— В "кремлевке", — ответила Рита ледяным тоном.

— А ты где?

— И я здесь же.

— Что с ним, Рита?

— Инфаркт. Знаешь, что это такое? Это когда сердце разрывается от боли.

Я не стала оправдываться. Бросив трубку, я пустилась бегом по красной от рябин улице, ведущей от замка прямо к больнице. Было нечто зловещее в том, что они находились на одной прямой, и если б Пол смог подойти к окну, то увидел бы высокие стены, увенчанные зубцами. Но Пол вряд ли сейчас мог ходить.

"Он жив, — твердила я, заставляя себя бежать все быстрее. — Главное, что он жив".

Рита курила на крыльце, и я бросилась к ней. Не дав мне открыть рта, она отхлестала меня вопросами:

— Нагулялась? Весело играть с чужим сердцем? Зачем ты явилась? Что ты можешь сказать ему? Где ты шлялась всю ночь?

— У меня была высокая температура, — задыхаясь, пробормотала я и поняла, что это меня не оправдывает.

— И враз прошла? Не рассказывай сказки!

— Где Пол?

— В реанимации, где ж ему быть?

— Я хочу к нему.

Рита громко засмеялась, дохнув на меня дымом:

— Тебя не пустят, Томочка. Первое, о чем он попросил, когда пришел в себя, это чтоб тебя не пускали. И меня тоже… Не веришь? Он им денег дал!

— Я все объясню ему. Он мне верит.

— О, Господи, — вздохнула она и окинула меня незнакомым холодным взглядом. — Что в тебе такого, хотела б я знать? Кроме того, что тебе двадцать лет… Или для мужчины этого достаточно? Ты хоть представляешь, дурочка, какого ты мужика потеряла?

— Я его не потеряла!

— Ну, если ему понравится бывать в реанимации, то конечно!

Я вновь попыталась оправдаться, хотя меня уже тошнило от этого:

— Я не знала, что у него больное сердце.

— А что ты вообще о нем знала? Кроме того, каков он в постели… Тебя хоть что-нибудь интересовало? Ты фильмы-то его видела?

— А ты видела? — поразилась я.

Она кивнула и безо всякого превосходства сказала:

— Пол давал мне посмотреть. Он безумно талантлив. Безумно!

— А я была в шоке…

— Еще бы! На это он и рассчитывал. Я думаю, ему надо вернуться в кино. Я помогла бы ему… В финансовом плане. Конечно, теперь он будет снимать по-другому и о другом… Но талант все равно проявит себя.

Я хотела было сказать, что сейчас не время об этом, хотя, с другой стороны, о чем еще мы могли с ней говорить?

Кажется, у меня опять начинался жар, потому что в ушах загудело, а кости начали разламываться, точно воздух внезапно обрел вес и давил на меня, норовя расплющить. Рита давно ушла, а я все сидела на подоконнике напротив двери, за которой был Пол.

— Он не захочет тебя видеть, — сказала Рита на прощание так буднично, словно сообщила температуру за окном.

Я промолчала. Спорить с ней у меня сил уже не было, да и что я могла на это возразить? Мне просто не верилось, что Пол может отказаться от меня раз и навсегда. Я душила мысль в самом зародыше. А Рите, напротив, хотелось ее взрастить:

— Пол Бартон из тех мужиков, которые терпят, терпят до поры до времени, а потом враз отрежут и все. И ничем их уже не проймешь. Быстро же ты довела его до предела!

Глаза у нее были серые, как у Пола, только другого, стального оттенка. Наедине со мной он так и называл ее — "стальная леди". Перед уходом Рита бросила:

— Ты, конечно, можешь попытаться его разжалобить. Ты такая трогательная девочка, он вполне может не устоять. Только зачем? Чтобы обеспечить ему второй инфаркт? Пожалей, Томка. Просто пожалей.

Она не обняла меня, это вообще не было у нас принято только сочувственно поджала губы и вышла, так хлопнув дверью, что Пол, наверное, услышал в своем болезненном забытьи. Я осталась возле отделения, где он лежал, и все ждала, что кто-нибудь выйдет. Но до самого обеда дверь ни разу не открылась, точно в этом лабиринте, поглотившем Пола, существовали тайные ходы-выходы. Я вдруг испугалась, что его могли куда-нибудь увезти отсюда, а меня не предупредили. Ведь даже Полу не было до меня никакого дела, не говоря уж об остальных.

Но когда привезли на тележке обед, дверь все-таки открылась. Оказалось, что добиться этого проще простого — всего лишь нажать на кнопку звонка. Почему-то я до этого не додумалась…

Боком, придерживаясь за скобку рамы, чтобы не потерять равновесие, я сползла на пол и шагнула к медсестре. Она показалась мне хорошенькой, как Святая Инесса Рибера, и я ужаснулась: "Господи, он только увидит ее и сразу влюбится!" Я могла ненавидеть ее сколько угодно, и тем не менее зависела от нее — все знающей о состоянии Пола Бартона. Я спросила о нем, и медсестра нахально округлила глаза:

— А вы ему кто? Здесь же была другая женщина.

Ее нахальство отразилось во мне, опустошенной, и я ответила:

— Я его жена. А это была моя родственница.

— Понятно, — протянула она. — Состояние средней тяжести. Вам лучше поговорить с врачом… миссис Бартон.

Как я не ослабела, борясь с недомоганием, а все же ее последние слова заставили меня поднять голову. Я горделиво повторила их про себя: "Миссис Бартон. Как звучит!"

— Никогда тебе не стать миссис Бартон…

Я быстро оглянулась и увидела свою Ланю. Она примостилась на том самом месте, где только что сидела я, и, подперев маленький подбородок, печально смотрела своими темными глазищами. Не решившись заговорить с ней при медсестре, которая вполне могла ее и не видеть, я отвернулась, но дверь реанимации уже закрылась.

— Зачем ты так говоришь? — спросила я Ланю. — Хочешь расстроить меня еще больше? Я и так себе места не нахожу!

— Сама виновата, — безразлично отозвалась она и отвернулась к окну.

Я растерялась:

— Что с тобой, Ланя? Ты же всегда поддерживала меня!

— Ты была маленькой. И ты любила меня. А сейчас ты любишь этого мужчину. Ты его называешь своим другом. Вот пусть он тебя и поддерживает!

Не удержав вздоха, я сказала:

— Как раз сейчас он и не может меня поддержать. Ланя, почему ты говоришь о нем в таком тоне? Он тебе не нравится? Со Славой ты хорошо уживалась. А за этот месяц даже ни разу не появилась.

— Я все время была рядом, — ответила она с упреком. — Только ты никого не замечала, кроме этого англичанина. Слава не отвлекал твоего внимания…

— Наверное, я его попросту не любила…

Ланя ничего не успела ответить, потому что с улицы, как смерч, ворвался мой отец. Чуть не пролетев мимо, он ухватился за мое плечо и, не здороваясь, забросал вопросами, совсем как его сестра:

— Что с ним? Живой? Рита мне сообщила… Инфаркт? А точнее? Что стряслось-то? Такой здоровенный мужичина!

— Папа! — взмолилась я. — Не называй его так!

— Да какая разница? — удивился отец. — Он же не слышит! Где он? В реанимации?

Я совсем обессилела под его натиском. Мои родители всегда были настолько энергичными людьми, что я просто меркла в лучах их жизнелюбия.

— Эй, ты что? — испугался отец и, как в детстве, прижался губами к моему лбу. — Да у тебя температура… Что ты изводишь себя, дурочка? Все равно к нему сейчас не пустят. Пойдем, я отвезу тебя домой, а сам буду звонить и сюда, и тебе. Пойдем, пойдем.

Я оглянулась на запертую дверь, Пол скрывался там от меня. Он не хотел меня видеть.

"Может, и нет никакого инфаркта, — с сомнением подумала я. — Ведь он и правда казался таким здоровым… Может, он просто заплатил кому следует и прячется там?"

Это была совершенно идиотская мысль, но у меня так шумело в голове, что она показалась вполне правдоподобной. Пока отец тащил меня к машине, я высказала это ему. Он посмотрел на меня с недоверием:

— Рехнулась, что ли? Твой Бартон, в отличие от тебя, в своем уме, чтобы такие номера выкидывать. Хотя закрутить роман с девчонкой в его возрасте тоже не очень-то благоразумно. Вот чем обычно такое кончается…

Старый папин "жигуленок" ни в какую не желал увозить меня от Пола. Я даже почувствовала нежность к этой развалине, которую столько раз проклинала вместе с отцом. Он и сейчас колотил свободной рукой по рулю и матерился во весь голос, не стесняясь меня. Наконец машина все же завелась, и у меня упало сердце, будто вернуться сюда я уже не могла.

— Давай, я отвезу тебя к матери? — предложил он. — Хоть будет кому присмотреть. Отлежишься.

— А вдруг Пол позвонит? — встрепенулась я. — А меня не окажется дома….

Отец скептически щелкнул языком:

— Как же, позвонит! Ты представляешь, что такое инфаркт? Да еще если реанимировать пришлось… Нет, уж сегодня твой Бартон точно с койки не поднимется.

— Не говори о нем "твой Бартон"!

Он покосился на меня и добродушно буркнул:

— Ладно, угомонись.

Спустя какое-то время отец спросил:

— Вы поссорились?

— Пап, я не могу об этом…

— Ладно. Хотя странно в его возрасте ссориться с девчонкой.

— Он и не ссорился.

— Ну отмалчивайся, отмалчивайся, — оскорбленно кивнул отец. — Кто еще тебе поможет, кроме нас с матерью?

Стараясь смягчить свои слова, я погладила его твердое плечо с выпирающей косточкой:

— Мне не надо помогать. Пол вернется.

Отец ничего не сказал и только возле моего подъезда, не выключая зажигания, спросил:

— Что ты с ним сделала, дочь?

— Папа!

Он заговорил непривычно серьезно, и мне сразу стало не по себе:

— Я вот представил себя на его месте… Ты сама мне это однажды предлагала. Что такого могла бы мне сделать женщина, чтобы меня с такими деньгами и опытом инфаркт скрутил? Это должно быть что-то гораздо большее, чем открытка с объяснением в любви…

— Я не могу…

— Стыдно? — спросил отец почти шепотом. — Ну, не реви только. Температуру наплачешь. Пойдем, я тебя провожу.

Выключив мотор, он закрыл дверцы и взял меня под руку. Когда мне было лет шестнадцать, папа любил проделывать это на людной улице и озорно нашептывал мне на ухо: "Пусть думают, что ты моя юная любовница!"

Мы поднялись ко мне, и отец по-хозяйски прошел на кухню. Я слышала, как он наливает в чайник воды, хлопает дверцей холодильника. Когда он крикнул: "А где малина? Мы же тебе давали!", я подумала, что голос у Пола куда моложе. Я легла на спину и шепнула зависшему надо мной карлику: "Он вернется, вот увидишь. И я снова не буду тебя бояться".

Неслышно подкравшаяся Ланя ревниво заметила:

— Я тоже умею отгонять страхи.

— С тобой холодно, — ответила я ей. — Ты извини, конечно, но ты ведь не живая.

Она с отвращением передернула плечиками:

— Ты превращаешься в похотливую кошку! Тебе непременно нужно с ним обниматься?

— Да. Непременно нужно…

— Что ты там бормочешь? — спросил отец, присаживаясь с краю. — Сейчас чай будет готов. Зачем ты засунула варенье в посудный шкаф? Еле нашел. Может, все-таки отвезти тебя к матери? Мне пора ехать.

Вместо ответа, который он и сам знал, я спросила:

— Ты позвонишь в больницу?

— Да хоть сейчас…

Он вышел в переднюю, где стоял телефон, и повернулся ко мне спиной. Наверное, опасался, что на его лице может отразиться услышанное. Но ничего конкретного ему не сказали.

— Нормально, — скупо отозвался отец, вернувшись ко мне.

— Ему лучше?

— Лучше.

— Папа!

— Откуда я знаю? Говорят, что опасности нет. Бедный парень…

Он впервые так назвал "моего Бартона", и его сочувствие горячо растеклось во мне.

— Ну, чего ты опять ревешь?! — рассердился отец. — Лежи спокойно, сейчас чай принесу.

Он напоил меня, укрыл и, пометавшись по комнате, наконец сел рядом.

— Допивай, — буркнул он, потом заговорил, разглядывая ковер на полу. — Сегодня у нас в отделении был праздник. Американцы усыновили одного мальчика с церебральным параличом. Ты представляешь, что такое церебральный паралич? А он еще и ногу ухитрился сломать, пока они документы оформляли… Никто из наших не верил, что они на самом деле его заберут. А утром пришли два таких жизнерадостных толстячка, типичные американцы, интеллект, наверное, куриный, а вот поди ж ты… Мы столько носимся со своей великой русской душой, а американцы усыновляют наших инвалидов. И ведь лечат их там, деньги тратят! Как это объяснить, дочь? Что с нами происходит?

— Я не знаю, пап, — меня всю трясло и без этого разговора, но отец никак не желал оставлять меня в покое.

— Значит, не скажешь, что с ним сделала, — произнес он, не спрашивая, а раздумывая. — Ладно, сердобольная русская женщина, поправляйся! Мне пора.

Он поднялся, но я успела схватить его за руку.

— Не надо так, пап! Мне и без того плохо.

— Вижу, что плохо, — спокойно подтвердил отец. — Но тебе станет легче, когда спадет температура. А ему?