— На кухню. Вам нужно поесть что-нибудь горячее и питательное. К примеру, суп. Я уже поставил его разогреваться.

— Спасибо. — Она попыталась улыбнуться. Это оказалось делом нелегким. Шон не стал ее поощрять к этому, остался стоиком, понимая, как она опасна для него. Да, он поможет ей, раз уж она попала в передрягу, но не даст этой львице устроиться слишком удобно в своем доме. Он не может позволить себе с ней сблизиться.

— С моей стороны это не гостеприимство, не заблуждайтесь. Когда я вас нашел, вы уже были при смерти. Я был бы вам весьма признателен, если бы вы устроили этот спектакль где-нибудь в другом месте. Но раз уж вы выбрали мой дом, я вынужден вас приводить в порядок.

И тут Сасс смогла улыбнуться; улыбка получилась слабая, но тем не менее прекрасная. Вцепившись в одеяло, она попыталась сесть, но Шон уже стоял над ней.

— Что вы делаете? Вы сошли с ума, — произнес он более мягко, чем намеревался.

Его ладони, сильные и настойчивые, легли на ее обнаженные плечи. Пальцы излучали силу, их давление было приятным, и она поняла, что у нее нет сил им противиться.

— Я уйду. Не желаю быть нежеланной гостьей.

— Не говорите глупости. Вы не можете уйти. Глядите! — Он указал ей на окно. Снег все еще падал, и даже в темноте Сасс могла различить высокие сугробы там, где недавно виднелись камни и островки льда. — Раз уж у вас хватило глупости едва не замерзнуть насмерть, воспользуйтесь мозгами, еще оставшимися у вас, и не повторяйте своей ошибки. Я дам вам теплую одежду. А потом мы посмотрим, как вы себя чувствуете, и решим, стоит ли вам подниматься с постели.

Сасс кивнула, понимая, что он прав. Голова ее кружилась, а в теле засела слабость. Он ушел, прежде чем она успела что-то ему возразить. Вернувшись, Шон принес тот же самый поднос, что и накануне. На этот раз на нем стоял суп и какой-то чудесный напиток, пахнущий горячими яблоками и корицей.

Не говоря ни слова, поглощенный делом, он положил ей на грудь полотенце, а под голову еще одну подушку. Сам сел рядом на диван, зачерпнул горячую жидкость и поднес к ее губам. Сасс отпрянула назад.

— Горячо, — прошептала она, и он стал дуть на ложку, пока ее содержимое не остыло. Так прошло минут десять, он зачерпывал, она сосредоточенно ела. Не было слышно ни звука, кроме звяканья ложки о белую тарелку и его бормотания, когда он убеждал ее сделать еще один глоток супа или чая. И с каждой ложкой, каждым глотком Сасс ощущала, что к ней возвращаются силы. Вдруг она вздрогнула и произнесла:

— Я чуть не умерла.

Шон кивнул. Ее слова в подтверждении не нуждались. Она поговорит об этом как-нибудь в другой раз. Сейчас не время, да у него и нет желания становиться ее исповедником. Чем меньше он знает о ней, тем лучше, поскольку ею слишком легко увлечься, а этого как раз ему и не нужно. И Шон Коллиер в полном молчании возобновил свои манипуляции с ложкой. Наконец Сасс отвернулась, не в силах больше есть.

— Лучше? — спросил он, не поднимая глаз от тарелки, словно суп требовал его пристального внимания. Теперь он уже знал цвет ее глаз, золотых, словно первые весенние цветы в горах. Они его смущали. Слишком ясные. Слишком яркие. Глаза никогда не страдавшего человека. Страдание превратило его глаза в угли, и он не мог смотреться в зеркало из страха, что они каждый день будут напоминать ему о его муках.

Он поднял глаза лишь настолько, чтобы увидеть, как она кивнула и попыталась улыбнуться, Однако усталость давала о себе знать, и ее уже опять клонило в сон. Он постоял, глядя на спящую женщину, а потом направился на кухню, неслышно и легко для такого высокого мужчины, вымыл там посуду, стараясь прогнать от себя нахлынувшие чувства. Такая волна эмоций, грозившая смыть его безразличие и даже враждебность к миру, пугала его. Сасс Брандт ничто, и все-таки он смотрит на нее так, как будто она единственная на свете достойна заботы.

Накануне он выбросил ее в темноту, а теперь в его сердце стучало желание ее защитить. Наконец, прогнав из души слабость, Шон ушел из кухни и погасил за собой свет. Сасс, как он и ожидал, спала. Она отвернулась, и он больше не мог видеть ее лицо, но, открывшееся его глазам зрелище было великолепным даже и без прекрасных черт ее лица. Волосы струились по обнаженным плечам, падали на голую спину. От тревожного сна одеяло сползло, обнажило гладкую кожу, подчеркнуло нежный изгиб бедра. Будь он великим живописцем, он бы немедленно бросился к мольберту, будь он поэтом, у него родились бы стихи, но он всего лишь обычный человек, и вид ее пробудил в нем мысли и желания, о которых он целую вечность не позволял себе даже думать.

Он не решался приблизиться к ней, из опасения, что если дотронется до нее или даже поправит одеяло, то уже не сможет владеть собой. И он обошел диван стороной и подвинул поближе к огню свое замечательное старое кресло. Там он накрылся старым одеялом и, вытянув перед собой ноги, стал глядеть на пламя, стараясь не думать о крепко спавшей за его спиной женщине. Скоро его старания увенчались успехом.

Шон Коллиер спал без всяких снов впервые за много лет.


Проснулся он внезапно и протянул руку, а за чем — и сам не знал. Но в комнате сгустилась опасность, и ему требовалось себя защитить. Впрочем, щита от этой опасности не существовало, он это понял в тот же миг, когда с глаз слетел сон.

Это была только она, казавшаяся видением, одетая в его старый халат, который он почти не носил. Халат укутал ее от подбородка до пяток, воротник был поднят из-за холода в комнате, поскольку огонь в камине еле горел.

Она взглянула на него. Ее рука с зажатым в ней гребнем застыла возле головы. Он не сразу понял, отчего волосы казались более темными. Они были влажные, а ее лицо сияло. Шон приподнялся в кресле и сделал глубокий вдох, чтобы прояснить голову. Но она снова закружилась от запаха мыла и Сасс.

— Извините, — прошептала она. — Я не хотела вас будить. Просто мне нужно просушить волосы. Мне так холодно после… — Сасс улыбнулась, явно смущенная. — Надеюсь, вы не возражаете. Я приняла душ. Устроилась как дома. — Пожав плечами, она провела гребнем по длинным волосам, отбросила их за плечи, подтянула колени и обхватила их руками. Она смотрела на него, смотрела в упор, без смущения и стыда. Какая странная женщина. Типичная американка, и все-таки мягче, возможно, добрей, чем те, с кем ему доводилось сталкиваться. Они казались жесткими и практичными, не такими, как женщины у него дома… в том месте, которое он привык называть домом, поправил он себя.

Шон откинул в сторону стеганое одеяло.

— Нет, не возражаю. Пожалуй, вам это на пользу.

Сасс вслушалась. Вот он, опять, этот замечательный ритм в его голосе, отзвук далекой страны, страны туманов и озер. Ирландия. Она и не подозревала, что звучание голоса способно вызвать в ней такие видения. Вот, снова, хотя, возможно, дело не в голосе. В нем самом: высоком, темноволосом и бородатом, с бледной кожей и черными-пречерными глазами. Ему пошел бы килт. Хотя, впрочем, это шотландцы носят юбки. Сасс улыбнулась ему, когда он встал. Такой высокий, с такой осанкой, словно был рожден сильным и уверенным в себе, и ему не пришлось учиться этому в течение своей жизни.

Как ей хотелось узнать о нем побольше. То немногое, что ей известно, слишком противоречиво. Талантливый писатель, лауреат престижной премии, внезапно исчезнувший и живущий теперь вдалеке от мира. Она подняла голову и хотела заговорить об этом, но он уже замкнулся в себе, словно старался держаться от нее как можно дальше.

Он свернул одеяло и повесил на спинку кресла. Затем проделал то же самое и с ее одеялом. Перенес ее одежду, опасливо, словно боялся обжечься. Смутился, когда шелковая полоска — ее лифчик — упала к его ногам, и ее пришлось поднять. Он направился к телефону, и тогда Сасс решила, что ей лучше самой начать разговор, пока он не заработал себе сердечный приступ, изыскивая способы не общаться с ней.

— Он не работает. Я пробовала. Я знала, что вам захочется избавиться от меня как можно скорей. Но там даже гудка нет. Мне очень жаль.

— Ничего. Мы можем и подождать. Запас продуктов большой, — пробормотал он.

— Дров и всего остального тоже достаточно, — улыбнулась Сасс. — По-моему, вы тут предусмотрели все.

— Какого черта вам понадобилось умирать у моего порога? — вспышка раздражения оказалась такой неожиданной и сильной, что Сасс невольно туже обхватила колени и пригнула голову, словно пытаясь спрятаться от его гнева. Он резко повернулся к ней, и даже через комнату она увидела глубоко в его глазах вспышку огня, почувствовала, как напряглось его тело, и тут же угадала, что это не гнев, а страх. — Я просто не могу поверить, что вы настолько глупы — приехали сюда и не отправились тут же назад, когда увидели, что начинается непогода!

— Но это произошло так быстро, — возразила Сасс, поднимая голову и отказываясь признать себя виновной. Небо свидетель, она и сама была сильно напугана. — Снег пошел внезапно, а уже через минуту ничего не было видно. Уверяю вас, мистер Коллиер, если бы я знала, что все так случится, я бы близко не подошла к вашему дому. Когда я ехала сюда, опасность угрожала только моему достоинству, но не жизни.

— Не думаю, мадам, что вашему достоинству угрожала серьезная опасность. Клянусь всеми святыми, у вас его просто нет. Ваши понятия о приличиях весьма расплывчаты. Вы позволяете себе являться туда, где вас не ждут, вы продолжаете добиваться вещей, в которых вам отказано, и вообще, ведете себя очень назойливо. — Губы Сасс задрожали, по ним пробежала тень улыбки. Он бушевал просто восхитительно. Однако, заметив это, Шон Коллиер разозлился еще сильней. Он просто утратил дар речи, что было ему несвойственно. — Святые мощи, вам даже не стыдно, мисс! Даже на это у вас не хватает приличия!..

Он подскочил к двери, сорвал с гвоздя шубу и уже схватился за дверную ручку, когда Сасс воскликнула:

— Я уже выглядывала на улицу. Даже такой привычный человек, как вы, там не продержится. Метет до самой крыши, мистер Коллиер. Телефона у нас нет, и сейчас середина ночи, хоть я и понимаю, что здесь трудно определить время суток. Мне жаль, что вы тут застряли со мной… при моем извращенном понятии о приличиях.

Сасс с трудом удерживалась от смеха. Как ужасно, должно быть, ему видеть непрошеную гостью возле своего камина, в своем халате, надетом на голое тело, с вымытыми волосами, кожей, пахнущей мылом. По его глазам ясно видно, что он видит в ней привлекательную женщину.

— Прошу вас, мистер Коллиер, посидите со мной. Давайте проговорим до утра. Тогда дороги расчистят, и я уеду. А пока что, прошу вас, пожалуйста, давайте поговорим. Я так боюсь.

Оглянувшись через плечо, Шон увидел сидящего у камина ангела. Сасс поджала ноги, старый халат преобразился в одеяние Венеры. Одной рукой она по-прежнему обхватила колени, а другую протянула к нему жестом мира. Как он ни старался, но поделать ничего не мог. Он улыбнулся. Улыбнулся, вздохнул и снова повесил шубу на гвоздь.

— От вас не отвяжешься, мисс Брандт, это уж точно. Пойду посмотрю, что осталось в кладовой. Пожалуй, после этого случая мне придется держать под рукой вещи, которые могут понадобиться леди.


Он начал говорить о книге в четыре часа утра. Сасс знала, что дело не только в выпитом ими вине и не в уютном потрескивании дров в очаге. Дело было в вещах, сказанных ими друг другу, или, скорее, в вещах, сказанных ею. Как просто оказалось с ним говорить. Этот темноволосый, темнобородый мужчина слушал ее всем сердцем и душой. Его мозг не метался в тысяче направлений, переводя слова в доллары и центы. Он просто слушал. И после каждого спокойного и откровенного ее признания вырастали уважение и интерес к ней Шона Коллиера. И вот он, наконец, созрел и заговорил сам. Он первый открыл дверь, упомянув про книгу. И Сасс вошла в нее, не зная, какой ад откроется ей по другую сторону этой двери.

— Я весьма сожалею, Сасс, — произнес Шон, длинными пальцами поворачивая стакан, заменивший бокал для вина. Он устроился перед камином, подвернул под себя одну ногу и вытянул другую, прислонившись спиной к дивану и глядя на огонь. — Я весьма сожалею, что не могу отдать вам права на эту книгу. Вы тонкая женщина, и у меня нет сомнений, что фильм получился бы у вас замечательный…

— Но в чем дело? — осторожно спросила Сасс.

— Вы можете получить любую другую книгу, какую хотите, но только не «Женщину в конце тропы». Ее я вам дать не могу. Даже не просите.

— Но, Шон, я вас все-таки прошу, — настойчиво сказала Сасс, чувствуя, что наступил подходящий момент для наступления. — И я не перестану просить до тех пор, пока вы не выбросите меня отсюда. Я чувствую всей душой, что эта книга как-то переменит мою жизнь. Она даже может переменить и вашу, Шон, если вы позволите. Конечно, вы никогда не признаетесь, что вам нужны перемены, но тем не менее. Вы не должны вот так уходить от жизни. При вашем поразительном таланте.