Дэвид Фотергил тоже выглядел не лучшим образом, отметила про себя Габи. Он походил на человека, у которого нет постоянного места жительства. Так оно, собственно, и было: несколько дней назад Дэвид съехал с квартиры Криссет.

— Мисс Габриэль, мне кажется, вам не следует в это впутываться. Понимаю, вам нужно, чтобы кто-то объяснил, что означала сантерия в вашем доме, может, даже выяснить, чья это работа. Но я думаю, что вы подвергаете себя опасности.

Габи прикрывала ладонью глаза от ослепительного солнечного света.

— Дэвид, мне необходимо разобраться в том, что произошло. Наверняка кто-то может удовлетворить мое любопытство. Сантерия никогда не применялась против англоязычного населения. Так мне сказали в полиции.

— Боюсь, что ничем не могу вам помочь. — В его глазах сквозила тревога. — Американцам, поклоняющимся христианскому Богу, это очень трудно понять. Африканские божества капризны, их нельзя запихнуть в привычную этическую систему белых. То, что делают боги сантерии, таинственно и временами, можно сказать, даже жестоко.

Габи не отрывала от него изумленного взгляда. Акцент Дэвида был по-прежнему заметен, но его интонации, его речь, особенно фразы типа «этическая система» явились для нее полной неожиданностью. Габи внезапно поняла, что Дэвид Фотергил гораздо более образованный человек, чем желает показаться окружающим.

Он заметил ее выражение и улыбнулся с легкой иронией.

— Прошу прощения, мисс Габриэль, думаю, я слишком спешу, чтобы убедить вас не впутываться в эту историю. Забудьте о моих социологических экскурсах. Суть вот в чем: некоторые стороны веры последователей сантерии способны… э-э-э… сильно встревожить вас.

— Боже мой, я уже достаточно встревожена! Убили моего пса, на веранде моего дома устроили кровавое жертвоприношение, явно нацеленное против меня, а не Эскудеро. Я в этом не сомневаюсь. — Они стояли под палящим солнцем, но Габи чувствовала дрожь во всем теле. — Ты же сам просил связаться с тобой, если еще что-нибудь произойдет!

— А что еще случилось? — Он нахмурился.

— Кто-то по-прежнему преследует меня. Все тот же черный лимузин. Только теперь автомобиль больше не паркуется на противоположной стороне улицы, когда я выхожу с работы. Теперь он следует за мной по дороге домой. Кто бы это ни был, они знают, что их слежка не укрылась от меня. Когда я сворачиваю на Палм-Айленд, лимузин проезжает мимо. Они ни разу не следовали за мной до дома.

— Та же машина? Вы уверены?

— Да, уверена. — Новая дрожь прошла по ее телу. Разве спутаешь длинный «Кадиллак» с тонированными стеклами! — Они действуют осторожно, держатся на некотором расстоянии. У меня ни разу не было возможности рассмотреть регистрационные номера. Кроме того, — проговорила она с некоторой нерешительностью, — все те же проблемы дома. — Габи чувствовала себя глупо, болтая о таких вещах средь бела дня. Оставалось надеяться, что Дэвид ей верит. — Позапрошлой ночью меня вновь разбудил шум, похожий на барабанную дробь. Я еле удержалась, чтобы не выскочить на улицу.

Дэвид задумчиво разглядывал девушку. Потом он сжал ее руку в огромной ладони и быстро повлек за собой по тротуару.

— Мисс Габриэль, не думаю, что визит к жрице многое прояснит для вас. Не забывайте, что вы посторонняя. Вы не верите в такие вещи.

— Но, Дэвид, ты же говорил, что нашел кого-то!

— О да, я кое-кого нашел. Не так уж трудно отыскать жрицу в Майами. Однако я думаю, — произнес он растянуто, — вряд ли вам поможет жрица. Подобные странности не случаются с хорошенькими юными леди, которые… — Он окинул многозначительным взглядом дорогой костюм Габи и ее новую стильную стрижку, — …которые проживают на Палм-Айленд, имеют богатых, влиятельных друзей и работают в крупной газете.

Габи едва поспевала за Дэвидом.

— Но кто-то явился в мой дом, убил мою собаку и до такой степени напугал мать, что ее пришлось поместить в больницу. Не знаю, почему это произошло, но собираюсь непременно выяснить. На полицию, похоже, не стоит рассчитывать. — Габи на секунду задумалась. — Дэвид, эта жрица, она… нам, надеюсь, никого не придется убивать? Если кому-нибудь вздумается принести в жертву животное, я не уверена, что смогу выдержать это!

— Нет, ничего такого не будет. Мы идем лишь для того, чтобы задать несколько вопросов.

Однако Габи заставила его остановиться.

— Тебе никогда не приходила в голову мысль, что кто-то просто пытается запугать меня? А что, если кто-нибудь записал на магнитофон барабанную дробь и спрятал аппаратуру в стене моего дома, чтобы добиться такого эффекта?

Дэвид секунду помолчал.

— Нет, — пробормотал он, покачивая головой, — это не магнитофонная запись.

— Откуда ты знаешь? Предположим, это сделали те же люди, что следят за мной из черного лимузина.

— Возможно, кто-то и преследует тебя. Но в доме мы слышали нечто совсем другое.

В голосе Дэвида звучала уверенность, и Габи тяжело вздохнула.

— Ну ладно, — сказала она, — давай навестим эту жрицу. Моя машина стоит на…

— Но мы уже пришли.

Они остановились перед входом в небольшое помещение, лепившееся между страховой конторой с вывеской, начертанной по-испански, и крошечной ювелирной лавкой. Дэвид провел ее через узкий коридор, они поднялись по лестнице и уперлись в дверь. Дэвид вошел без стука, Габи проследовала за ним и оказалась в маленькой комнатке с несколькими пластиковыми стульями и низким столиком, на котором были разбросаны старые номера журналов. Обстановка напоминала запущенную приемную дантиста.

— Нам следует позвонить или что-то еще? — шепотом спросила Габи. От ее обоняния не ускользнул легкий знакомый аромат специй и курений, запах тяжелой тропической пищи.

Дэвид подтолкнул ее вперед себя.

— Думаю, ялоха нас ждет.

После залитой солнечным светом улицы во внутренней комнате было непривычно темно. Габи потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к скудному освещению. Наконец, приспособившись, она разглядела, что одна из стен комнаты от пола до потолка завешана шелковыми цветами, кусочками фольги, мерцавшими, точно осколки зеркал, рыболовными сетями, морскими раковинами и отрезами бархата и атласа красного, зеленого и фиолетового цветов, кое-где украшенного блестящей золотой бахромой. Все это напоминало языческий алтарь.

Перед стеной на красных и синих драпированных бархатом пьедесталах стояли ярко раскрашенные гипсовые статуи католических святых, большие керамические вазы, глиняные горшки и дешевые пластиковые куклы, одетые в золото и атлас. Там же лежало несколько разновидностей ножей, включая мачете, и точные копии ритуальных топоров с двумя лезвиями. На полу была расставлена керамическая посуда, наполненная всевозможными кондитерскими изделиями, и корзины с тропическими фруктами — ананасами, плодами манго, гуавы, папайи, красными, зелеными и желтыми бананами и изрядным количеством кокосов. Рядом с корзинами помещались три огромных примитивных барабана, украшенные черными символами. Сквозь драпировку из атласа и бархата, фольгу, искусственные цветы и ряд статуй мерцали огоньки сотен свечей.

Габи стояла, будто прикованная к месту. Их преследовали все те же навязчивые запахи: к густому сладковатому аромату тропических цветов примешивались запахи пряностей, чеснока, сигарного дыма и крепкого рома.

В комнате было не только темно, но и удушающе жарко. Здесь отсутствовали окна, как, очевидно, и кондиционеры. Звенящая темнота, загроможденное помещение, мириады крошечных свечных огоньков и удушливая жара — все это вызвало у Га-би головокружение и зловещий трепет внизу ее живота.

— Ялоха, — шепнул ей на ухо Дэвид.

Маленькая фигурка, тихая и неподвижная, так что Габи приняла ее сначала за одну из статуй, внезапно покачала головой. Удивительно малорослая чернокожая женщина в алом платье из великолепного шелка, украшенном тяжелыми гирляндами кружев, и зеленом атласном платке на голове, по-африкански завязанном спереди узлом, оказалась жрицей этого храма. Габи никогда прежде не видела таких черных глазок, как те, что блестели на личике с чуть крючковатым носом.

— Мисс Габриэль, это сеньора Иби Гобуо. — В тишине голос Дэвида прозвучал неестественно громко. — Не называйте ее сантерой. Это африканская жрица. Зовите ее ялоха, как я сказал.

Маленькая фигурка продолжала оставаться неподвижной.

— Теперь, — объяснил Дэвид, — мы должны убедиться, что она желает говорить с нами.

Черные глазки из-под зеленого атласного платка неспешно оглядели Габи с головы до кончиков туфель. Вот это был взгляд! Он буквально вывернул ее наизнанку, проникая в самые потаенные глубины ее существа.

— Подойди. — Странный старческий голос прозвучал так резко, что Габи вздрогнула. Она подалась вперед с мыслью, что для беседы с этой крошечной жрицей ей, вероятно, придется опуститься на колени.

— Ялоха, — начал Дэвид, — это…

Нетерпеливое шипение прервало его реплику. Темная костлявая рука жрицы с указующим перстом протянулась им навстречу.

Глядя на происходящее, Габи ощущала, как капли пота стекают по ее спине. Курения, тяжелый запах пищи, темные благоухающие цветы возымели свое действие: веки Габи налились свинцом, она смотрела на руку с вытянутым указательным пальцем и могла поклясться, что видит поток, струящийся из него прямо внутрь ее тела.

— Я знаю, зачем ты пришла, — произнесла ялоха странным высоким голоском. Указующий палец ткнулся в Габи. — Ты меняешься, и будешь меняться дальше. Ошун любит красивую одежду. Она прихорашивается для Чанго.

Габи набрала воздух глубоко в легкие. Настал ли ее черед заговорить?

— Прости меня, ялоха, — прошептала она, — но я пришла к тебе, чтобы спросить…

— Он является, окруженный молниями, — продолжала старуха, не обращая внимания на ее слова. — Вместе с громом и молнией. Таковы приметы Чанго.

Габи увидела, как сучковатая черная рука поднялась и начертала в воздухе круг.

— Среди сильной бури и молний, — монотонно пропела жрица, — Чанго к тебе приходит. Он так красив и силен. Он несет огненное кольцо.

Габи с изумлением уставилась на старуху. Точь-в-точь, как в ее сне. Маленькая жрица не могла знать об огненном кольце из ночного кошмара, повторения которого так боялась Габи. Девушка повернулась к Дэвиду, но тот лишь покачал головой.

Не получив ответа, они натолкнулись на новые вопросы. Кто такой Чанго? И какое это имело отношение к случившемуся?

Плотная шелковая ткань платья зашуршала, стоило лишь жрице пошевелиться.

— Я говорю на йоруба, — произнесла маленькая женщина, — истинном языке сантерии. Но с вами я стану беседовать на родном вам языке, быть может, иногда по-испански.

Габи чувствовала возрастающее неудобство и захотела поскорее покинуть это место.

— Сеньора… ялоха, мне хотелось бы узнать, почему убили мою собаку. Полиция говорит, что кто-то практиковал сантерию в моем доме. Но они считают, что заклинания были направлены против семьи кубинцев, которая живет в нашем гаражном помещении. То есть они раньше там жили, — поправилась Габи. — Эскудеро исчезли.

Старуха не слушала.

— Твоя мать любит тебя, девочка, — сказала она высоким, сладким, точно в экстазе, голосом, — хотя ты и не веришь в это. Она приняла дурные заклятия, предназначавшиеся для тебя. — Жрица помолчала, глядя в пространство невидящим взором. — Но она поправится. Да будет так.

У Габи пересохло во рту. На мгновение голос говорившей чудесным образом напомнил ей голос Жаннет. Много лет назад, когда мать была молода и полна жизни.

Неожиданно ялоха властно скомандовала:

— Пойдем со мной! Я хочу объяснить.

Жрица остановилась перед большим шкафом из красного дерева и распахнула дверцы.

— Это шкаф, где хранятся атрибуты богов. Вот великие африканские божества сантерии. Я буду объяснять, а ты слушать, потому что заново я это делать не стану.

Черная рука старухи слегка прикоснулась к верхней полке.

— Здесь место Обатала, очень важного бога мира и непорочности. Он небесный ориша. Обатала, как Иисус Христос. Цвет белый и символ — белый голубь.

Скрюченные пальцы переместились ко второй полке.

— Здесь Ошун, ориша речных вод. Ошун прекрасная молодая богиня, желтая, как золото, красная, как любовь.

На полке, как заметила Габи, было множество вееров и скляночек с духами. Здесь же стояла банка с пчелиным медом Сиу, лежало коралловое ожерелье и несколько маленьких игрушечных каноэ, сделанных из пластмассы.

Она увидела, что черные старческие руки взяли баночку и открыли крышку. Затем, так быстро, что Габи не успела отпрянуть, жрица мазнула сладкой липкой массой по ее губам.

Лизнув, испуганная Габи почувствовала вкус меда. Жрица пристально посмотрела на нее.

— Нравится тебе? — спросила старуха.

Габи с трудом сглотнула, отчаянно желая чем-нибудь утереться от меда. Но он, казалось, еще больше налипал к ее губам и деснам.