— Мне кто-нибудь, блядь, ответит, что здесь происходит? Что за сраный спектакль здесь разыгран? В котором мне отведена чуть ли не главная роль, но только я один ничего об этом не знаю!

В небольшом кабинете загородного комплекса «Раздолье», именно там, где проходил торжественный банкет по случаю слияния двух компаний, Ян готов был разнести все вокруг. Но это уже не поможет.

— Ян, ну что ты так переживаешь?

— Закрой рот, тебя никто не спрашивает!

Арина поджала губы, обняла себя за плечи, отвернулась к окну, еле сдерживая слезы.

— Прекрати орать на мою дочь и вести себя, как капризный мальчишка! — Виктор Николаевич Новак подошел к дочери, приобнял, погладив по волосам.

Да, Новак прав, Арина ни в чем не виновата, Ян прекрасно знает, кто главный кукловод и режиссер этого спектакля, а еще человеческих судеб. Кому так доставляет удовольствие быть всесильным, думая, что он — Всевышний.

— Никакой свадьбы не будет! Никогда не будет! Я приехал лишь помочь со слиянием компаний, дальше можете делать все, что хотите, хоть сами переженитесь ради повышения престижности и цены акций.

Ян говорил строго, смотря отцу в глаза, а самому скорее хотелось уйти, найти Киру, объяснить все, попросить прощения за все, за то, что повел себя, как трус, что испугался своих же чувств, которые шли вразрез его дурацким принципам.

— Я не понимаю, сын, а что изменилось?

— А ничего и не менялось, ты, как был чудовищем, так и остался. Что ты пообещал этой девушке и ее отцу? — Ян махнул в сторону окна. — Что вместе с компанией они получат меня? Я, сука, что-то не пойму, с какого хуя ты решил распоряжаться моей жизнью? Тебе было мало моего детства или жизни моей матери?

— С того, что я твой отец!

Кельман повысил голос, взгляд изменился, они смотрели друг на друга, как заклятые враги, казалось, что сейчас под их ногами начнет гореть земля. И в этом огне сгорят все вокруг.

— Это ни о чем не говорит!

— Потому, что я твой отец, и я знаю, как для тебя лучше!

— Знаешь, как лучше? Ты в этом так уверен? По-твоему, было лучше давать ребенку видеть мать два раза в год? Было лучше не говорить ему о ее болезни и даже похоронить без его присутствия? Лучше постоянно контролировать, следить и подсовывать нужных девок?

— Ян!

— Извини, Арина, ты такая же пешка в этой игре, как и я. Но я устал, хватит! У меня даже язык не поворачивается назвать тебя отцом, потому что ты им никогда не был. Отцы так не поступают.

Ян думал, что если он не уйдет, то ударит этого пожилого человека, который по какому-то странному стечению обстоятельств является его биологическим отцом.

— Снова встретил эту бабу и начал думать членом, а не головой? Твоя жизнь расписана и определена. Она тебе не пара, как ты не можешь понять этого?

Ян напрягся, сжал кулаки, медленно подошел к отцу, который, поднявшись с места, уверенно и холодно смотрел на сына.

— Повтори еще раз, что ты сказал?

— Мне и повторять не надо, ты же все понял, ты же умный мальчик, только иногда делаешь всякую хуйню. Тебя жизнь ничему не учит, как и ее. Об тебя можно вытереть ноги, а ты все равно приползешь обратно, как побитый пес, к ней под юбку.

— Повтори, что ты сейчас сказал?

В помещении повисла тишина, даже Арина перестала всхлипывать, смотря на развернувшуюся странную сцену между отцом и сыном Кельманами.

— А я ведь этой бабе много чего предлагал: деньги, статус, открыть свою фирму, даже свое покровительство. Но она оказалась даже умнее, чем ты, все сделала правильно и бесплатно. Даже не жалко, что выкидыш был, не хватало еще, чтоб моих внуков рожала какая-то сука.

— Сука, что ты такое говоришь?! — Ян схватил мужчину за грудки, сильно встряхнул, всматриваясь в его бесцветные глаза. — Что ты ей сказал? Говори! Что? Ты? Ей? Сказал? Какой выкидыш? Говори!

— А ты так ничего и не знал, — Кельман хрипел, но смотрел так мерзко, в глазах — ни капли сожаления.

Ян тряс отца, перед глазами стояла красная пелена, пальцы на груди сжималась все сильнее, где-то далеко он слышал голоса, но не разбирал ни слова. Сознание накрывало яростью и невыносимой болью.

— Ян, прекрати! Ян! Остановись! Ян!

Арина кричала, пытаясь оттащить Яна, дергая того за пиджак, Виктор Николаевич сам пытался разнять мужчин, хотя Кельман совсем не сопротивлялся. Нужно было скорее оттащить от него.

— Арина, позови охрану, нам не справиться. Арина, слышишь меня? Охрану, там, за дверью.

— Говори, сука, что ты ей сказал, что ты сделал? Говори!

Еще немного, Ян отпускает ткань рубашки отца, сжимает кулак, готовясь нанести удар. Лицо Кельмана искажается в страшной гримасе, рот перекашивается, он бледнеет, губы синеют, мужчина начинает оседать на пол. Ян замирает лишь на миг, но в это время его оттаскивают, наконец, в сторону. Он видит, как отец падает на колени, а потом на левый бок, прижав ладонь, сжатую в кулак, к сердцу.

Он видит лишь, как охранник отца склоняется над ним, как заглядывает тому в лицо, тут же трогая пульс на шее.

— Скорую, вызовите скорую. Быстро! Или врача, найдите врача.

Голоса словно отражаются эхом в голове Яна, вокруг суета. Арина, зажав рот ладонью, с размазанной по щекам тушью, испуганно смотрит то на него, то на лежащего на красивом лакированном полу своего несостоявшегося свекра.

Что вообще с ним такое происходит?

До чего он докатился? Чуть не ударил собственного отца, да какой бы он ни был, он пожилой человек, нельзя быть таким зверем, нельзя быть таким, как он сам.

Голова совсем не соображает, в груди все горит огнем. Ян смотрит сам на лежащего у кресла отца и не понимает своих эмоций. Затем началась еще большая суета, нашли доктора, что был именно в развлекательном комплексе, а у него необходимые для экстренной помощи препараты или уколы.

Реанимация ехала долго, Ян к тому времени вышел на улицу, в душе пустота, руки тряслись, сжал в кулаки, сунул в карманы. Хотелось выпить, жутко хотелось выпить и ни о чем не думать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Где-то в кустах был слышен плач, пошел туда. Арина сидела на скамейке и вздрагивала от слез.

— Ты замерзнешь, иди в помещение.

— Ян, а если он умрет? Что будет, если он умрет?

Ян сел рядом, оперевшись локтями о колени, опустив голову на руки, взъерошил волосы. Ему сейчас, как это ни выглядело бы ужасно, было все равно, что станет с его отцом, все мысли были о Кире, о тех словах, которые, наконец, сложились хоть и в не до конца ясную, но картину того, что было в том году.

А все было фарсом, спектаклем, в который он, как глупый, ревнивый, погруженный в свои страхи пацан, поверил. Его опять использовали, как и сегодня, как и всегда, в своих интересах, но чужими руками.

— Ян? Что будет?

— Не знаю, но, Арин, у тебя все будет хорошо.

Сказал, а сам усмехнулся, может быть, когда-нибудь и у него все будет хорошо.

— Тебе не жаль отца?

— Жаль, жаль, что он так и не был мне отцом. Сука! — снова схватился за голову, сжав до боли волосы.

— Ян, ты меня пугаешь.

— Она была беременна.

— Кто?

Ян не ответил, в груди снова все горело и жгло, разрывая на части, надо было ехать, искать Киру, просить прощения, а он сидел и не мог сдвинуться с места.

— Это та девушка в черном платье, да? Я видела, как ты смотрел на нее, ты ни на кого так больше не смотрел.

Снова без ответа.

— Ты не любишь меня, я знаю, ты вообще никого не любишь, — Арина вздохнула, поправила волосы, снова вытерла слезы.

— Люблю, ее люблю. Всегда любил, только, глупец, поверил глазам, не спросив ничего. Оставил ее одну, не представляя, что ей было в сотни раз больнее.

Глава 39

— Вера, ты Киру не видела?

— Неа.

— Поздно уже, а ее все нет.

— Ма, она взрослая девочка, лет-то о-го-го сколько, не потеряется уже в родном городке. Что может произойти в нашей дыре? Максимум, туристы пойдут пьяные голые в море.

Худющая женщина, с ровно постриженными волосами до плеч, посмотрела на дочь, что сидела за стойкой ресепшена. Та со скучающим видом медленно жевала жвачку, накручивая на палец длинную прядь темных волос, и смотрела в телефон.

— Ой, Вер, волнуюсь я за нее, словно сердце разрывается, три недели, как приехала, и ходит, как неживая, словно зомби.

— Может, на работе что произошло или влюбилась? — девушка, наконец, оторвалась от телефона, посмотрела на мать.

— Смотри, ты мне не влюбись, а то нам хватило прошлого года и твоего Гришки-уголовника.

— Ма, ну чего опять-то начала? Дура была, молодая и глупая.

— Сейчас-то ума не больше.

В небольшом холле частной гостиницы на берегу Черного моря было тихо, кто из постояльцев уже лег спать, утомленный дневным солнцем, кто еще не вернулся из городских парков и кафе, где было так приятно посидеть в прохладе.

— Смотри, вот, тоже хозяйку потеряла. Привет, милая. Как ты, кушать хочешь?

Женщина присела на корточки и посмотрела на кошку, та лишь обвела ее взглядом, но не сдвинулась с места. Над входной дверью прозвенел колокольчик, женщины обернулись.

— Добрый вечер.

— Добрый, — сказали хором, только Вера игриво, а ее мама настороженно.

— Мне нужен номер или просто место для ночевки.

— А мест нет, — женщина поднялась, подошла к стойке.

— Ну, как нет, ма, ой, Евгения Николаевна, ну как же нет? Из восьмой сегодня съехал постоялец. Такой смешной был, вы представляете, варил пельмени в чайнике. Говорил, они так на вахте делают.

— Вера!

— А если нет, так я могу уступить свою комнату, сама перееду на чердак.

— Вера!

— Не стоит таких жертв.

Девушка замолчала, прикусив губу, облокотившись еще больше на стойку, поправила облегающую футболку. Мужчина лишь ухмыльнулся, было смешно смотреть, как совсем молоденькая девочка заигрывает, а мать при этом смотрит строго.

— Чуть что, сразу Вера. Живу, как на каторге, вы не поверите, — девушка закатила глаза и начала листать журнал.

— О, Офелия, привет.

Все дружно посмотрели вниз, на кошку с цепочкой в виде ошейника на пушистой шерстке, та медленно прошлась, потерлась, чуть касаясь ног мужчины, и села рядом.

— Чудеса. А вы знакомы с нашей принцессой? На ней даже есть трекер, чтоб отследить, где гуляет — Вера указала на кошку.

— Да, знаком. Очень близко, можно сказать, знаком. Мне нужна ее хозяйка.

— Кира? Так она…

— Вера, замолчи уже, наконец, иди, проверь лучше, отстирала машинка или нет. Как вас зовут?

Женщина проводила дочь взглядом и вновь посмотрела на стоящего перед ней молодого мужчину. Высокий, широкоплечий, черная мятая рубашка с закатанными рукавами, по одной руке тянутся красивые узоры татуировок. Наверно, только с самолета, уставший взгляд голубых глаз. Он не пытался понравиться или расположить к себе, как это делали другие посетители в разгар сезона, чтобы получить место.

— Меня зовут Ян. Я могу увидеть вашу дочь?

— Для чего? Чтоб сделать ей еще больнее?

Ян не удивился такому вопросу, он бы и сам его задал, если бы дело касалось его детей.

— Нет, этого я не хочу и не стану никогда делать. Больше никогда.

Бросил дорожную сумку на пол, потер виски. Последние три недели вымотали так, что он чувствовал себя стариком. Скорая, реанимация, сложная операция, лучшие кардиохирурги страны боролись за жизнь его отца. А потом искусственная кома, из которой Кельмана-старшего так и не вывели.

Ян все время был рядом, сам не понимая почему, хотя должен был найти Киру, все объяснить, если она согласится его выслушать. Сказать ей, как он был глуп и слеп, должен сказать, пусть не поверит. Сказать, что любит ее, пусть не примет, сказать, что просит прощения, пусть не простит.

Но он все это время не вылезал из клиники или офиса компании, спал по несколько часов в сутки, надо было завершить слияние, подготовить и оформить все документы. Но когда три дня назад ему сказали, что отец скончался, не почувствовал ничего.

Долго прислушивался к себе и своим эмоциям, но было лишь сожаление, что отец так и не стал ему близким человеком.

А дальше была вереница людей в черных одеждах, соболезнования, скупые слезы друзей семьи, гроб из красного дерева, белые лилии на черной земле и высокий крест на могиле. Ян тогда подумал: «Странно, зачем здесь крест? Отец никогда не верил в Бога, он сам, по его же мнению, им был».