— А вот и нет. Я уже родилась. Ты просто не заметил, что я родилась заново. Я не такая, какой была, когда мы познакомились. Сама не понимаю, какая. Надеюсь, что лучше.

— А ты мне нравилась и такой, какой была.

— Нет, нет, что ты.

— Ну ладно. Заново так заново, — великодушно согласился Шажков. — Принимаю тебя новую. И думаю, что ты права — нужно отдохнуть. Бери академический отпуск и поезжай домой. В аспирантуре это допускается, а устроить я помогу.

— Аспирантура — это такая ерунда, Валя, — тихо, как самой себе, сказала Лена. — У меня мама болеет, вот что важно. За мной грехов самых мерзких целый лес стоит. За мной убийство, и не одно, вот что важно. Удивляюсь, почему у меня язв на лбу ещё нет. Господи, лучше бы были!

— Не наговаривай на себя лишку, — строго предупредил её Валентин, — а то я про себя такое расскажу, тебе худо станет.

— Разве это лишку? — не слыша Валентина, продолжала Лена. — Я за детей своих не родившихся вину чувствую. И за Диму вину чувствую. И за тебя вину чувствую.

— Всё! Хватит.

— Да, хватит, хватит! Прости меня, Валя. Отпусти меня. Я не готова ещё для тебя. Мне нужно время.

— Я отпущу тебя, но бросить не могу.

— Спасибо…

— Причём здесь спасибо? — возвысил голос Шажков. — Я люблю тебя, понимаешь? Как я могу тебя бросить, если я люблю тебя? Я! Тебя! Люблю!

Здесь должны разверзнуться небеса, засверкать молнии, обнажая взволнованное лицо нашего героя: Валентин Шажков в полный голос признался в любви! Он признался в любви женщине, которую любил с первой встречи и которая (он это знал) сама любила его без памяти. Вот только не поздно ли?

Лена почувствовала необычность сказанного и того, как это было сказано. Она встала из-за стола, быстро подошла к взволнованному Шажкову, провела рукой по его волосам и естественным материнским движением прижала его голову к своей груди. Валя поймал её руки и стал целовать. Она трогала пальцами его щёки, нос, уши, а он всё не мог остановиться и громко повторял: «Я тебя люблю, я тебя люблю». Лена нагнулась, прижалась щекой к его щеке и, казалось, слушала Валины признания как музыку.

Через какое-то время Валентин отстранился, встал и подошёл к окну. Она, как тень, последовала за ним и встала, замерев, позади него. Валя смотрел на глухую стену соседнего здания, ещё недавно радовавшую его своим петербургским колоритом, и не находил в себе прежней радости.

— А ты меня любишь? — не оборачиваясь, спросил он.

— Больше жизни, — ответила она из-за его спины, и в это нельзя было не поверить.

Валя быстро повернулся и спросил:

— А почему же уезжаешь?

— Я хочу быть достойной тебя.

— Опять двадцать пять, — начал было Шажков и запнулся, заметив в глазах Лены зарождающийся протест.

— Давай детей родим, что ли, скорее, — в сердцах сказал он, — и ты свой грех искупишь, и он не будет тебя больше тревожить.

— Обязательно.

— Х-хех! У нас не так много времени. Не очень ведь пока получается.

— Всё получится.

— Ладно! Всё! Хорошо! Кто тебя только подкинул на мою голову такую упрямую… Хорошо! Я тебя отпускаю домой, но не отпускаю от себя. Считаем это временной передышкой. Мне тоже нужно собраться с силами и с мыслями. А то я себя чувствую, как потрёпанный… петух.

Лена улыбнулась одними губами, но Шажков прямым взглядом снял у неё с губ улыбку и серьёзно сказал:

— Смотри, а то приеду к тебе жить.

— Я об этом даже мечтать не смею.

— А здесь тебе плохо, да? — не удержавшись, язвительно спросил Шажков.

— Не в том дело, — тихо произнесла Лена. — Ты не понимаешь, Валя…

И посмотрела на него взрослым взглядом, который вдруг стал затухать, как свет в концертном зале. Она стремительно уходила в себя, и Валентин понял, что на сегодня разговор окончен.

Шажков не удивился происшедшему. Он ожидал чего-то подобного. Вся логика событий последних двух месяцев вела к этому, и гибель Димы Стрепетова просто поставила точку, завершив определенный этап в жизни каждого из них и в их совместной жизни. Было ясно, что жить так, как будто в последние месяцы ничего не произошло, не получится. Шажков ни секунды не сомневался в том, что с отъездом Лены их совместная жизнь не кончится. Так ли это? А как жить раздельно? И как быть с мечтами об интеллигентской семье? А дети? Эти вопросы, задаваемые Шажковым самому себе, повисали в воздухе: ответа на них не было.

При этом Валентин не чувствовал себя ни расстроенным, ни растерянным. Наоборот, он мобилизовался и в один день организовал Лене академку. Он не прятал взгляда от коллег, не понимавших, что происходит, и не знавших пока, как реагировать: радоваться или соболезновать.

Шажков купил Окладниковой билет на междугородный автобус до Боровичей и помог собрать вещи. Выдал ей деньги из совместного бюджета, и они вместе обсуждали, куда спрятать такую сумму, чтобы обезопаситься от неприятностей.

Вечером накануне отъезда вышли погулять на Стрелку. Всё было на месте: и острая невская волна, и лёгкий морской бриз в остывающем воздухе, и тёплый гранит набережной, и сонм разномастных туристов около Ростральных колонн. И Валя с Леной — взрослой, ответственной и любимой женщиной, которую он взялся защищать до конца жизни, хотя бы даже и от самого себя.

— Я разберусь с делами, защищу клиента, получу деньги и приеду, — говорил Валентин Лене, — мы поживём немного с мамой, а потом снимем квартиру. Или купить квартиру, а? Боровичи ведь не Питер, цены не зашкаливают. Климов ещё научную работку хочет подкинуть. В общем, посмотрим — есть перспективка. А ты отдыхай пока от меня и от жизни.

Лена шла рядом и улыбалась. У них обоих появилось одинаковое ощущение начинавшейся новой жизни — вдали друг от друга. И Валя, к своему удивлению, не чувствовал в этом ничего противоестественного, никакой натяжки, ничего плохого. Да и уверен был, что это ненадолго.

5

Лена уехала, и Валентин Шажков почувствовал успокоение от того, что его любимая теперь была на своей малой родине в надёжных материнских руках.

Они разговаривали по телефону каждый день, её голос звучал волшебно, и в нём появились нотки уверенности и спокойствия. Как будто человек долго ходил по скользкому льду и наконец выбрался на крепкую почву. Лена с воодушевлением рассказывала об обычных житейских делах, радостях и проблемах, которых (как понял теперь Валентин) она лишена была в большом городе: возвращение привычного уклада домашней жизни, работа в саду, уход за мамой, косметический ремонт на кухне, посещение родной школы, встречи с подругами, словом, всё то, что даёт малая родина, протягивая мостик из детства в зрелость, охраняя от разрушительного воздействия житейских бед и неурядиц, сохраняя чистоту и целостность души.

Сам Шажков стал навёрстывать то, что он откладывал из-за последних событий. Завершил исследование, заказанное кафедре фондом молодёжных инициатив, и сдал научный отчёт; вывел на защиту своего нового клиента из чиновников средней руки, закончил работу с дипломниками. Впереди из крупных дел оставались лекции студентам-заочникам, которые обычно читались в июне. Шажков, однако, не чувствовал заряженности на дальнейшую работу в этом учебном году.

Для него всё более очевидным становился тот факт, что отношения с Леной для него важнее отношений на работе, самой работы, карьеры и прочего. Отношения с Леной обнимали все это, являясь как бы отношениями высшего порядка. Он ради этих отношений мог сделать что угодно, уехать куда угодно. Именно поэтому Валентин с пониманием отнёсся к отъезду (а по существу робкой попытке душевной и физической эмиграции) Совушки: он понял, что может быть причина, заставляющая человека кардинально изменить свою жизнь.

Совушка звонила ему несколько раз и в последних числах мая пригласила на «отвальную». О форме одежды договорённости не было, и Шажков пришёл к месту встречи в костюме при галстуке, а Софья встретила его в легкомысленной футболке и бриджах. «Отвальную» справляли вдвоём. Сначала выпили бутылку шампанского у Гостиного двора на Невском проспекте, потом прогулялись по Морской до Исаакиевского собора, где ещё посидели в уличном кафе у стены «Англетера». Совушка коротко постригла волосы, была улыбчивой и воодушевлённой, однако иногда её взгляд становился глубоким и внимательным, и в эти моменты Шажков почему-то смущался. Он неожиданно почувствовал, насколько сильно в Софье материнское начало. А он, Шажков, стало быть, играл роль сына в их отношениях? Эта мысль, хоть и удивила Валентина, не показалась ему такой уж беспочвенной.

Софья периодически задумывалась, окидывала взглядом окружавший их открыточный пейзаж, и в эти моменты казалась беззащитной.

Шажков вдруг почувствовал, что больше не хочет пить. Он отставил бокал с коньяком и впервые произнёс вслух то, о чём думал всё время с момента прощания с Леной на автобусной станции.

— Я тоже, наверное, уеду. Только в другую сторону.

— В какую? — наклонив голову и поглядев Валентину прямо в глаза, бархатным голосом спросила Софья.

— В Боровичи.

— Что, поедешь жить в Боровичи? — с недоверчивой улыбкой переспросила Совушка.

— Да, ты правильно сказала: уеду жить в Боровичи.

Улыбка уплыла с полного Софьиного лица, а в глазах появилось недоумение.

— Валюша, вот не думала, что тебя так легко охмурить.

— Можешь считать так. Это моё решение.

Совушка быстро осушила свой бокал и теперь качала головой, то усмехаясь, то болезненно поджимая губы.

— Я всегда знала, что она ведьма. Вот чувствовала! А ты? Ты чертовщину у Бетховена искал, а рядом с собой и не приметил. Как я сразу не поняла, вот дура-то!

— Сова, полегче.

— Да ладно, — махнула рукой Софья, — это я, я виновата. А работа? Карьера?

— Карьера меня не интересует, а с работой не знаю пока. Риск есть, ну да где наша не пропадала!

— Валя, это ведь слабость, — наклонившись к Валентину, быстро заговорила Совушка. — Ты убегаешь. От себя ли, от ситуации ли. Ты не справился с собой и ищешь защиты у бабы. Ты от жизни бежишь к ней. Это чисто по-русски. Себя убеждаешь, что «в народ» идёшь, а сам — из-за бабы.

— Сова, давай не будем «бабы», там, и прочее. Знаешь, что не люблю.

— Ну да, слова «жопа» ты никогда не терпел в моих устах!

— В твоих — нет. Да и вообще.

— Вот-вот. Эх, а я так много от тебя ждала! Ты даже не понял, как ты меня сейчас убил. Твоя карьера — это была моя вера в лучшее в человеке. Понимаешь? Я тобой гордилась, понимаешь? Я от тебя силы черпала. А ты что?

— Как что? Всё происходит как и должно происходить. Ты уезжаешь, у тебя теперь будет новый источник сил. Я тоже уезжаю, и у меня будет новый источник.

— Да знаю я твой источник! Вот где чертовщина, истинная чертовщина!

— Сова, хватит уже!

— Значит, у нас сегодня общая «отвальная», — с бледным лицом и полуулыбкой на устах произнесла Софья.

— Давай выпьем за это. Официант!

Смуглый парень с записной книжечкой материализовался у столика. Валя поднял руку, привлекая его внимание, и, опережая побледневшую от волнения Софью, сказал: «Два по сто пятьдесят шампанского, два эспрессо и счёт».

Ледяное шипучее вино вкупе с крепким кофе неожиданно отрезвило Валентина с Софьей. Они ещё с час побродили по центру города, почти не разговаривая, и распрощались у метро. Прощаясь, Совушка поцеловала Шажкова и произнесла в воздух с той же блуждающей полуулыбкой на лице: «Так развеиваются иллюзии и заканчиваются мечты».

То, о чём Шажков рассказал Софье, ещё не было решено, но разговор с Совушкой подталкивал к принятию какого-то решения. Валентин сел вечером на кухне, достал лист бумаги, карандаш и стал прикидывать.

Итак.

Экономика — деньги есть: на год-полтора хватит. Хватит и на машину, если потребуется (а как же без машины, особенно если ребёнок родится, вот только родится ли?)

Работа в Боровичах — туманно. Но надо уточнить у Лены. Поговорить с Климовым насчет участия в НИР — за деньги, естественно. С заказными диссертациями покончить: исписался, всё — баста!

Жильё в Боровичах — туманно. Скорее всего, придётся снимать.

Родные, друзья, коллеги — расставание (а где и разрыв) может быть болезненным. Кто захочет — поймёт. Никого не обидеть. Максимально щадяще обойтись с родителями.

И, наконец, главное: захочет ли этого Лена? Для прояснения этого главного вопроса Шажков решительно достал мобильник.

Лена будто ждала его звонка и этого разговора. Она тоже времени не теряла: поговорила с отцом, и выяснилось, что для Валентина может найтись невысокое поначалу место в городской администрации с перспективой карьерного роста (слово «карьера» в этом контексте не резануло слух Шажкова, как можно было ожидать). Это вселило надежду и разбудило в Валентине острый интерес к будущему. Поговорив с Леной, Валя понял, что решение принято. Он готов.