Дарси Дарк - Гроздь винограда

— В её решении нет твоей вины, Эд, — осторожно проговорил Кинг, когда друг замолк на несколько минут.

— Теперь же я один, — подытожил Эдвард. — Как бы убого и мыльно не звучало, но я реально один. Ни отца, ни матери. Кто мне позвонит, если я сегодня задержусь в этом чёртовом пабе и не приду домой? — глухой смешок вырвался из горла. — А где мой дом?

— Я позвоню.

Генри сжал пальцами плечо друга:

— Митч, Адам, Лу, Клэр и Сара позвонят.

Посмотрел на музыкальную группу, что разместилась неподалёку от сцены, и слабо улыбнулся. Не потому, что хотел улыбаться, а просто не знал, как иначе отреагировать на слова фронтмена.

— На худой конец тебе всегда позвонит Блейк и поделится подробностями своей личной жизни.

Тут Эдвард не выдержал — рассмеялся.

Смешинки быстро потонули в глотке алкоголя, и неодобрительный взгляд Генри не заставил себя долго ждать.

Принс понимал, что алкоголь — плохой способ справиться с гнетущими мыслями, ведь толку от него никакого. Не справлялся ни с холодом, сковавшим тело, ни с эмоциями, что выходили из-под контроля влажными подтёками под глазами.

Как раньше он справлялся с болью? Обращался к музыке. Но как побороть такой новый вид боли? Такой мучительной, такой пугающей и всеобъемлющей.

Эдвард неловко кивнул в сторону сцены:

— Через сколько выходите?

— Пятнадцать минут в запасе у нас есть.

Кивнул и обвёл взглядом приготовленную к выступлению аппаратуру. Пошевелил онемевшими пальцами, как если бы примеривался к струнам гитары, и усмехнулся. Усмехнулся собственному воображению, которое вдруг переместило его на сцену и дало в руки музыкальный инструмент.

Будет легче и в этом случае?

— Что скажешь, если я напрошусь к вам?

— Скажу, что это отличная идея. И ребята, уверен, обрадуются, — Генри с нескрываемой долей облегчения улыбнулся. — Что будем играть?

Эдвард долго смотрел на сцену, пока из горла не вырвался истеричный ответ:

— Не знаю, — растерянно развёл руками. — Я не знаю, что исполнять.

— Эд…

— Отец говорил, что будет первым моим слушателем, первым купит билет на концерт, будет первым зрителем. Он…умер. И тогда я пообещал себе, что не выйду на сцену.

Потому что отец не стал ни первым слушателем, ни зрителем, его просто не стало.

— Отца нет, и во мне нет уверенности. Понимаешь?

Навряд ли, Генри понимал. Возможно, только догадывался. Однако Эдвард не ждал ответа, ведь единственное, что было необходимо — озвучивать гнетущие мысли. Иначе они прогрызут мозг, подобно зомби из фильмов ужасов.

— Родные никогда не умирают, — уверенно проговорил Генри, физически ощущая неуверенность друга. — Они живут рядом с теми, кто помнит их и любит.

Похлопал Эдварда по плечу и, поднявшись на ноги, двинулся в сторону своей группы. Пятнадцать минут или даже меньше осталось до выступления, и парень никак не мог решиться последовать за другом.

Столики в пабе погрязли в сумерках, которые прерывались белым светом прожекторов, обращённых на сцену. Посетители не спешили разделываться с напитками, напротив, планировали растянуть удовольствие и насладиться приятной атмосферой, музыкой.

Эдвард перехватил выжидающий взгляд Генри и, поколебавшись в последний раз, двинулся к сцене.

— Ты справишься?

Кивнул, как если бы был уверен в собственных силах. Не публика его пугала. Казалось, вовсе не обращал внимания на зрителей, что с любопытством наблюдали за ним. То, как неспешно взял гитару, настроил подставку микрофона под свой рост, убедился в исправности аппаратуры и…заиграл.

Не смотрел на людей, не замечал обращённых глаз, а вглядывался вдаль, что расплывалась в свете прожекторов. Белый свет должен слепить глаза, но ничего подобного не происходило. Напротив, режущая боль утихла и стало легче моргать непрошенную влажность.

— «Просто перестань плакать,

Это знамение времени.

Добро пожаловать на последнее шоу»⁽²⁾.

Пятнадцатилетний Эдвард не испытывал стыд из-за подслушанного разговора. Теперь стало очевидны слёзы матери, которые не прекращали течь по её серому от недосыпа лицу.

Завтра. Завтра отец умрёт. Или сегодня вечером. Врач не давал гарантий — болезнь не предполагала никаких гарантий.

— «Ты неплохо выглядишь здесь, внизу,

Хотя на самом деле тебе так плохо»⁽³⁾.

Пятнадцатилетний Эдвард застыл в дверном проёме палаты отца. Смотрел, как мать сидела на краю больничной койки и не отрывала влажных губ от худых рук мужчины. Его ноги, его руки, его лицо, — всё его тело выглядело неестественно исхудалым. Эдвард никогда прежде не видел такой худобы. Тем более не мог представить, что когда-нибудь увидит отца в такой… форме.

— «Просто перестань плакать,

Это знамение времени.

Нам нужно покинуть это место»⁽⁴⁾.

— Я тебя очень сильно люблю, Дин, — плакала мать, отчего пятнадцатилетний Эдвард опустил взгляд. Ему было неловко от слов матери и вида отца.

Странные ощущения. Он знал, что уже завтра его мир изменится, но продолжал думать о разных глупостях.

Эдвард не понимал, а мать понимала? Слёзы текли по лицу сильнее, чем прежде. Голос звучал надрывно, на каждом выдохе оставлял горький осадок.

Это прощание?

— Уже поздно, Энн, — голос отца, напротив, звучал слабо и тихо. — Возвращайтесь домой.

— Мы завтра обязательно приедем.

«Но ведь завтра уже не наступит, мама», — дивился Эдвард, следя за странным диалогом.

Хотя она всегда так говорила, покидая палату. Отец же отговаривал от раннего визита, но всегда признавал, как рад присутствию семьи в тоскливой палате.

Однако на этот раз сил не хватило на отговоры. Судорожный вздох — единственное, что услышал Эдвард.

— Я попрошу врача усилить обезболивающее, — пообещала мать и вновь прильнула губами к косточкам на пальцах мужчины.

— «Всё будет в порядке —

Мне сказали, что конец уже близок.

Нам нужно бежать отсюда»⁽⁵⁾.

Пятнадцатилетний Эдвард боязливо перевёл взгляд на мать, которая на трясущихся ногах двинулась к выходу. Пора уходить? Уже? Вздрогнул от прикосновения её дрожащей руки и уставился на отца.

Осунувшееся лицо, неестественная бледность, пересохшие губы и залёгшая грусть на дне светло-зелёных глаз испугали парня. Застыл в дверном проёме и смотрел, как отец искал силы, чтобы заговорить:

— Эдвард…

Эдвард для чего-то кивнул и не решился подойти к отцу. Он выглядел так…незнакомо. Так по-другому. Вовсе не похож на самого себя.

— Пока, пап.

И неуверенно помахал рукой, одновременно растягивая губы в улыбке.

— Пока…

— «Помни, всё будет в порядке,

Мы можем где-то снова встретиться,

Где-то вдали отсюда»⁽⁶⁾.

Эдвард видел восторженные лица зрителей и слышал громкие аплодисменты.

Он мечтал об этом с тех пор, как помнил себя. Стоять на сцене, исполнять свою музыку и петь свои песни. Получить одобрение. Признание таланта. Знать, что его музыка делает кого-то счастливее, а кому-то помогает справиться с несчастьем.

Может, кто-то будет веселиться под его песни. Кто-то грустить. Может, музыка станет спасение, как стала спасением для него самого.

Эдвард закрыл глаза, ощущая, как горячие слёзы сорвались с ресниц и разбились о сцену.

Я люблю тебя, папа.

И отпускаю.

* * *

Алиса застегнула чемодан и запихнула под кровать, вспоминая ворчание соседки. Её категорически не устраивало местоположение чемодана, что стоял за дверью в ванную комнату. Спорить с девушкой, которая не поборола симптомы пубертатного возраста, оказалось бесполезно. Потому Алиса без лишних скандалов собрала вещи и убрала чемодан.

Завтра она уезжает домой на Рождество. Ещё никогда скорая встреча с родителями не воодушевляла настолько, что Алиса несколько минут сидела с улыбкой до ушей и в абсолютной тишине.

Две недели она не увидит напыщенной соседки.

Две недели не увидит невинного личика Рози, до которой с большим трудом дошла истина — от её общества выворачивало наизнанку. В прямом смысле кишечник не справлялся с едой и выталкивал наружу, стоило в поле зрения показаться девушке.

Но самое главное и радостное — Алиса не увидит Принса. Не услышит его голоса. Даже издали не заметит чёртову макушку со вьющимися волосами. Не почувствует пронзительный взгляд светло-зелёных глаз.

Он смотрел. После их последней встречи, а именно после пощёчины, он не видел смысла скрываться. Смотрел в упор и не краснел, когда Алиса подлавливала его за пристальным рассматриванием.

Две недели должно хватить, чтобы восстановить силы, эмоциональные барьеры и более-менее спокойно перенести последний семестр учёбы. А дальше…она и не вспомнит о годах, проведённых в общежитии на одном этаже с Принсем.

Дальше будет легче и счастливо.

Алиса с нетерпением ждала этого момента, потому не видела смысла скрывать улыбку.

Однако спокойствие неожиданно прервал стук в дверь. Бросила взгляд на пустующую кровать соседки, которая ушла к подругам с ночёвкой, и с сомнением поджала губы.

Она хорошо изучила повадки соседки — стучать в дверь не станет, как и Марина предпочитала бесцеремонно ввалиться в комнату. Другие личности — нежеланные гости, потому не было смысла отвлекаться и открывать дверь.

Стук повторился.

Может, комендант?

Алиса в раздражении поднялась с кровати и подошла к двери.

— Кто?

— Эдвард.

Девушка отшатнулась от двери, будто та была пропитана ядом, и любое прикосновение с кожей грозило неминуемой смертью.

«Что за чёрт?»

— Я тебя разбудил? — спустя минуту тишины спросил парень, и глаза Алисы расширились с ещё пущим эффектом. Сердце ушло в пятки при очередном стуке и голосе, что звучал непривычно тихо и скрипуче:

— Прости, я не хотел тревожить твой сон.

Девушка нахмурилась.

Что-то было не так. Сам приход Принса подходил под критерий «не так», но его слова вовсе сбивали с толку.

Осторожно подошла к двери и, поколебавшись, повернула ручку. Любопытство, будь оно неладное, взяло вверх над здравым смыслом. Последний взвыл от отчаяния.

Эдвард стоял, прислонившись спиной к стене и задумчиво постукивал каблуком ботинок по полу. Не сразу заметил, что его приход возымел хоть какую-то реакцию от девушки, и продолжал что-то бурчать себе под нос.

— Эдвард?

Резко вскинул голову и осмотрел девушку таким взглядом, будто не он заявился к ней поздним вечером, а она нарушила его покой.

— Голден… Нет, Алиса… Можно я буду называть тебя Алисой, м-м?

Девушка не знала, отчего растерялась больше: от проблем с речевым аппаратом, от запаха алкоголя или от её имени, произнесённого устами Принса.

— Это же моё имя.

— Да-а, точно! Я иногда забываю, что тебя зовут Алиса, — хрипло рассмеялся парень и оттолкнулся от стены, но был вынужден вновь прислониться к ней плечом, чтобы сохранить равновесие. — У тебя красивая фамилия, знаешь? Голде-е-е-е-н!

Девушка поморщилась при виде такого… Принса, и неверующе спросила:

— Ты пьян?

Глупый вопрос, но под стать глупой ситуации, которую учинил парень. Он нахмурился, как если бы всерьёз обдумывал ответ, и внезапно встретился лбом со стеной:

— Вот же я кретин… Припёрся к тебе пьяным! Чёрт! Ты же не переносишь алкоголь с тех пор, как твой отец стал пьяницей… — глухо застонал и сильнее шибанул лбом о стену. — Нет-нет, я не хотел оскорблять. Твой папа лечится, не так ли? Он не пьяница, он просто…болеет!

Алиса растерянно глядела на Принса и искренне не понимала, как ей поступить: закрыть дверь и надеяться, что он уйдёт? Но разве можно оставить его в таком…уязвимом состоянии?

Надо звонить Дилану, срочно!

— Я всегда поступаю неправильно, когда дело касается тебя, — продолжал бормотать Принс, заставляя девушку замереть с телефоном в руке. — Я столько сделал неправильно, потому что хотел, как лучше…для себя, — оторвал лоб от стены и посмотрел на застывшую девушку. — Забыл подумать, как лучше будет для тебя. Кретин!

Громкий рык парня заставил Алису испуганно выглянуть в коридор в надежде не обнаружить посторонних ушей и с ужасом увидела несколько зевак, что слонялись от комнаты к комнате.

— Эдвард, тише…

— Я ошибся, Алиса. Даже не представляешь, как сильно я облажался!

Девушка вжалась спиной в дверь и, не веря в собственные действия, ухватила пальцами за локоть молодого человека: