— Потому что это совсем другое! — взвилась Роксана, вскакивая на валуне.

— В чем же отличие?

— Во всем! Ясно? И вообще, достал ты меня опять. Ты что, не можешь молча дрочить тут с этими своими удочками, или как их там, и не достебываться до меня со своими суперумными выводами на мой счет?

Ну вот, языкатая кусачка вернулась во всей красе, и почти все колючки на своих местах. Почти. Вот сейчас однозначно должен последовать прицельный пинок по яйцам.

— Может, не такая и дрянь была твоя жена. Если ты и ей постоянно мозг засирал этими своими психологическими потугами убогими, то она сто процентов счастлива была свалить от такого.

— Хм, теряешь хватку потихоньку, погремушка? — ухмыльнулся я. — Как-то это было слабовато. А как же потоптаться по моему мужскому достоинству? Типа я ее не удовлетворял?

— Скорее уж затрахал до тошноты, скотина похотливая. — А может, черт с ним, с этим утренним клевом?

— Еще что-нибудь?

— Иди на х*й!

— Ты же знаешь, чем тебе это грозит, да? — отложил я в сторону удочки и двинулся к ней.

— Отвали! — ткнула она в меня пальцем и оглянулась, будто ища путь к бегству.

Но от меня не ускользнуло, как расширились ее зрачки и затрепетали ноздри.

— Я велел тебе прекратить ругаться.

— А я забила. Тоже мне, властелин всея хибары в лесу. Что, опять разложишь и поимеешь в воспитательных целях?

Поимею, однозначно поимею, уже пофиг на цели. Будет у нас бесцельный и бессмысленный трах, просто потому что обоим надо. Внезапно, на пустом месте и сразу так, что уже и невмоготу откладывать. Кайф и безумие какое-то.

— Если не пообещаешь прекратить материться. — Уже игра, и мы оба это знаем.

— Хрен тебе! Типа я не понимаю, что это просто повод вставить мне.

— То есть ты понимаешь, но все равно ругаешься? И к чему это нас приводит?

— Иди. В. П*зду! — глядя на меня с открытым вызовом, четко произнесла Роксана.

Моей погремушке край приспичило, но легкие пути, то есть банальные приставания и соблазнение, — это для слабаков.

Я шагнул к ней ближе, стаскивая с камня, и она сразу же обхватила мою шею, прикусывая нижнюю губу. Разряд чистого возбуждения шарахнул в меня с такой силой, что на мгновение почудилось, что легкие порвутся от резкого вдоха. Член окончательно налился и задергался, готовый для нее моментально.

— Я буду сверху, медведина! — отпустив мою губу, севшим голосом сказала Роксана, явно нарочно вгоняя короткие ногти в мои плечи сквозь футболку. И зыркнула угрожающе на Шрэка: — А ты не пялься, животное!

— Так уж и сверху, — усмехнулся я, дразня и провоцируя, хотя у самого яйца как в кулаке сжало от одного только предвкушения увидеть ее скачущей на мне.

Опустился на шкуру, усаживая ее на себя, и сразу же задрал ее футболку. Сдернул вниз чашечку голубого лифчика и стиснул одну грудь так, чтобы наружу выглядывал только сосок с блестящим металлом, остальное тонуло в моей лапе. Поиграл языком, заработав недовольное ворчание Роксаны. Сунул вторую ладонь между нами, под нее, надавливая, прямо-таки приподнимая ее силой нажима там, и резко втянул в рот проколотую затвердевшую вершинку. Глубоко и сильно, наверняка с каплей боли для нее и здесь, и внизу. Но мне хотелось, нет, мне нужно было так. Как и ей. Она ответила, толкнув меня ладонью в лоб, заставляя отпустить, и новым укусом моей и так пульсирующей губы, оцарапала живот, убирая со своего пути мою футболку. Запустила руку мне в штаны, даже не распустив шнурок, и стиснула стояк с удивительной жесткостью для такой тонкой конечности. Я зашипел, непроизвольно взбрыкнув под ней, толкаясь настойчивее в ее кулак.

— Протек, — ухмыльнулась коварно погремушка, вынимая кисть и медленно, демонстративно слизнув мою смазку со своей ладони, пристально глядя мне в глаза.

Мне в голову и пах как шокером шарахнуло, как если бы она языком прямо по головке провела. Буквально ощутил холодок и твердость капельки железа, скользнувшей там, а следом жар рта. Сграбастал в кулаке ее волосы на затылке, заставляя откинуть голову и открыть мне горло. Ухмылка Роксаны стала еще порочнее. Зараза, какая же она зараза! Видит, что творит, какие мысли порождает в моей голове, и наслаждается этим, испытывает на прочность. Смотрю ведь на эти губы кривящиеся — и только и вижу, как вгоняю себя между ними, что держу пальцы на ее отмеченном моими поцелуями горле, ловя ими собственное движение внутри. Аж зверею и соображать перестаю окончательно.

— Обойдешься, — фыркнула Роксана и уперлась мне в плечи, принуждая лечь на спину. Сняла лифчик через голову и наклонилась так, чтобы едва коснуться кончиками сосков моей груди с порослью волос, не позволяя, однако, нам соприкасаться внизу. Стала медленно раскачиваться надо мной, дразня обоих и покусывая мой подбородок, ключицы, продвигаясь вниз. Бесцеремонно дернула шнурок на штанах, а потом и саму ткань, выпуская моего нижнего дурня на свободу. Прогнулась еще сильнее, позволяя ему очутиться между двумя горячими полушариями. Подула на мокрую головку и сдвинула ладонями груди. Я стукнулся затылком об землю и вскинул руку, хватая ее за волосы. Да как стерпеть все эти издевательства и не… Наткнулся своим пьяным взглядом на ее выжидательный, острый. Ах ты, маленькая стервозина, опять испытываешь меня? Отпустил ее пряди, нарочно раскидывая руки в стороны. Я не заставлю тебя. Ты сама это сделаешь. Сама.

Хмыкнув, Роксана неторопливо поднялась на ноги, чуть не спровоцировав меня дернуть ее назад и подмять, прекратить эти пытки. Так же без всякой поспешности расстегнула и сняла свои штаны вместе с трусиками, покачивая бедрами. Повернулась ко мне спиной, переступила так, что мои бедра оказались между ее длинных ног. Прогнулась, измываясь надо мной видом своих приоткрывшихся в таком положении блестящих аккуратных складочек. Уперлась в мои колени ладонями и только тогда опустилась на меня.

— Ох, сука, как же горячо! — прошипел я сквозь зубы от первого же касания.

Чуть шевельнув своей роскошной задницей, погремушка устроилась так, что мой подпрыгивающий член расположился точно между губ ее естества. Скользнула по стояку вниз, наклоняясь таким образом, чтобы я видел абсолютно все. Из горла вырвался рык, когда она вернулась назад, позволив головке только упереться в тесный вход в ее тело, и, чуть задержавшись, плавно проехалась опять от вершины до основания, вскрикнув. Ощущения были едва ли не запредельные. Словно меня облизывают сверху донизу, орошая обильной шелковистой влагой. Засранка! Отказав мне в настоящем минете, она вытворяла почти полный его аналог, заменив верхние губы на нижние и заставляя каждым таким обсасыванием-скольжением переживать меня не только реальные ощущения, но еще и фантомные, те, что дорисовало мое голодное воображение. И это был ядерный взрыв мозга. Я, загребая траву и камни, стискивал кулаки и зубы до скрипа, и все силы уходили только на то, чтобы не закрыть глаза. Или я бы кончил в ту же секунду. Даже звука ее дыхания мне было бы достаточно для этого. Скольжение вверх на выдохе, пауза, когда она замирает в крайней точке, сохраняя наш контакт исключительно между дико чувствительным навершием и источником щедро льющейся на него влаги, искушая лишь толкнуться, войти. После — стремительное движение обратно, она покрывает меня своими соками все обильнее с убийственно тихим выдохом. И снова. Снова. До черноты перед глазами, до боли в груди от сдерживаемых криков-приказов, до судорог в мышцах, требующих рывков и толчков.

И вдруг, как шок, обволакивающее быстрое проникновение, от которого я заорал. И не смог уже заткнуться, добиваемый резкими ударами ее бедер, порочными шлепками плоти о плоть. Роксана будто использовала меня, как если бы я был просто орудием для ее сосредоточенного самоудовлетворения, и мне крышу рвало от этого. Она брала меня по своему усмотрению. Меня, никогда не знавшего прежде такого, этой пассивной роли. Часть моей натуры бесилась, восставала, требуя вернуть себе контроль, отобрать у этой девчонки власть. Власть ошеломлять меня таким вот… освобождением. Потому что именно на это и было похоже. Позволяя ей это использование, я был свободен от шанса управлять, давать наслаждение ей, оставаясь открытым для своего в самом чистом виде, чем знал за всю мою жизнь. Я мог просто чувствовать, ловить каждый мельчайший нюанс, звук, сжатие. Пережить все. Все эти жар, тесноту, головокружительные спазмы, как волны, идущие сначала из глубины ее тела наружу, а потом, как только ее выдохи стали стонами и вскриками, обратно. Словно ее тело доило меня, требуя все, что могу дать, до капли.

И я отдал, рыча, как одержимый «Да-да, выдои меня! Выжми досуха!», повалив ее себе на грудь и вколачиваясь уже сам в нее, содрогающуюся, до предела, зажмурившись от полыхавших перед глазами цветных пятен. Натуральный псих. Повернутый. На ней повернутый. Какой же, мать его, кайф. И трандец.

Глава 21

Легкий ветерок, овевающий мою еще разгоряченную и выставленную в таком положении напоказ всему миру промежность, и зудение, пусть и не жалящих, комаров, быстро начали приводить в чувство. Все это охереть как неправильно! Все! В особенности это послевкусие. Сладкое. Его не должно быть в моем сексе. Он для меня нечто другое. Средство помнить, почему людей можно принимать внутри своего тела, но нельзя впускать внутрь души. Эдакий костыль, выравнивающий твое положение, как только тебя начинает у*бищно кренить в сторону даже мысли «а почему бы и нет, вдруг и мне положен кто-то близкий». Рецепт прост до безобразия. Берешь практически первого попавшегося, слушаешь весь этот бред про то, какая я необыкновенная и все к моим ногам, пока он думает, что меня клеит. Трахаешься с ним, наутро видишь мир яснее ясного во всем его лицемерии и бесконечном наплевательстве на тебя всех окружающих и уходишь уже спокойно, унося эту реальную помойку в душе. Повторяешь, как только запашок развеется. Ну и где этот *баный запах сейчас? Самое время так-то!

— Довожу до твоего сведения, пещерное ты чудовище, что резинки не только имеют свойство предохранять от залета и болячек, но почти избавляют от этого вот бардака протекающего, — ворчливо заметила я, слегка поерзав на тяжело дышащем гризли.

— Мне по кайфу такой бардак, — хмыкнул он подо мной.

Вот, значит, как.

— Ну раз по кайфу… — Я резко села, напрягая внутренние мышцы и выталкивая при этом из себя и его обмякающий член, и поток спермы, что потекла по его яйцам. Кто-то меры не знает, кончая тут литрами. Вот пусть теперь тоже наслаждается, обмываясь.

— Зараза ты, — пробормотал Яр, все равно довольно ухмыляясь при этом. — Но это прощальное пожатие — все равно кайф. Лежи, сейчас тебя вытру.

— Обойдусь без посторонней помощи, — сразу огрызнулась я, вскочив и потопав к воде.

— Куда?! Стоять! Сейчас все пластыри замочишь и грязь в раны попадет. — Он быстро поднялся следом.

— Да что ты как наседка! — проворчала я, но остановилась.

— Потерпишь.

Я открыто наблюдала за тем, как он, шипя от явно холодной воды, замывал свое хозяйство. Вот же одарил его Боженька, прям от души. Даже почти ледяная речка не в состоянии сильно приуменьшить это «добро». А то видела я как-то одного позера, прыгнувшего на спор в трусах с моста ранней весной. Вынырнул он уже без трусов, и его бедолажное, и так, видно, не слишком богатое хозяйство съежилось настолько, что парень после нашего дружного ржача над ним долго не знал, куда себя деть. Вот сейчас почему-то немного стыдно за те издевки, в которых я была, само собой, впереди планеты всей — это ж я. Ну правда было смешно. А тут и захочешь — не посмеешься.

Намочив какую-то тряпку, он зажал ее в кулаке и подошел ко мне. Присел, провел прохладными пальцами по внутренней стороне бедер.

— Пошире, погремушка, — глянул снизу вверх с озорством, странно смотревшимся на его мрачной физиономии. — Поши-и-ире ножки для меня.

— Тряпку отдай, придурок, — легко пихнула я его в лоб.

— Не-а. Давай-ка с мелочей привыкай.

— К чему это?

— Ты знаешь к чему. Ко мне. И к тому, что я хочу для тебя делать.

— То есть тут все дело в твоих хотелках?

— Все дело тут в том, что моя забота тебя не укусит.

— Тоже мне забота — прибрать за собой сопливый бардак. — Я подчинилась и поставила ноги шире. — Не надейся, что в ответ я сделаю тоже что-нибудь эдакое.

— Эдакое? Это в смысле если кончишь мне на лицо, то на помощь в умывании рассчитывать не стоит?

— О, а тут у кого-то в голове, смотрю, засела фантазия быть оттраханным подобным образом? — закатила я глаза.

— У меня масса фантазий о тебе, но ни в одной из них я тот, кто будет оттрахан.

— Комплексы, гризли?

— Только один. Я мужик и останусь им при любом раскладе.