Шреку надоела долгая дорога, как только началась тряска, и он стал громко басовито мяукать. Что, однако, довольно долго не прерывало сон Роксаны. Устала так или просто всегда спит столь крепко и безмятежно? Губы приоткрыты, щеки порозовели, длиннющие ресницы подрагивают, лоб вон забавно морщит и сопит почти умильно. Во сне — ну чисто куколка нежная, если еще весь этот пирсинг и цвет волос не замечать. А как проснется — кукла сразу уже бесноватая. А мне, зараза, хоть так, хоть эдак — без разницы почти. И так встает, подмывает остановиться, повыкидывать вещи с заднего сиденья, уложить ее туда и разбудить, вылизывая между ног. Я ее там еще не попробовал, и от предвкушения во рту сохло, возил, как дурак, языком по зубам. А когда она бодрствующая фурия, так и вовсе свет туши. Ширинку рвет, чуть не до крика. Мозги отключаются на раз. Не было бы светло еще, ей-богу, отодрал бы у того забора. До сих пор от одного воспоминания о ней, распластанной подо мной, в паху узлами все вязало.

— Этот бл*дский кот как-нибудь выключается? Или хоть громкость убавляется у него?

Ага, вот и погремушка вернулась из мира грез. Сразу злая, щека помята, смотрит хмуро. Говорю же — демонова кукла.

— Он устал.

— От нелегкой жизни с таким долбанутым хозяином?

— А ты никогда приветливостью не страдаешь, да?

— С какой стати? Приветливым стоит быть только с тем, кого правда рад видеть. Иначе это лицемерие! — Она сладко потянулась, выгибаясь кошкой на сиденье. Грудь натянула майку, соски обозначились сквозь ткань, как и мой неугомонный рядом с ней хрен.

— А как насчет элементарной вежливости, принятой в обществе?

— Спросил представитель семейства медвежьих, который вместо приветствия при первой встрече пнул меня в бок, при второй — обзывал шалавой и зажимал у стенки, даже имени не спросив, при третьей — трахнул без всякого «здрасти», а при четвертой…

— Мы приехали! — прервал я ее с улыбкой.

Вот по уму мне нужно бы стыд испытывать за то, что все у нас так вот, не по-человечески, но его не было. Гадкая погремушка с момента своего появления не просто оживила меня, а термоядерную реакцию запустила из эмоций. Гнев, похоть лютая, любопытство, ревность, необходимость присвоить, пожалеть, забив на укусы и колючки.

— И ты всерьез думаешь, что я останусь в этой корявой землянке? — насмешливо скривилась Роксана, глядя на дедовскую охотничью избушку и не думая открывать дверь в машине.

На самом деле дом был хоть и небольшим, но крепким, из толстенных бревен и с непротекающей крышей. Зачем я притащил ее сюда? Да затем, что хотел вырвать ее из всего обыденного, где она та, кем привыкла притворяться для всех. Я хочу увидеть ее другой. Я ее хочу. Хочу так, что аж внезапно бесит делиться ею со всем, что было у нее раньше. Ведь, впершись беспардонно в мою жизнь, она только и делает, что мозг мне взрывает. Как тут не ответить полной взаимностью.

— Есть еще и баня, — кивнул я на строение чуть поодаль. — Но наши предки, например, были уверены, что после полуночи туда лучше не соваться. Нечисть там тогда хозяйничает.

— Зоолог-любитель, еще и знаток фольклора тут у нас, — закатила она глаза. — Разносторонняя личность прям ты.

— Впечатляю потихоньку?

— А, то есть ты этим, оказывается, занимался? Креативненький такой подход — запихнуть в тачку и в чащу завезти. Романтика, чё.

— Типа тебя можно конфетами-букетами-ресторанами-киношками впечатлить.

— Хочешь реально сразить меня наповал — разворачивай тачку, вези домой, верни сигареты и свали в неизвестном направлении.

Как же меня за нервы дергает этими ее фырканьями, закатываниями глаз, уколами языком ядовитым. Каждое слово, сам тон и звук голоса как жесткое рукопожатие этой заразы моему члену. Я хотел вернуться еще утром и продолжать распинать ее в постели, пока не сдох бы к чертям. Я полез за ней на гребаную крышу, да я уже, похоже, за этой погремушкой крашеной и в пекло бы полез. Я терпел всю дорогу, чувствуя себя каким-то малолетним озабоченным дрочером, у которого встает от любого чиха. Я чуть не сдох от вожделения у того забора. Я заслужил чертову награду за то, что еще частично вменяем. Вылез из салона и обошел машину, открыв ее дверь.

— Ты на самом деле этого не хочешь.

— Да неужели? — зыркнула она на меня снизу вверх. Почти так, как в первый раз. Это финиш, реально.

— Домой и покурить, может, и хочешь действительно, а вот чтобы я свалил — нет. — Я опустился на корточки, схватил ее за лодыжки, разворачивая к себе. Естественно, сразу почти схлопотал пяткой в лицо, если бы не реакция. — Потому что ты хочешь опять подо мной для начала побывать, погремушка. Скажешь нет? Или ты практикуешь тотальную честность только в отношении других?

— Я практикую посылать на х*й всех, кто мнит себя крутым знатоком моих желаний, — снова взбрыкнула она, но я, не церемонясь, сдвинул ее еще на себя, а потом резко перевернул задницей кверху, пристраивая коленями на край пассажирского сиденья. Идеально, сука, почти, только тряпки лишние.

В голове гулко грохотало, как в опустевшем ведре, нужно было в нее уже край. Залез в салон, заключая ее собой, как в клетку, сунул одну ладонь под футболку, отпихивая со своего пути лифчик и не давая рвануться вперед. Второй дернул пуговицу с молнией на джинсах, нагло впихивая загребущую лапу внутрь, обхватывая лобок, не в состоянии сдержать протяжного шипения. Горячая. Какая же охерительно горячая и намокающая прямо на моих бесцеремонных пальцах, хотя сама матерится, выгибается, как лошадь брыкливая, локтями в бока мне тычет. Проскользнул двумя пальцами между складками, совсем уж зверея от дикой смеси мягкости податливой и конвульсивных сжатий ее внутренних мышц. Словно затягивает, облизывает, умоляет дать больше. Руку вытащить — как пытка, но так мне в нее никогда не попасть. Потрусь еще немного, и так приплыву.

— Что я говорил по поводу ругательств? — прохрипел, сдергивая ее штаны до колен и тут же освобождая и себя.

— Пошел ты!

Член, как под током, дергался между ее бедрами, смачно шлепаясь о кожу. Нависать так над ней, в тесноте салона, еще и сдерживая от возможного сопротивления неудобно неимоверно, да только нам уже не постичь самого понятия удобство. Когда в огне горишь, оно просто перестает существовать.

— Скажешь «нет» — остановлюсь, — чуть не подавился словами.

— Нет! — рявкнула погремушка и, сунув руку вниз, направила меня в себя, одновременно насаживаясь с силой.

Уперся ладонями куда придется, загонял ей по самый корень, встречаемый на каждом толчке на полпути. В башке бомбило — ад какой-то сладости запредельной. Тело горит, его нет, не мое, оно ее, в ней все, до последнего нервного окончания в этой жаре и тесноте, во влажном скольжении, в стонах, шлепках. Влился в ее оргазм, как в свой собственный, она стискивает, как в кулаке, я проливаюсь для нее. Она содрогнется, и по мне волна, аж чуть не швыряет всего. Она выдыхает облегченно, отпуская последнее напряжение, и у меня в легких пусто. Она обмякла, и мои колени будто кто подрубил. Упал на них, уставившись бесстыжим полузрячим взглядом на ее бедра еще подрагивающие, на ягодицы, все в красных следах от моих лап, на еще приоткрытые губы естества в блеске ее смазки и моей спермы. Картины пошлее и не придумаешь, а я пялюсь и понимаю четко, как никогда в жизни, что ради того, чтобы видеть ее, вот эту погремушку гадскую, мною затраханную, изо дня в день, я костьми лягу. Ты под меня попала с концами, кусачка ядовитая. Хоть насмерть теперь сражайся — не отпущу.

— Хреновасто что-то у тебя с воспитательными мерами, гризли, — сипло пробормотала Роксана, уткнувшись лицом в изгиб своего же локтя, и крутнула задницей, отчего струйка семени потекла вниз по ее ноге. — Так ты меня ругаться не отучишь. И, блин, убери за собой, скотина!

— Может, и не научу. — Я, кривясь, поднялся, с сожалением расставаясь со своим новым любимым видом. — Но сам процесс…

Глава 15

Яр, громко вздохнув, открыл бардачок у моего бока и достал пачку салфеток, но сразу вытирать не стал. Принялся возить пальцами по своей сперме, будто вместо чистоты намеревался еще больше уделать, сопя при этом, как паровоз.

— Прекрати! — брыкнула я ногой не глядя. — Противно же!

— Кому противно, а кому и видок — умереть не встать, — пробубнил он, и тут мне почти в ухо прилетело требовательное «Мяф!».

Я аж дернулась, вспоминая о существовании кота.

— Фу, заткнись извращуга вуайеристическая! — вызверилась на кота.

— Он не специально, у него выхода не было.

Закончив вытирать меня наконец, гризли взялся аккуратно, будто на хрустальную, натягивать обратно белье, но я пихнула его задом и выбралась из салона, приводя себя в порядок сама. Ноги еще дрожали. Оглядевшись, нашла какое-то полено, или как его бишь — пенек, и умостилась на него, морщась от чрезмерной чувствительности между ног. Сосед-киднеппер вытащил первым делом переноску с котярой и, поставив ее на траву, открыл. Страхолюдина лохматая выперся наружу, мотая бешено хвостом, уставился единственным зрячим глазом и целенаправленно пошел на меня. Остановился прямо напротив, продолжая играть в свои гляделки.

— Чего тебе надо, чучело? — спросила я. — Отваливай, я всех, у кого больше двух ног, на дух не переношу!

— Шрек, не принимай на свой счет, она и двуногих в основной массе не жалует, — сумничал гризли, доставая барахло из тачки. — Суровая девочка у нас погремушка, а вот почему — нам с тобой еще только предстоит узнать.

Котожуть продолжил на меня пялиться, и я ткнула в него пальцем.

— Пошел на… ай! — Он взял и полоснул меня по руке когтями-крючьями. — Ах ты ублюдок!

Я, зажав пострадавшее место, вскочила, собираясь пнуть поганца, но он отвесил мне лапой еще и по ноге — благо в джинсах— а мигом очутившийся сзади Яр схватил поперек талии, удерживая от преследования.

— Не стоит, Роксана. Вряд ли ты выйдешь из этого боя победительницей, — сказал мне на ухо, трясясь за моей спиной от сдерживаемого смеха.

— Это всего лишь кот, мать его!

— Это всего лишь мой Шрек.

— То есть мы… я должна ему просто спустить это хамство? Охренел совсем?

— Он не хамил. Ты первая начала.

— Ты это сейчас серьезно?

— Вполне. Как насчет с ним подружиться? Ты ему вообще-то изначально понравилась.

— Способ демонстрировать симпатию у него у*бищный!

— Вот тут, как говорится, чья бы мычала. Не хочешь мне помочь с вещами?

— Пф-ф, еще чего! Где это видано, чтобы жертва похищения своему захватчику вещи таскать помогала. Сам вон бугай здоровый, справишься.

Я села обратно, но было твердо, и тогда просто вытянулась на траве, щурясь от лучей заходящего, но еще теплого солнышка. Отпуск, говоришь? Ну-ну, пусть будет отпуск. До завтра.

— Не стоит так лежать, Роксана. Тут клещей и муравьев полно. — Гризли возник прямо надо мной с аптечкой в руках.

Я мгновенно взвилась и закрутилась, ругаясь и отряхивая одежду. Сразу появилось мерзкое ощущение, что какая-то насекомая гнусь уже забралась, куда не просили. Не долго думая, сдернула через голову футболку, потрясла ею, потерла себе спину, как полотенцем.

— Затащат всякие медведины черт-те куда, кругом одни гадости ползучие. Так и норовят покалечить, — бубнила себе под нос.

— Да нет на тебе ничего, — фыркнул Яр и выхватил у меня трикотаж. — Но я за то, чтобы ты так пока и ходила.

— Охренел? Мне, может, еще и лифчик снять и развлекать тебя, болтая сиськами?

— Черт, думал уже не предложишь.

— Обломайся.

— Жадная погремушка. Сисек хорошему человеку зажала. Сядь уже, царапины обработаю. Мало ли что.

— Сама справлюсь, аптечку давай.

— Мне удобнее.

— Дай аптечку. Или отвали, не помру от пары царапин.

— У тебя какие-то проблемы позволить кому-то о тебе позаботиться?

— Позаботиться? — Как же я ненавижу даже само это слово. — Когда я буду нуждаться в очередном раунде твоей «заботы» — дам знать. Пошлю на хер, например, или дам по роже. Иди вон о своем чучеле одноглазом заботься! А мне чужой заботы в жизни хватило!

Выдернула из его руки бокс с лекарствами, откопала перекись, полила повреждения. Гризли нависал надо мной, и я прямо-таки кожей чувствовала его пристальный взгляд. Психанув окончательно, выхватила свои сумки из багажника и потащила их к дому. Лезет он тут. Засунь себе свои добрые порывы, куда солнце не заглядывает!

Дверь в хибару была уже открыта, и я ввалилась внутрь. Да уж, и это я еще бабкиной хатой перебирала? Это вообще какой-то приют лешего. Комната всего одна, как и кровать. Даже скорее какая-то лежанка, не особенно-то широкая. Спальня класса люкс, чё. В углу черная железная хрень, буржуйка по ходу с плитой, на стене — полки с посудой. Кухонный уголок, стало быть. Посредине стол без скатерти, обычные строганные доски. Столовая тут у нас. Шикардос!