Конечно, не рассчитывал на тёплый приём, но лицезреть затылок Мудака сомнительная альтернатива остывающему завтраку.

Райдер посмотрел на мужчин, облачённых в тактическую униформу, и кивнул, отчего они тут же, по команде, поднялись на ноги:

— Только лицо не заденьте.

Эдвард непонимающе уставился на двинувшихся к выходу незнакомцев и отступил от двери, дабы не преграждать путь этим амбалам. Новая охрана, что ли? Однако непонимание лишь усилилось, когда дверь осталась плотно закрытой, а личные границы вдруг разрушились.

Непонимание, удивление, переросшее в шоке, — коктейль эмоций взорвался одновременно с духом, что вышиб стольной удар кулака в солнечное сплетение.

Парень согнулся пополам и глухо выдохнул, претерпевая физическую встряску от неожиданного удара и происходящего безумия, что не укладывалось в голове.

Из-за боли не сумел сложить дважды два, а новый поток ударов, на этот раз пришедших на поясницу со стороны почек, вовсе лишил способности соображать.

Повалился на пол и прикрыл голову руками, позабыв о ранее брошенных словах Райдера. Не трогать лицо, значит, не бить по голове тоже? Тогда почему болела не только грудная клетка, колотило не только ноги, но и голова раскалывалась на две части. Так мучительно больно раскалывалась, будто массивная подошва армейских ботинок впечатывалась в затылок, когда на деле перемалывала рёбра.

— Достаточно, ребята.

Стоило ударам прекратиться, как Эдвард услышал собственный стон. Глухой и хриплый. Попытался подняться, но резкие спазмы в спине и грудной клетке не позволили изменить позу эмбриона. Ощущения такие, будто органы взбили миксером и оставили настаиваться.

Закашлял и прикрыл рот ладонью. Крови не было, но рот свело от металлического вкуса. Нос щекотало от запаха железа.

— Ну, сопляк, как ощущения?

— Ублюдок, — прохрипел и поморщился от боли в рёбрах. — Что это значит?

Райдер навис сверху и гаденько улыбнулся:

— Напоминание о твоём месте, щенок. Вздумал меня надурить? Шантажировать? — присел на кресло, что стояла у его стола, и не сводил маслянистых глазёнок с парня. — Какой же ты глупый, Эд, и наивный.

Эдварду всё-таки удалось принять сидячее положение, но руки никак не могли оторваться от живота. Казалось, если разжать «объятия», то все органы вывалятся к чёрту на радость Райдера.

— Сначала ты разозлил меня, а после я от души посмеялся. Квартира в Манчестере? Глупый мальчишка!

Принс замер и неверующе уставился прямо перед собой.

Нет. Нет. Нет.

— Что…?

— Ты подумал, что Энн променяет перинку, брендовые шмотки, дорогие побрякушки на то, чтобы переехать в захолустную комнату в самом убогом районе Манчестера вместе с недалёким отпрыском? — мужчина коротко хохотнул. — Вернее будет сказать не «переехала», а «сбежала». Конечно, похвально, что ты веришь в силу материнской любви, но-о-о зачем переоценивать её? Или ты переоцениваешь себя?

Эдвард не дышал.

Не потому, что не мог из-за болезненной пульсации в лёгких, а потому что не хотел. Лучше задохнуться и более не иметь возможности жить в гнилье под названием «реальный мир».

Только и мог, что пялиться в подлокотник кресла, по которому постукивали пальцы мужчины. Тук. Тук. Тук.

Предательство ударило сильнее, чем амбалы в униформе. Физическую боль возможно перетерпеть, а раны залечить. А что делать с предательством единственного человека, ради которого затевалось всё? Из-за которого всё имело смысл.

— В любом случае, ты выставил себя глупцом. Ничего удивительного. Итак, со свистулькой мистер Свон разберётся сам, а у тебя всего лишь два варианта.

Райдер издевательски помахал рукой перед лицом молодого человека, который впервые за несколько минут моргнул.

— Первый вариант: ты вымаливаешь прощение и впредь подаёшь голос только по моей команде. Второй вариант — ты исчезаешь, — гадливо усмехнулся и похлопал неподвижного парня по плечу. — Так как ты у нас парень недалёкий, я дам тебе время на раздумье. Теперь проваливай!

Не с первой попытки удалось подняться на ноги. Райдер, конечно, довольствовался мучениями Эдварда, с которыми тот проковылял до двери и с предательским стоном покинул кабинет.

Выпрямился и поморщился, прижимая руку к боку со стороны сердца. Внутренние органы горели огнём, но даже это пламя не сравнимо с тем, что почувствовал при виде матери.

Она сидела на том же месте, казалось, с тех пор и не двигалась. Только пальцами расправляла кружевную салфетку: то ли справляясь с нервами, то ли искренне пребывая в неудовольствии от помятой ткани.

Эдвард прошёл к столу и, сдерживая стон боли, присел на стул.

— Чай не успел остыть, — проговорила мать и открыла вазочку с сахаром. — Три ложечки, как ты любишь?

Эдвард качнул головой и, подняв кружку, тут же поставил обратно. Дикая тряска пальцев грозила неминуемым пятном на скатерти.

— Что ты наделала?

Энн вздрогнула и подняла слезливый взгляд на сына:

— Эдвард, я хочу для тебя только лучшего…

— Ты рассказала всё Райдеру.

— Без Симуса нам будет сложно. Он же во всём нам помогает: ты учишься в одном из самых престижных университетов мира, я понемногу прихожу в себя после…

Удар кулака о поверхность стола заставил женщину запнуться и испуганно уставиться на сына.

— Хватит симулировать!

— Эдвард…

— Ты предала меня, — процедил, превозмогая боль от побоев. Мать била сильнее.

— Пойми же, Симус нам необходим. Уже столько лет он рядом, как его оставить?

— Тебе. Он необходим тебе.

Тишина в ответ подобна выстрелу в висок. Эдвард закрыл лицо ладонями и зажмурился, отказываясь верить чёртовой тишине.

Мать должна, просто обязана переубедить, оправдаться, сделать всё возможное, чтобы он простил предательство. Он простит.

«Только скажи…».

Тишина затянулась.

Парень потёр лицо, отказываясь признавать влажность на пальцах, и обречённо повторил:

— Ты предала меня. Ты предала отца, и ты…

— Дин мёртв.

Если бы Эдвард не сидел на стуле, то непременно свалился на чёртову плитку пола. Расшиб голову в кровавую жижу и чувствовал себя намного живее, чем в эту самую минуту.

— Твой отец умер восемь лет назад.

«Семь лет и пять месяцев назад».

— Но жизнь продолжается, Эдвард. Давно пора…пора отпустить его.

Лицо женщины расплылось перед глазами, и Принс заставил себя моргнуть. Режущая боль сопровождалась выделением слезы, и Эдвард не пытался скрыть слабость.

Хотел, чтобы мать видела и знала, насколько болезненны её слова. Насколько безжалостно они уничтожали любовь, веру, надежду. То, что он так старательно оберегал.

— Тебе станет легче, как только ты отпустишь.

Поднялся из-за стола и лихорадочно вытер лицо рукавом свитера.

— Эдвард, отпусти…

— Мне… мне надо прогуляться.

Прошёл к выходу из столовой и не подумал посмотреть на женщину, что продолжала мять в пальцах салфетку.

— Обещаешь подумать над моими словами?

Эдвард чуть не споткнулся о собственные ноги. Она не понимала. Кажется, она искренне не понимала.

Когда это случилось? В какой момент он её потерял?

— Я не пью чай с тремя ложками сахара, мама. Никогда не пил с сахаром.

Оставил связку ключей на тумбочке в прихожей и вышел из дома, неосознанно замедляя шаг на ступеньках крыльца.

Ещё один шанс?

Что бы то ни было, им не воспользовались.

* * *

Писк треклятого автоответчика вынудил возвести глаза к небу:

— Роуз, перезвони при первой же возможности. Надо обязательно поговорить, — дёрнул на себя дверь и вошёл в едва освещённое заведение. — И, пожалуйста, не волнуйся. Сваливай всё на меня!

Прежде чем подойти к барной стойке, около которой дожидалась знакомая миловидная девушка, тепло проговорил в динамик:

— Береги себя, Роуз. Жду звонка!

Музыкальная группа заканчивала свою программу на сцене паба, который стал для них новой площадкой. По словам фронтмена, «Сокол» изжил себя, и необходимо подыскивать аудиторию среди жителей «элитных» районов Кембриджа.

Да, это заведение отличалось, как минимум, дорогим интерьером и посетителями, которым не требовалось намекать на чаевые. Преобладание красных и чёрных цветов в лакированной мебели и приглушённый свет в своей совокупности создавали интимную атмосферу.

В этом пабе вероятность нарваться на пьяниц и драчунов сведена к нулю, потому что грозного вида охрана стояла у входа с металлоискателем и внимательно следила за обстановкой внутри.

— Выглядишь паршиво, — заметила Луиза и протянула стакан виски.

— Чувствую себя ещё хуже, — благодарно отсалютовал напитком и одним глотком осушил до последней капли.

Сел на барный стул и, поставив локти на поверхность барной стойки, прижал ладони к ноющим вискам. Провёл три часа жизни в убогом автобусе, которому давно пора на свалку или, хотя бы, на тщательный осмотр с последующим ремонтом. Поездка выдалась ужасной не только из-за грохота мотора, сломанного кресла и отвратного запаха бензина, а во многом благодаря тому холоду, что сковал внутренности.

Холод заставлял каждую минуту вздрагивать всем телом, будто сидел на электрическом стуле. Холод вызывал немоту пальцев рук и ног. Холод вынуждал обхватывать озябшие плечи руками, лишь бы унять дикий озноб.

Судя по наряду Лу, что состоял из кроп-топа и юбки, в пабе более чем тепло. И судя по встревоженному взгляду, парня лихорадило не на шутку.

— Держи, — протянула ещё одну порцию горячительного напитка, которого постигла участь предшественника. — Может, пройдёшь в гримёрку? Там удобный диван и есть тёплый плед.

Эдвард отрывисто мотнул головой:

— Здесь неплохо.

— Могу чем-нибудь помочь?

Будь другая ситуация, он бы непременно раздражился на проявление заботы. Однако сейчас не был способен ни на злость, ни на раздражение, ни на что, кроме бесконечного ощущения холода. Пугающего холода.

— Поторопи Генри, — попросил и не посмотрел на невесту друга, потому что не хотел, чтобы она лишний раз видела его красный взгляд.

За чёртову слабость он обязательно проклянёт себя и не раз. Сейчас же дал знак бармену повторить заказ.

Алкоголь пытливо разжигал тепло в теле, но все старания ограничивались едва ощутимым щекотанием в области грудной клетке. Эдвард разочарованно покрутил в пальцах стакан и замер, зацепившись взглядом за безымянный палец. Точнее за кольцо, в котором не было смысла. Никогда не было.

Снял обручальное кольцо и крутанул металл, отчего он пролетел по всей поверхности барной стойки, ударился о преграду в виде широкой ладони.

Генри задумчиво поглядел на кольцо и сжал в кулаке.

— Как ты? — риторический вопрос слетел с языка, и парень присел на барный стул. — Алкоголь не лучшее решение.

— Твоя невеста меня споила.

— Лу не знает иного способа поддержки, — хмыкнул Генри и с долей сожаления признался. — Из меня тоже поддержка не очень.

Эдвард перевёл взгляд с кубиков льда, что покоились на дне стакана, на единственного друга. На единственного друга, который ответил на звонок после третьего гудка и выслушал нытьё.

Даже не перебил, не испустил нетерпеливого вздоха, а только назвал адрес и попросил приехать первым же рейсом.

— Ты умеешь слушать, — похвалил Эдвард. — Большего мне не надо.

Вибрация мобильного телефона заставила парня быстро разблокировать экран в надежде, что Роуз дала о себе знать. Однако ничего, кроме треклятого спама, не обнаружил. С разочарование убрал телефон в карман джинсов и запустил пальцы рук в волосы.

Неопределённость, неизвестность и этот жуткий холод, — всё пугало.

— Мать не звонила? — осторожно спросил Генри, на что Принс глухо усмехнулся:

— Настрочила сообщение, но я его не прочитал, — признался и закрыл лицо ладонями. — Почему, Генри? Почему она выбрала Райдера? Я же обещал, что всё будет хорошо. Потерпеть оставалось совсем немного: я заработал бы денег, купил всё, чего она только пожелала бы. Чёртовы платья, украшения, поездки на острова… На что там ещё тратил деньги Райдер? Я бы потратил больше, только бы она была счастлива. Была со мной.

Вытер глаза тыльной стороной ладони и лишил стакан содержимого, после чего наблюдал, как оперативно сработал бармен. Новая порция наполнена до краёв.

— Я всегда выбирал её, даже не задумывался. Она же, не колеблясь, сдала меня Райдеру. Почему? — уставился на печатки на собственных пальцах и задумчиво произнёс. — Я размышлял в дороге… Да, из меня выдался не лучший сын: часто отговаривал, повышал голос, бывало, говорил грубости. Но я всегда был на её стороне. Передрался со всеми мальчишками, обругал всех соседей, что косо смотрели на мать, которая пренебрегла трауром и так скоро вышла замуж во второй раз. Я сам не одобрял её поступки, но никогда и мысли не допускал, чтобы бросить. Она — единственный родной мне человек. Больше никого нет.