Сасс пошевелилась; тело болело, но подчинилось. Ноги вытянулись, руки оперлись о сиденье, и вот она уже села прямо. Отбросив мысли о холоде, она решила не думать о том, на что похожи ее ноги под сапожками и носками. Ноги, которые она совсем не чувствует. Хотя Сасс и выросла в солнечном Лос-Анджелесе, но все-таки понимала, что это плохой признак.

Встряхнув головой, Сасс убрала с глаз волосы и выглянула в окно. Слава Богу, вдали смутно виднеется хижина. Снег все еще идет, сильней, чем она когда-либо видела, но это уже не та белая мгла, в которой она блуждала совсем недавно. С этим она справится. Конечно, справится.

Сасс распахнула дверцу, бросив бесполезную машину и ключи. Проклятая старая рухлядь. Вот только выберется отсюда, непременно подаст в суд на агентство по прокату автомобилей, посмевшее дать ей лендровер со старым аккумулятором. Вот это она сделает с удовольствием.

Впрочем, нет.

Удовольствие — это когда сидишь в тепле за обеденным столом. Или когда лежишь под теплым одеялом. Когда Курт ее обнимает. Когда она видит Лизабет.

Спотыкаясь, она перечисляла в уме приятные вещи, ставя одну ногу перед другой, щуря глаза от колкого снега. Заниматься любовью с Куртом… Сасс споткнулась и упала на колени, но поднялась и продолжала говорить свои заклинания. Заниматься любовью с Шоном… Нет… Она встряхнула головой и засмеялась. Она сошла с ума. На нее явно надвигается слабоумие. Начав снова, но уже внимательней контролируя мысли, Сасс шла вперед. Ей так холодно. Так чертовски холодно.

— Еще одна попытка, Сасс, — приказала она себе, стиснув зубы. — Говори это вслух.

В горле стоял комок, а впереди виднелся большой камень. Призвав на помощь волю, она сосредоточила все усилия на камне и начала говорить; из-за комка в горле слова ее напоминали скорей рыдания.

— Заниматься любовью с Куртом… Снимать фильм… Есть французский луковый суп с сыром…

Подойдя к камню, она упала на него, немного передохнула, затем с трудом поднялась. Камень большой, осязаемый, не то что снежные вихри. Сасс так благодарна ему за это. Однако она замерзла и не может согреться, как бы ни старалась быстро двигаться. Больше всего ей необходимы сейчас — силы, здравый смысл и звук собственного голоса…

— Удовольствие… — еле выговорила она, напоминая себе, что нельзя терять здравый смысл и цель. — Вещи, приносящие мне удовольствие.

Сасс оттолкнулась от камня. Хижина была так близко. Вот и поленница. Еще двадцать ярдов.

— Удовольствие. Пушистый щенок. Теплое одеяло. Удовольствие, когда… — Голос сорвался, дыхание внезапно покинуло ее. Еще десять ярдов. — Удовольствие… когда меня обнимают руки… — Еще пять ярдов. — … сильные руки…

Она пришла. Рука ее коснулась чурбана, расколотого человеком, живущим в этой хижине. Сильные руки, вот о чем она думала, вот что видела в мыслях, бросаясь в них, но только не в любящие мужские руки, а в смертельные руки природы.


— Вы не поняли меня. Пока что я ничего не могу сделать.

— Нет, это вы меня не поняли! — взвилась Лизабет. — Речь идет о Сасс Брандт, кинозвезде. Она поехала в такой буран к мистеру Шону Коллиеру в его хижину, и я хочу, чтобы вы отправились на ее поиски.

— Мне все равно, кто она такая, и мы никуда не поедем, пока не уляжется непогода. В городе только два помощника шерифа. Один сейчас у роженицы, а другой из последних сил расчищает дороги на нашем единственном снегоочистителе. Так что если ваша кинозвезда поехала и попала в неприятную ситуацию, ей придется подождать помощи, как ждут все остальные смертные. К тому же вам даже неизвестно, нуждается ли она вообще в помощи, верно?

— Я чувствую это, — заявила Лизабет, в ту же секунду осознав, как смешно это звучит. Но что могут знать эти дремучие провинциалы про узы, соединяющие ее с такой женщиной, как Сасс Брандт? Лизабет всплеснула руками, из ее уст полились слова, уместные и убедительные.

— Ради Бога! Она из Лос-Анджелеса и здесь ничего не знает. Человек, к которому она направилась, может не впустить в свой дом, и она замерзнет по дороге. Что вам еще нужно?

— Чтобы немного прояснилось, мэм. Даю вам слово, что проеду на машине до дома Коллиера. Но пока что делайте то, что я вам предлагаю — сидите в тепле. Если вы этого не сделаете, нам придется искать потом не только вашу подругу, но и вас. Так что, пожалуйста, мэм…

Сидевший за барьером полицейский поморщился, как бы давая понять, что у него найдутся дела и поважнее, чем уговаривать ее, и что он весьма об этом сожалеет. Лизабет начала было возражать, но передумала и замолкла. Здесь она явно не дождется помощи, так что придется брать дело в свои руки. Она потерянно побрела к двери и, прежде чем открыть ее, посмотрела в окно. Да, ей придется, как обычно, взять все в свои руки. Ей нужно… Что?

Что она может сделать? Идти пешком десять миль до дома Шона Коллиера в надежде, что найдет по пути Сасс? Она даже не может позвонить Ричарду, так как нарушена связь. Да к тому же он слишком далеко, чтобы ей помочь, да и Сасс не хочет, чтобы он узнал про ее затею. Курт. Лизабет согласна была иметь дело даже с ним, но сейчас он на съемках где-то в солнечном Карибском море. Она ничего не может сделать, ничего изменить. Ни снежный буран, ни отъезд Сасс, ни собственную беспомощность. Она бесполезна. Но рано или поздно она докажет всем, в особенности Сасс, что она, Лизабет, для нее просто бесценна.

Распахнув дверь, Лизабет бросила вызов разбушевавшейся стихии и вернулась в отель. Ей ничего не оставалось, как ждать.


Снегопад поутих, ветер тоже. Он больше не выл в верхушках сосен, не гнал снег параллельно земле, так что каждая снежинка впивалась в кожу словно жало. Теперь все становилось красивым и спокойным. Он может выбраться наружу. Не то, чтобы ему сильно хочется. Для парня с зеленого острова он неплохо тут устроился в этом диком краю.

Когда метель обрушилась на Шона, он был к ней готов. Он зарылся в сугроб, накрывшись спальным мешком, лежавшим у него в рюкзаке, и переждал разгул стихии. Холодно, но только Шон был одет подходящим для этого образом. Он усмехнулся, подумав о путешественницах, приезжающих сюда в модных шубках и в сапогах на высоких каблуках. И это на такой холод. Смешно. Вот как та женщина. Сасс Брандт. Шубка, служащая больше для красоты, чем для тепла, свитер и джинсы, облегающие ее как перчатка, подчеркивающие все изгибы тела. Глупая женщина, подумал он, поплотнее укутываясь. Разумные люди знают, что одежда должна быть свободной и теплой. Впрочем, что это он? Сасс Брандт не достойна того, чтобы он о ней думал. Правда, приятно посидеть рядом с ней, приятно на нее посмотреть — когда она молчит, а не говорит об этой проклятой книге.

Громко хмыкнув, он выпрямился и стряхнул с себя снег. Аккуратно свернул спальный мешок и убрал в рюкзак, жалея, что не возвращается домой с парочкой кроликов на ужин. Правда, уходил он сегодня утром из дома вовсе не ради охоты. Ему просто нужно было убраться оттуда, подальше от еле слышного аромата духов, который он не терпит в своем доме. Женские штучки. Никогда в жизни больше их у него не будет. Что ж, теперь его голова ясна, он в этом уверен. Дома он примется за вещи, какие делает каждый день: будет игнорировать пишущую машинку и слова, роем кружащиеся в голове, презирать работу, зовущую его все сильней с каждым днем. Лучше он нарубит дров и починит насос. А еще…

Забавно. Он бежит от вещей, которые ему хочется делать. Спаси его, Господи, от него самого.

Закинув рюкзак за плечи, Шон направился домой. Свои мысли он оставил где-то позади, потерял их в лесу, пока пробирался сквозь холод и снег. И вообще, его не заботило, куда они пропали, лишь бы больше не тревожили. Через двадцать минут он добрался до хижины, сбросил рюкзак на крыльцо и направился к поленнице. К черту насос. Жаркий огонь, вот что ему требуется сейчас. А еще кружку эля и…

— Господи Иисусе…

Там, за поленницей, сжавшись в комок, полузасыпанная снегом лежала Сасс Брандт; рыжеватые волосы закрыли ей лицо. В мгновение ока он схватил ее за плечи. Волосы упали с ее лица, и он увидел, что оно белее снега, за исключением синих губ, какие бывают у умирающих. Шон Коллиер колебался не дольше, чем нужно эльфу, чтобы исчезнуть. Он подхватил ее на руки, испытывая удивление и ужас.

Прижимая Сасс к себе, он поднялся на крыльцо, пинком распахнул дверь и стремглав влетел внутрь. Без лишних раздумий он стал делать то, что нужно в такой ситуации. Положил Сасс на диван, накрыл одеялом, а сам принялся за дело. Разжег несколькими поленьями камин, вышел на улицу за новой порцией дров. Лишь когда огонь запылал настолько, чтобы согреть комнату, он вернулся к Сасс и снял с нее одеяло. Она застонала и пошевелилась, но он успокоил ее, положив на плечи руки. Отсветы огня так жутко освещали ее мертвенно-бледное лицо, что он боялся даже смотреть на него.

Без церемоний он снял с нее одежду: промокшую шубу, свитер и джинсы, сапоги и носки. Скоро она лежала перед ним почти обнаженная. Шон окинул ее быстрым взглядом, видя лишь то, что было нужно. Ноги в плохом состоянии, но не безнадежном, с пальцами рук дело обстоит получше. Обморожений нет, но с ней нужно обращаться предельно осторожно, иначе он принесет больше вреда, чем пользы.

Опустившись на колени, Шон снова накрыл ее одеялом и стал растирать и разминать каждую стопу, медленно, чтобы их согреть и восстановить естественное кровообращение. Он радовался, что она пока не приходит в сознание, ведь тогда ей будет больно, а он не выдержит выражения боли в ее глазах.

То же самое он проделал и с ее руками. Она кричала и пыталась вырваться, все еще погруженная в глубокое беспамятство гипотермии, не сознавая, что он пытается ей помочь. Шон удивленно поднял голову, оторвавшись от работы, и его глаза остановились на ее лице. Как же она красива. Слишком красива. Еще красивей, чем та, которую он любил… когда-то… так давно…

Не в силах помочь себе, Шон остановился. Ее пальцы постепенно согревались, краска возвращалась к ней вместе с кровотоком. Со слезами на глазах, с воспоминаниями, вырвавшимися за те рамки, в которые он их заключил, Шон укрыл ее до подбородка одеялом, не в силах смотреть на такую красоту, не в силах вспоминать о смерти, из страха, что сам бросится ей навстречу.

Шон отвернулся от Сасс, зная, что больше ничего не сможет для нее сделать. И все-таки что-то заставило его вернуться, убедиться, что она вне опасности. Он снова опустился на колени, и на этот раз его длинные, сильные пальцы коснулись ее холодных щек. Губы Сасс были пепельными, но уж больше не синими. Боже, тратить на это такую красоту, такую душу. Если бы только она знала, как это глупо. У него заболело сердце при одной только мысли об этом.

Осознав, что не может дольше смотреть, не потеряв от отчаяния сердце, Шон Коллиер наклонился и нежно прижался щекой к ее щеке, желая передать ей свое тепло и жизненную силу. Когда он исполнился уверенности, что его дар принят, когда первая слеза упала из его глаз на ее кожу, он поднялся и вышел из хижины.

5

К Сасс медленно возвращалось сознание. Она пошевелилась, и Шон тут же оказался рядом. Он пристально вгляделся в нее, отмечая произошедшие в ней перемены.

На ее щеках уже играл нежный, словно заря, румянец. Губы все еще оставались бескровными, и ему безумно захотелось своим поцелуем вернуть им жизнь. Она чуть откинула одеяло, так что обнажилась изящная рука и плечо. Шон, долго на нее смотревший, внезапно понял, что знает ее уже достаточно хорошо, хотя они не сказали друг другу ни слова.

Сасс Брандт оказалась проще и естественной, чем он прежде думал. На ногтях, коротких и ухоженных, никакого лака; видно, что они не являются предметом гордости. Но вот кожа холеная, о ней заботятся люди, получающие за это деньги. Свою работу они делают хорошо. Ее тело было самым ухоженным, какие он видел в своей жизни, а сравнивать ему было с кем, даже помимо той, другой, которую он любил.

Волосы ее спутались, и все-таки, высохнув, не утратили блеска. Краски в них нет, ни единой пряди; цвет, рыжий с золотом, естественный, и Шону это понравилось. Уже настала ночь, комнату освещали лишь свеча да огонь в очаге, и все-таки волосы сияют вокруг ее лица жарким ореолом.

В ушах серьги, но не бриллиантовые, а маленькие золотые колечки, единственное яркое пятно на бледной коже. Скоро она проснется и посмотрит на него. Какого цвета ее глаза? Он не мог вспомнить. Знал только, что глядят они прямо в душу. Сияют словно звезды. В течение нескольких последних часов он был сиделкой, сейчас будет опекуном, а потом она уедет. Резко отодвинув стул, он поднялся, взглянул на нее в последний раз и резко отвернулся. Но его тут же окликнули.

— Куда вы?

Ее голос был слабым, но таким же милым, как и накануне днем, а, может, и более красивым, поскольку он мог себе представить, что она говорит ему другие слова, просит остаться не из страха, а по другой, более приятной причине. Он остановился, и вопрос повис за его спиной. Допустим, он раздражен, но вовсе не грубиян. И Шон Коллиер повернулся к ней лицом.