Линда Миллер - Грешный ангел

Понедельник был таким же мрачным, как и воскресенье, и Бонни отсиживалась в магазине, как раненый зверь в берлоге. Жаркий огонь в печурке и зажженные лампы не улучшали ее настроения.

Несмотря на ненастье, на улице толпился народ. Многие останавливались и читали объявление, приклеенное Элизабет в витрине. Бонни до сих пор не уничтожила его только из-за апатии, овладевшей ею.

Было уже за полдень, когда миссис Сильвестра Кирк, президент «Общества самоусовершенствования», явилась в магазин во главе мрачной и промокшей делегации.

– Я хотела бы узнать смысл этого непонятного объявления, – произнесла она с вызовом. Ноздри ее раздувались, подбородок дрожал, на седеющие волосы был надвинут капюшон, на плечи накинут плед.

Бонни внезапно развеселилась. Она улыбнулась с наигранной приветливостью, хотя активная вражда этих женщин попортила ей немало крови.

– Объявление? – переспросила она. – О, вы имеете в виду то, что в витрине?

– Да, – раздраженно подтвердила миссис Кирк, – верно ли то, что я прочитала? Вы не хотите обслуживать членов нашего Общества?

Бонни вдруг поняла, почему Элизабет написала это объявление. Это оказалось так просто! Как же она сама не додумалась до этого?

– Наглая выходка! – пробормотала одна из женщин.

Миссис Кирк подняла руку, как генерал, призывающий отряд к порядку.

– Значит, вы намерены пренебрегать членами нашего уважаемого Общества?

Бонни все улыбалась.

– Это не пренебрежение. Я просто запрещаю вашим членам пользоваться моим магазином.

– Ну и ну, – заметила одна из воительниц, – какая чушь!

– Конечно, – продолжала Бонни, вспомнив, как унизили ее вчера на собрании, – весьма спорно, миссис Кирк, можно ли назвать ваше Общество «уважаемым»? Вы называете себя членами «Общества самоусовершенствования», а занимаетесь только тем, что разносите сплетни.

Миссис Кирк побагровела.

– Это ложь! Мы делаем многое, чтобы улучшить жизнь в городе.

– Что же вы делаете? – с издевкой спросила Бонни.

– Мы организовали продажу хлеба, – ответила Минельда Снидер, выступая вперед и злобно глядя на Бонни. – Мы купили на вырученные деньги ризы для церкви!

– Не уверена, что это богоугодное дело, поскольку многие дети сидят без ужина в Лоскутном городке.

– Мы никому еще ни в чем не отказывали, – прогремела миссис Кирк, оставив тему о ризах и голодных детях.

– За исключением пищи, – заметила Бонни. Миссис Кирк подошла к полкам в конце магазина и взяла банку гигиенического порошка. Затем, топая так, что задрожал пол, протопала к прилавку.

– Я настаиваю, чтобы вы продали мне это! – рявкнула она.

Ее сообщницы последовали ее примеру. Они хотели купить булавки, рис, кофе – и не принимали отказа. Это их право – делать покупки в магазинах: они американские граждане! Бонни взяла у них деньги, ликуя от радости. Затея Элизабет прекрасно сработала!

Вечером дождь, перешел в шторм. Всю неделю Бонни была занята, каждый день прибывали материалы: краска, гвозди, трубы и прочее. Все, даже бастующие, нанимались в свободное время строить домики.

Когда истекли семьдесят два часа, обозначенные в ультиматуме Элая, к большому неудовольствию Деннинга и его приспешников, все как один вернулись на завод. Однако не все шло гладко. Некоторые по-прежнему боялись, что компания отомстит им, как только работа возобновится, но многих не покидала надежда.

Бонни осаждали посетители. Ей, правда, пока не предложили вступить в «Общество самоусовершенствования», но бойкот прекратился. Члены общества не проявляли к ней особого расположения, но, делая покупки, платили наличными, а этого для Бонни было вполне достаточно.

В пятницу в магазин зашел Элай и сделал еще один заказ для строительства. Он был в рабочей одежде, хотя ушел с завода. Но теперь он принимал участие в строительстве домиков.

Впервые за долгое время у Бонни появились деньги. Она рано закрыла магазин и поспешила в ателье, ей нужно было переделать одно из платьев для вечеринки, которую устраивала Джиноа.

На обратном пути она столкнулась с Татом О'Бейноном, веселым, здоровым и перепачканным чернилами.

С такой гордостью, словно он сам издавал газету, Тат протянул Бонни экземпляр «Нортриджских Новостей».

– Мистер Хатчисон велел мне отдать это вам, – выпалил он, – никто, кроме вас, еще не видел ее.

Бонни стало не по себе, когда она раскрыла газету. Вебб написал еще одну резкую статью о Союзе, где называл Деннинга и его людей вымогателями и поздравлял рабочих с окончанием забастовки. Там же была еще одна статья, в которой Вебб выступил в защиту Бонни как мэра города. Вебб характеризовал ее как яркую политическую фигуру. «Боже правый, – бормотала она, – это звучит так, словно на меня снизошла благодать».

Кэтти радостно объявила, что все они приглашены на ужин к Джиноа. Видно, у мисс Мак Катчен есть какая-то новость, которая не может ждать до вечеринки, назначенной на завтра.

Заинтригованная Бонни размышляла: уж не имеет ли Джиноа видов на Сэта. От Бонни не ускользнули взгляды, которые бросала ее золовка на адвоката во время митинга в театре «Помпеи». Может ли быть, что старая дева решила выйти замуж?

Бонни улыбнулась при этой мысли, одевая Роз для предстоящего вечера. Джиноа прислала за ними экипаж и ждала их на веранде с сияющим лицом.

Бонни, держа на руках Розмари, сгорала от любопытства.

Забрав племянницу, Джиноа воскликнула:

– О, Бонни, я купила телефон и Сэт уже устанавливает его!

Бонни была разочарована. «Неужели это единственная новость?» Однако, она сказала:

– Телефон? Но здесь же нет телефонной сети.

– Пустяки! – отозвалась Джиноа, взволнованная явно не тем, что стала первой обладательницей телефона в Нортридже, – когда появится сеть, я буду, готова к этому.

Они вошли в дом, Джиноа сияла.

– Джиноа Мак Катчен, что у тебя на уме? – с любопытством спросила Бонни.

Золовка промолчала, но выразительно взглянула на Сэта, возившегося на полу с инструментами, инструкциями и мотками проводов. Он что-то озабоченно бормотал, совсем не походя на влюбленного.

Бонни коснулась плеча золовки.

– Ты что-то скрываешь, не так ли?

– Ближайшая сеть – за сотню миль! – воскликнул Сэт, покрытый испариной.

Джиноа лукаво засмеялась.

– Считай, что так, – согласилась она. Они прошли в залу, где Сьюзен Фэрли и Элизабет болтали за чаем. Сьюзен, оправившаяся после родов, но все еще оплакивающая мужа, улыбнулась Бонни.

– Я заплачу по вашим счетам, как только поправлюсь, – сказала молодая вдова.

Бонни сняла плащ и села рядом со Сьюзен. – Не беспокойтесь об этом, главное – восстанавливайте силы.

– Сьюзен хочет найти работу домоправительницы, когда поправится, – сообщила Элизабет так важно, словно Сьюзен собиралась баллотироваться в Сенат или стать капитаном океанского корабля. Сьюзен была по-прежнему худая и бледная, что было особенно заметно в ее черном платье.

– Жаль, что в детстве я не посещала школу. Моя сестра закончила ее, и теперь она машинистка, – сказала Сьюзен.

Бонни почему-то было смешно, когда говорили о машинистках: для нее это звучало странно.

– Так вы не хотите стать домоправительницей? – спросила она. Никто в Нортридже кроме Джиноа не держал прислугу, а Джиноа дорожила своей расторопной Мартой, так что устроиться было довольно трудно.

– Я бы не возражала, – призналась Сьюзен, и ее глаза, устремленные на дверь, засветились, – работать у настоящего джентльмена.

Бонни проследила за ее взглядом и вспыхнула, увидев Элая в отличном костюме, чистого и красивого. «Только через мой труп, Сьюзен Фэрли», – подумала она, решив завтра же познакомить хорошенькую вдову с Веббом. Сьюзен вполне могла увлечь Вебба, как и любого мужчину, склонного жениться.

Все внимание Элая было поглощено Розмари, которая кинулась к нему, и смело забралась к нему на руки. Любовь к девочке светилась в его лице, Бонни была тронута и встревожена: если Элай привяжется к девочке, он может отобрать ее.

Когда он вышел через французские двери, ведущие в сад, Бонни почти сразу последовала за ним, убеждая себя, что ею движет только родительская любовь.

Элай и Роз были уже на берегу пруда и любовались лодками, плескавшимися у причала. Бонни знала, что лодки когда-то подарил Элай и Джиноа их дед.

– Кататься! Кататься! – кричала Розмари, указывая пухлой ручонкой на лодки.

У Бонни душа ушла в пятки.

Элай засмеялся. Не замечая Бонни, он понес Роз к воде: – Твоя тетя хочет, чтобы ты поскорее поужинала. – Элай вгляделся в одну из лодок, – Что это?

Роз тоже посмотрела туда и закричала от восторга.

– Кукла! – воскликнула она, – кукла!

Элай нагнулся и вынул из лодки большую куклу с золотистыми локонами и закрывающимися глазами. На ней было нарядное розовое платье, отделанное серебряной нитью.

Роз задыхалась от радости, когда Элай дал ей куклу. Вдруг он заметил Бонни.

– Ты избалуешь девочку, – сказала Бонни.

– Это сущий пустяк, мне просто хотелось порадовать мою дочь.

Бонни, готовая расплакаться, через силу улыбнулась.

– Она без ума от кукол. Где ты купил такую прелесть?

– В Спокейне, – ответил Элай, лаская глазами Бонни, – у меня был свободный день, помнишь?

– Как тебе живется у Эрлины? – спросила она и сразу же пожалела, что заговорила на такую неприятную тему.

– Нормально, – ответил Элай, – еда хорошая, а с Веббом Хатчисоном мы ладим. – Бонни заметила, что он чем-то опечален.

– Молись, чтобы не было дождя, – сказала Джиноа Бонни, когда они вешали китайские фонарики на одну из веревок, натянутых на заднем дворе.

Бонни укрепила оранжевый фонарик и улыбнулась, спускаясь со стремянки и передвигая ее немного вперед.

Джиноа нашла работу для всех. Сьюзен и Элизабет устанавливали на траве проволочные ворота для крокета, а Элай и Сэт выносили во двор стулья и столы.

– Не беспокойся, – отозвалась Бонни, вновь залезая на стремянку и прикрепляя еще один фонарик, – сегодня хороший закат.

Джиноа посмотрела на небо.

– Не так уж он хорош. Да и вода в реке слишком высока для этого времени года.

Все были обеспокоены тем, что вода в Колумбии сильно поднялась. Если интенсивное таяние снегов на вершинах гор продолжится и пройдет хоть еще один сильный дождь… Бонни отогнала дурное предчувствие.

– Давай надеяться на лучшее, – сказала она, – завтра ты устраиваешь вечеринку, и она должна быть великолепной.

Джиноа казалась взволнованной, хотя, увидев Сэта, застенчиво улыбнулась. Бонни снова передвинула стремянку, а Джиноа подала ей другой фонарик, на этот раз ярко-голубой.

– У меня странное предчувствие, – заметила Джиноа.

Бонни, стараясь сохранить равновесие, вешала фонарик.

– Что за предчувствие?

Джиноа вздохнула.

– Ешьте, пейте, и будем веселиться, – процитировала она, – ибо завтра всех ждет смерть.

Бонни замерла, держа руки над головой и уставилась на золовку.

– Боже, Джиноа, откуда такая мрачность? Ты здорова?

Не ответив, та протянула ей другой фонарик.

К вечеру приготовления были закончены: китайские фонарики повешены, столы расставлены, ворота для крокета укреплены в траве.

Бонни присоединилась к разговору, который завязался в большей из двух гостиных. Удрученная мрачным настроением золовки, она никак не могла сосредоточиться. Наконец, она пошла наверх, чтобы приготовить все для спящей Роз и забрать ее домой.

Бонни не заметила, когда Элай покинул гостиную, но, войдя в комнату, она увидела его возле Роз. Он наблюдал за спящей дочерью.

– Не разбуди ее, – сказал он, когда Бонни брала девочку на руки.

Розмари обвила руками шею новой куклы. Что-то вроде предчувствия Джиноа зашевелилось в душе Бонни.

– Нам пора домой, – прошептала она.

Элай взглянул в лицо Бонни.

– Куда – домой? Где твой дом, Бонни?

Бонни подошла к окну и отдернула занавеску. В темноте не было видно реки, но Бонни чувствовала ее зловещую близость.

– Иногда, – вздохнула она, – я думаю, что в жизни вообще нет постоянного пристанища. Мы порхаем, как мотыльки, то здесь, то там, но, может быть, у нас и не будет настоящего дома, пока мы не вернемся к Богу.

В темноте мерцали огоньки – освещенные окна домов Нортриджа.

– У тебя сегодня философское настроение, – тихо заметил Элай, – что-нибудь не так?

«Все не так», – хотела сказать Бонни, но промолчала. Она отвернулась от окна и, решив не думать больше о реке, спросила:

– Это была твоя комната в детстве?

Элай удивился.

– Разве ты не помнишь? Мы провели здесь нашу первую брачную ночь.

Бонни помнила, и воспоминания не потускнели со временем. Она была невинна, ей было страшно, и она хотела Элая. Он занимался с ней любовью так нежно, что страх скоро исчез.