподвижно, как мумии, и молча смотрели перед собой. Валя подошёл и встал чуть сбоку, привлекая к себе внимание. Через некоторое время одна из старух скосила на него глаза и тут же отвела взгляд. Валя решил начинать и без церемонии объяснил, что он ищет лекаря Серёгу Туманова. Старухи никак не отреагировали на это обращение, лишь у той, что сидела ближе, на секунду взгляд сделался неприятно острым, но тут же всё рассосалось, и она снова уставилась равнодушными глазами в пространство перед собой. Заинтригованный Шажков понял, что тут ловить больше нечего и, пройдя дальше шагов тридцать, обратился к проходившей мимо немолодой женщине с полным пакетом снеди в руках.

— А зачем вам Туманов? — с некоторой подозрительностью, спросила она, остановившись и осторожно поставив пакет на асфальт.

— Он спас мою жену, — ответил Валентин.

— Понимаю, — подумав, согласилась женщина, — но сейчас его нету. Может быть через неделю, полторы появится.

— Он уехал?

— Вроде того. Не спрашивайте больше, а приходите через неделю, — и она наклонилась поднять пакет.

— Да что ж такое, — Шажкова взяла досада, — что за секретность вокруг хорошего человека? Вон те бабки вообще сделали вид, что не знают его.