— Кончай сопеть и надумывать, Роксана, — раздался голос гризли неподалеку, хотя его шагов я не слышала. Бесшумный, смотри, какой гад. — Вставай, у нас есть чем заняться.

— Думаю, чтобы заняться тем, чего ты от меня действительно хочешь, мне как раз можно не вставать. Или в постели тебе не по приколу трахаться?

— Мне с тобой любиться везде и по приколу, и в кайф. Но для начала нужно тебя накормить, прогулять и развлечь.

— Ты меня точно со своим страшнючим кошаком путаешь. Обидно даже. Хотелось бы верить, что я посимпатичнее его буду.

— Напрашиваешься на комплименты?

— Ну я же все же особь женского пола, куда уж без этого, — ответила, открывая наконец глаза и потягиваясь.

— Ты не симпатичная и быть такой совсем не хочешь. Но я только смотрю на тебя — и становлюсь как совсем без руля и тормозов. И ты это прекрасно видишь. — Он поднял глаза и глянул на меня кратко, но… блин, даже не знаю, как назвать это. Весомо. Физически ощутимо.

От его слов у меня мигом заметно потеплело и жадно потянуло в низу живота и в районе груди и почему-то не родилось едкого ответа, чтобы огрызнуться и притушить это ощущение в себе. Я вообще хочу это делать? Меня ведь реально так вставляет от того, как его завожу, от того, что он и не делал попыток скрыть это. Меня до дрожи возбуждало его необузданное желание ко мне. Настолько сильное, что мои попытки оттолкнуть, оскорбить, уязвить не срабатывали. Он плевал на них, делая мои усилия бесполезными. Хотел и брал, не оставляя мне выбора сопротивляться собственному влечению к нему. Это все было настолько по-настоящему, слишком открыто, явно, что в кои-то веки я пугалась. Как бы я ни старалась, дуболом гризли как и не замечал моих усилий держать его подальше. Пер напролом. А меня это возбуждало. Дико. Необъяснимо.

Прищурившись, я посмотрела на Яра, возившегося с какими-то палками, похоже, удочками.

— Не переживай, такое быстро проходит, — фыркнула я из чистого упрямства. — Типа как острый кризис у болячки, знаешь? Или помрешь, или быстро выздоровеешь.

— Без или, погремушка.

— Это как?

— Помирать мы не будем — хорош уже. Выздоравливать станем. Вдвоем.

Я снова покосилась на него, не спеша вылезать из-под одеяла. Широченные плечи, натянувшие даже такую безразмерную серую футболку, куда три меня войдет, мощная шея, угловатый, изрядно заросший подбородок, оставивший вчера на коже моих бедер и живота потертости, что до противного приятно слегка зудели сейчас, будто намекая, что неплохо бы повторить. Нахмуренные густые брови, бритая черепушка, глаза глубоко посаженные, умеющие зыркать то злобно, то жарко, так что всегда пробирает до печенок. Крупный нос, с заметной ломаной горбинкой и такими «живыми», запросто выдающими его состояние ноздрями. И такие мягкие, казалось бы, совсем на этом жестком лице не родные очертания полноватых губ. Чертовы губы!

— Что? — спросил гризли, вскидывая голову и ловя меня на… рассматривании? Я вроде его уже успела вдоль и поперек рассмотреть. Ну и чего тогда пялюсь?

— Да вот размышляю, психанешь ли ты, если я тебе сама как-нибудь на лицо сяду.

Его руки замерли, спина выпрямилась, ноздри заплясали, выдавая зачастившее дыхание, а мои внутренние мышцы отозвались внезапным спазмом.

— Вот сделаешь, и узнаем.

Я села на лежанке, нарочно показывая ему себя. Утренняя прохлада защекотала кожу, порождая мурашки и заставляя затвердеть соски.

— Встает от мыслей об этом? — усмехнулась коварно.

— У меня встает от любых мыслей о тебе. А теперь одевайся, умывайся, ешь, и пошли. А то утренний клев пропустим.

— Что пропустим?

— Утренний клев. У нас с тобой сегодня рыбалка. Пикник на природе. Любишь запеченную на углях рыбу?

— То есть я тебе тут открыто предлагаю начать утро с перепиха, а ты меня за какой-то вонючей рыбой тащить собираешься?

— Ожидание делает все только слаще, Роксана, — с заумным видом провещал медведина, но клянусь, я заметила озорные огоньки в его глазах. Что за фигня? Это я тут та, кому положено дразнить. — А рыба будет просто потрясающей, поверь.

— Настолько, что стоит отказаться от секса?

— Настолько, что его можно отложить и попредвкушать.

— Херня! — фыркнула я и прошлась голышом по комнате к своей, лежащей в углу на деревянной лавке сумке. — Я в принципе не собираюсь тащить в рот какую-то фигню, приготовленную в антисанитарных условиях. Вся эта дебильная походная романтика не для меня. И кстати! У меня нет обуви. Очень сомневаюсь, что моя высохла со вчера и в принципе пригодна теперь для носки.

— Обувь надо купить тебе, да, — кивнул Яр. — Смотаемся в поселок попозже. А до речки я тебя и на спине, как рюкзак, донесу. Тут пройти пятьдесят метров.

— Вчера не натаскался?

— А свое таскать — только в радость. Давай как в том старом мультике про Гену и Чебурашку: ты возьмешь все нужное, а я возьму тебя.

— «Возьму тебя» звучит хоть и старомодненько, но совсем не про рыбалку. — Я неторопливо надевала кружевные трусики, нахально ухмыляясь при виде его сосредоточенно-напряженного выражения лица, неотрывного взгляда и частых рывков кадыка.

— Понимаю твои старания, но у тебя не выйдет убедить себя, что между нами исключительно только секс, Роксана.

— Пф-ф! — закатила я глаза. — А что у нас еще может быть? Мы едва знаем друг друга, взаимно бесим, не имеем ни грамма общего, и если ты вдруг решил, что эта моя вчерашняя сопливая исповедь что-то значит…

— Прекрати! — рявкнул Яр на меня, затыкая. — Я ЗНАЮ, что ты делаешь, погремушка! Я ЗНАЮ, что ты чувствуешь! Брыкайся, как хочешь, меня ты от себя уже не отцепишь. Но не пытайся обгадить из страха первый момент собственной откровенности со мной. Тебе не нужно бояться меня.

— То есть я тебя боюсь? — насмешливо фыркнула я, злясь, что так отдает болью в груди.

— Еще как. Но у тебя нет причин. Я уже никуда не денусь. Так уж у нас вышло. Со временем усвоишь, — и он указал мне на стол, состроив «этот вопрос исчерпан» рожу. Ну говорю же — бесит.

При выходе из дома, прямо на крыльце, он повернул меня к себе спиной и нацепил рюкзак. Потом обошел и встал на одно колено, предлагая взгромоздиться на себя. Я нарочно помедлила, изучая пристально еще и вид сзади.

— Качков не люблю, но задница у тебя что надо, — усмехаясь, сказала ему и даже нахально стиснула одну его ягодицу. Ну как, попыталась, потому как они у него, похоже, вырезаны из дерева. Из дуба стопудово.

— Ну хоть что-то во мне что надо, — оглянулся через плечо Яр выжидающе.

Я взобралась на него, обвив ногами вокруг торса сзади и за шею. Не придушу хоть? Вряд ли. Там мышцы, как железо, что ему мои цепляния. Яр подхватил связку уже приготовленных удочек, какой-то плотно свернутый тюк и бодро зашагал вокруг дома. За баней открылась тропинка, что действительно метров через пятьдесят привела к речке.

— Слезай, — скомандовал гризли, остановившись около приличных размеров валуна с плоским верхом. — Тут уже хорошо все прогрелось.

Поверхность камня и правда была уже теплой. Яр, сняв с меня рюкзак, развернул тюк, расстилая на берегу еще одну шкуру, и достал из середины свертка что-то непонятное.

— Я пока снасти установлю, а ты сиди тут. Скоро совсем потеплеет и сможешь везде ходить. Но если нетерпячка, то хоть носки надень, — и он кинул мне то самое мохнатое нечто. — Шерсть натуральная. Чистые, не носил никто. Я покупал в поселке у бабульки одной для зимней охоты, но не пригодилось. Только к самой воде не лезь и по траве не ходи, там еще роса.

Я приподняла один из толстенных уродливых носков, с подозрением рассматривая.

— Что-то они какие-то кривоватые, что ли, — высказалась критически.

— Есть немного, — согласился он. — Бабуля старенькая совсем, с глазами и памятью плоховато.

— А зачем купил? Тоже из жалости, из которой со мной возишься? — Раздражение опять хлестнуло мне по нервам из своей вечной засады.

— Желание помочь и бесполезная жалость — разные вещи, Роксана, — невозмутимо ответил Яр, состыковывая несколько кусков в одно длинное удилище.

— Ага, то есть ты у нас Бэтмен? Или Супермен? Короче, герой, причиняющий всем добро?

— Нет, я просто знаю, что это такое — отчаянно нуждаться в помощи, но отрицать потребность в ней.

Я еще не сгенерировала очередную колкость, когда на камень рядом со мной вспрыгнул котяра и тут же по-хозяйски развалился на утреннем солнышке.

— Фу, ну и урод же он все-таки, — скривилась я, ощущая, однако, не столько брезгливость от вида проплешин и шрамов этой мохнатой скотинки, но и что-то вроде сочувствия. При ближайшем рассмотрении казалось, что этого бедолагу как минимум изощренно пытали. — И где ты его только такого нашел?

— На помойке, на которой и сам некоторое время обретался, пока Андрюха меня не нашел и в ум не привел.

— Ты? На помойке? — Я уставилась на гризли изумленно.

— Ага, практически так, — кивнул он, продолжая возню со снастями.

— И как же ты такой весь из себя правильный и знающий, как надо, там оказался?

— Я не правильный. А туда я сам себя определил. Бухал, жалел себя сильно, решил на жизнь забить. Короче, сломался и сдался.

Он говорил это легко как-то, без всякого надрыва, но вот у меня отчего-то неожиданно потянуло-заныло все. От зубов до мозолей на пальцах ног. Но сильнее всего в районе сердца и желудка.

— Что так? — Я присела на камень рядом с кошаком.

Потрогала его ухо пальцем. Он открыл свой единственный глаз, глянув угрожающе. Я же показала ему зубы в ответ и потрогала снова. Он хлестнул хвостом и закрыл глаз, вдруг затарахтев так громко, будто неподалеку завелся трактор.

— Моя жена тогда ушла к моему более состоятельному другу… Ну я тогда считал, что другу. Но сначала избавилась от нашего ребенка.

— Тупая п*зда! — выпалила я, со свистом втянув воздух. — Смотрю, ты умел выбирать друзей.

Глава 20

— Тут не поспоришь, — согласился я, пряча улыбку и сдержав желание оставить удочки и подойти зацеловать свою погремушку.

Представил, как она психанет, если полезу к ней с этими нежностями и дам понять, как она спалилась, выйдя из образа «мне на всех срать и особенно на тебя». И захотелось пристать к ней с поцелуями еще сильнее. Даже глаза пришлось на пару секунд прикрыть, выравнивая дыхание. Ох и волочет меня к тебе, Роксана, просто жесть какая-то.

— И что, ты взял и спустил все этому недодругу? Даже по харе подлой не врезал?

Хотел. И не всего лишь врезать. Но сразу как-то не вышло, прятался он хорошо, а потом…

— Думаешь, был смысл?

— А то! Таких надо бить. Или хоть в рожу поганую высказать, что они собой по жизни представляют. — Роксана хмурилась и горячилась, при этом настойчиво поглаживая Шрэка и, похоже, совсем этого не замечая.

— Ну для меня тогда было куда как важнее то, что любимая женщина отказалась от меня и выбрала другого.

Сказал и замер, прислушиваясь к себе. Я не говорил о бывшей ни с кем. Тем более о своих чувствах по поводу ее выбора и ухода. Вообще ни с кем. Откровения — это не мое. Уж не тогда, когда я в трезвом уме и твердой памяти. Допускаю, что вывалил что-то из этого слезливо-эмоционального дерьма на Боева, когда он нашел меня, плотно севшего на стакан, и откачивал. Может, плакался своим собутыльникам-алкашам, пребывая в неадеквате. Но то не в счет. Не помню местами ничего. Но вот с погремушкой зачем-то делюсь. И даже не потому, что после вчерашнего я ей вроде как должен. Она показала мне то, что зуб даю, не показывала никому. Если я сейчас зажмусь, тупо зассу вывалить всю неприглядную правду, то она учует. Натура у нее такая. И тогда даже то мое крошечное продвижение ближе к ней пойдет псу под хвост.

— Еще скажи, что умудрился убедить себя, что это потому, что он более достоин, потому и бухать начал.

— В точку. Ведь с ним она получила все, чего хотела. Стала счастливой. И ребенка ему родила. Значит, дело во мне.

— Ну и дурак! Херня все это!

— Это почему?

— Не хрен верить в то, что если кто-то поступил с тобой как тварь конченая, предал, сменял на бабки, то ты сам в этом и виноват. И тебе же за это платить. Это пипец какая дебильная жизненная позиция.

— Да неужели? Тогда почему ты наказываешь себя одиночеством за то же самое?

Судя по прищуру, стоило поостеречься это говорить, если хотел продлить затишье между нами. Но соблюдать осторожность — это не для таких, как мы с патлатой злюкой.

— Что, блин? — мгновенно напряглась она, и на это тут же откликнулся мой член.

— Что слышала. Разве с тобой не поступили тоже подло? Почему же ты, имея такой взгляд на жизнь, не смотришь с этой же позиции и на себя?