– Желаю тебе счастья, Кэтрин, с этим трусом, у которого в жилах течет не горячая кровь, а молоко! – насмешливо сказал ее друг. – Ну и вкус у тебя! Ты предпочла мне эту жалкую личность! Не хочу марать об него руки, но хорошего пинка отвесил бы ему с удовольствием. Он что, плачет или собирается упасть в обморок со страха?

Хитклиф подошел и ударил ногой по креслу, где скорчился Линтон. Лучше бы он так не делал, потому что мой господин вскочил и нанес ему такой сильный удар прямо в грудь, который любого другого человека не такого мощного сложения уложил бы наповал. У Хитклифа на минуту вышибло дух. Пока он не пришел в себя, мистер Линтон вышел в заднюю дверь на двор и оттуда вошел через главный вход.

– Ну вот! – закричала Кэтрин. – Теперь тебе сюда хода нет! Беги скорее, исчезни! Он вернется с парой пистолетов и полудюжиной помощников. Если он нас подслушал, то он тебя никогда не простит. Плохую услугу ты мне оказал, Хитклиф! Но сейчас уходи и не мешкай! Мне легче видеть Эдгара припертым к стенке, чем тебя.

– Неужели ты думаешь, я уйду, когда у меня в груди все горит от его удара? – взревел Хитклиф. – Да я ему все ребра переломаю, клянусь дьяволом! Раздавлю его, как гнилой орех, прежде чем уберусь отсюда! Если я сей же час не собью его с ног, я должен буду его когда-нибудь убить. Поэтому, если тебе дорога его жизнь, позволь мне добраться до него!

– Он не придет, – сказала я, погрешив против истины. – Сюда идет кучер и двое садовников. Неужели вы будете ждать, чтобы они вас вытолкали прямо на дорогу? У них у каждого дубинка, а хозяин, скорее всего, будет просто смотреть из окна гостиной, как они исполняют его приказ.

Садовники и кучер были уже во дворе, но и Линтон был с ними. Хитклиф, быстро прикинув свои шансы, предпочел не затевать драку с тремя слугами. Он схватил кочергу, взломал замок задней двери и выбежал наружу прежде, чем они ворвались в кухню.

Миссис Линтон, пребывая в состоянии крайнего возбуждения, приказала мне сопроводить ее наверх. Она не знала, что я передала ее разговор с Хитклифом хозяину, а я не собиралась ей об этом говорить.

– Я скоро ума лишусь, Нелли! – воскликнула она, кидаясь на диван. – В голове моей стучит тысяча молотов! Скажи Изабелле, чтобы остерегалась меня. Это она во всем виновата. Если она или кто-нибудь другой попробуют еще сильнее разозлить меня, то я точно впаду в бешенство. И еще, Нелли, скажи Эдгару, если ты его сегодня увидишь, что я могу опасно заболеть. Мне бы даже хотелось заболеть, потому что он до крайности удивил и расстроил меня! Хочу его напугать. Кроме того, он может сейчас прийти и начать укорять меня или жаловаться, я в ответ тоже начну обвинять его, и один Бог знает, чем это все у нас закончится! Ты ведь ему скажешь, Нелли, милая? Ты же знаешь, что я совершенно не виновата в том, что случилось. Что, скажи на милость, заставило его подслушать наш разговор? Хитклиф, когда ты ушла, наговорил Бог знает чего, он вел себя просто ужасно, но я бы убедила его оставить Изабеллу в покое, а остальное – не важно. А теперь все насмарку, и только из-за того, что один глупец решил услышать о себе плохое, прямо как будто его сам дьявол на это подталкивал! Если бы Эдгар не услышал, о чем мы говорили, хуже бы ему от этого не стало. Вспомни, он принялся выказывать мне свое неудовольствие, да так грубо – и это после того, как я до хрипоты кричала на Хитклифа, – что мне вдруг стало все равно, как они поступят друг с другом, особенно когда я поняла, что, вне зависимости от исхода этой ужасной сцены, мы с Хитклифом будем разлучены и неизвестно когда сможем свидеться! Что ж, если я не могу сохранить Хитклифа как друга, если Эдгар хочет быть гадким ревнивцем, я возьму и разобью сердца им, разбив себе на погибель свое собственное. Только так, доведя себя до последней крайности, я смогу быстро положить всему конец! Но такое средство я оставлю на самый крайний случай, когда Эдгара уже ничем будет не удивить. До сего дня он опасался моих приступов ярости, значит, ты должна сказать ему, чтобы опасался и впредь. И еще напомни ему, что мой бешеный нрав, моя горячность, если их не успокоить, могут перейти в безумие. И сотри же, наконец, со своего лица это безразличие, прояви хоть каплю тревоги за меня!

Без сомнения, невозмутимость, с которой я выслушала Кэтрин, могла вывести ее из себя, потому что она изливала мне душу со всей искренностью. Но я пребывала в убеждении, что тот, кто способен заранее загадывать, как обращать себе на пользу свои же приступы гнева, может, даже находясь в их власти, управлять собой одною силою воли. Также мне совсем не хотелось «запугивать» ее мужа в угоду ее себялюбивым целям, ведь он и так был взволнован и расстроен сверх меры. Вот почему я ничего не сказала хозяину, когда увидела его идущим в гостиную, но взяла на себя смелость задержаться у дверей, чтобы подслушать, не возобновится ли ссора между супругами. Первым заговорил мистер Линтон:

– Останься, Кэтрин, – сказал он без всякой злобы, но с печальной обреченностью. – Я не буду надоедать тебе своим присутствием. Я пришел не спорить и не мириться. Мне просто нужно знать, собираешься ли ты после того, что случилось сегодня, продолжать свою близкую дружбу с…

– Ох, ради всего святого! – прервала его Кэтрин, топая ногой в раздражении, – не хочу больше этого слышать! У тебя в жилах не кровь течет, а студеная вода, у тебя не душа – кусок льда! А я горю огнем и не в силах выдержать такую черствость!

– Тогда ответь на мой вопрос, и я не буду больше тебя тревожить, – настаивал мистер Линтон. – Ты должна ответить, и можешь не рассказывать, какая у тебя пламенная натура. Я понял, что когда тебе нужно, в тебе достаточно выдержки, как и в любом другом человеке. Отрекаешься ли ты с этого дня от Хитклифа или порываешь со мной? Ты не можешь одновременно быть моим и его другом, и ты должна ответить прямо сейчас, кого из нас ты выбираешь.

– А ты должен прямо сейчас оставить меня в покое! – вскричала Кэтрин в страшной ярости. – Я требую этого! Разве ты не видишь, что я еле держусь на ногах. Эдгар, ты… уходи сейчас же!

Она дернула за шнур звонка так, что порвала его, и звонок жалобно задребезжал. Я вошла неторопливо и спокойно. Ее приступы бессмысленного и дикого гнева вывели бы из себя и святого! Она упала на диван и забилась в судорогах, так скрежеща зубами, что, казалось, они вот-вот раскрошатся! Мистер Линтон стоял и смотрел на нее с внезапным раскаянием и страхом. Он велел мне принести воды. Она задыхалась и не могла вымолвить ни слова. Я принесла полный стакан воды, но поскольку пить она не стала, то я брызнула ей в лицо. Через несколько секунд она резко вытянулась и замерла, глаза ее закатились, а щеки побелели и запали как у мертвеца. Линтон выглядел потрясенным до глубины души.

– У нее кровь на губах, – содрогаясь, промолвил он.

– Не обращайте внимания, – ответила я язвительно. И я рассказала ему о том, что его жена перед его приходом решила разыграть припадок. Я говорила слишком громко, и она услышала – она вскочила на ноги, волосы ее разметались по плечам, глаза горели, а все мышцы на руках и шее вздулись от напряжения. Я решила, что сейчас она накинется на меня с такой яростью, что может мне все кости переломать, но она только обвела все вокруг безумным взглядом и ринулась вон из комнаты. Хозяин велел мне следовать за ней, что я и сделала, но в спальню Кэтрин меня не пустила, заперев дверь изнутри.

Поскольку на следующее утро она не соизволила спуститься к завтраку, я поднялась наверх, чтобы узнать, не желает ли она поесть в спальне. Ее ответом было категорическое «Нет!». С тем же вопросом я обратилась к ней в обед и в то время, когда у нас подавали чай, а потом и на следующий день, и ответ всегда был один и тот же. Мистер Линтон, со своей стороны, почти не выходил из библиотеки и не интересовался, чем занимается его жена. Он почти час расспрашивал Изабеллу, ожидая, что та выскажет приличествующее случаю возмущение ухаживаниями Хитклифа, но он ничего не понял из ее уклончивых ответов и был вынужден прекратить допрос, так ничего и не выяснив, но предупредив сестру со всей серьезностью, что, если она будет настолько слепа, чтобы поощрять своего недостойного поклонника, это приведет к полному разрыву родственных отношений между ней и братом.

Глава 12

Пока мисс Линтон бродила по парку и саду, вскармливая непролитыми слезами свою печаль, пока ее брат сидел, запершись в библиотеке среди книг, которые он даже не открывал, лелея призрачную надежду на то, что искренне раскаявшаяся Кэтрин придет умолять его о прощении и мириться, – в то время как сама Кэтрин по-прежнему отказывалась от еды, чтобы Эдгар страдал от ее отсутствия за столом, будучи уверена, что только отчаянная гордость не позволяет ему немедля броситься к ее ногам, – я как ни в чем не бывало продолжала свои хлопоты по хозяйству, все больше убеждаясь, что в стенах усадьбы «Скворцы» разумная душа живет в одном-единственном теле – моем собственном. Я решила не тратить времени, утешая юную мисс в ее горе и уговаривая госпожу поесть, равно как и не обращала особого внимания на вздохи моего хозяина, который в глубине души жаждал поговорить о своей жене, коль скоро он не слышит ее голоса. Я сказала себе: «Пусть каждый из них идет своим путем и на меня не рассчитывает», и решила твердо придерживаться этой линии поведения. И вот на горизонте забрезжили первые признаки успеха на выбранном мною пути – во всяком случае, мне так показалось.

На третий день миссис Линтон отперла дверь спальни: у нее кончилась вода в кувшине и в графине. Она потребовала наполнить эти сосуды и принести ей тарелку каши, потому что она, кажется, умирает. Мне подумалось, что эти слова предназначены для ушей Эдгара, потому и не поверила ей, однако оставила свои мысли при себе и как ни в чем не бывало принесла ей чаю с тостами. Она жадно поела и попила, а затем со стонами откинулась на подушки, ломая руки и восклицая: «Ах, я умираю! Умираю, потому что никому нет до меня дела! Раз так, то я хочу умереть… Не нужно мне было есть и пить вовсе…» Через некоторое время я услышала ее шепот: «Нет, назло ему не умру… иначе он только обрадуется… он меня совсем не любит… он не будет по мне скучать…»

– Вам что-нибудь нужно, мадам? – спросила я, сохраняя внешнее спокойствие, несмотря на ее ужасный вид и странные речи.

– Что сейчас делает это живое воплощение равнодушия? – спросила она, откидывая спутанные волосы с изможденного бледного лица. – Он что, впал в летаргию или умер?

– Ни то ни другое, – отвечала я, – если вы имеете в виду мистера Линтона. Сдается мне, он в добром здравии, но его занятия отнимают слишком много времени. Он постоянно среди своих книг в отсутствии другого общества.

Мне не следовало так с ней разговаривать, если бы я знала ее истинное состояние, но тогда меня не покидало чувство, что она притворяется.

– Среди своих книг! – вскричала она в негодовании. – В то время, когда я умираю? Да я стою на краю могилы, как он не понимает? Боже мой, знает ли он, как сильно я изменилась? – продолжала она, глядя на свое отражение в зеркале, висевшем напротив кровати. – Неужели это – Кэтрин Линтон? Он думает, что я дуюсь или играю роль. Неужели ты не можешь сказать ему, как далеко зашло дело, как все это серьезно? Нелли, если еще не поздно, как только я узнаю о его истинных чувствах, я либо окончательно решу уморить себя голодом – хотя это нельзя назвать наказанием для бессердечного, – либо одержу победу над своим недугом и навсегда уеду отсюда. Ты говоришь правду о нем? Берегись, если ты лжешь! Ему действительно все равно, буду я жить или умру?

– Вообще-то, мадам, – ответила я, – хозяин не знает, что вы на грани безумия, и, конечно же, не боится, что вы заморите себя голодом.

– Ты так думаешь? Тогда скажи ему, что я обязательно это сделаю! Убеди его! Говори от себя, скажи ему, что я действительно умру!

– Вы забыли, миссис Линтон, – напомнила я ей, – что вы с аппетитом поели сегодня вечером, а завтра наверняка почувствуете себя лучше от этого.

– Если бы я только знала, что это его погубит, – прервала она меня, – я бы тут же убила себя! Все эти три долгие и ужасные ночи я не сомкнула глаз. Господь свидетель, как же я страдала! Меня одолевали видения! Представляешь, Нелли, я даже вообразила, что ты меня больше не любишь. Как странно! Мне всегда казалось, что все, кто меня окружают, как бы они ни грызлись и ни ссорились между собой, неизменно любят меня. И все они буквально за несколько часов стали врагами. Я кожей чувствую их ненависть! Как страшно встречать смерть в окружении этих пустых, холодных лиц! Вот Изабелла, я так и вижу, как она с ужасом и отвращением отказывается войти в мою комнату, потому что ей, видите ли, боязно смотреть, как Кэтрин умирает. Вот Эдгар – он торжественно застыл у моего одра и спокойно наблюдает за моей кончиной. А потом благодарит Господа за то, что тот вернул ему мир в доме, и вновь зарывается в свои книги. Вдумайся, Нелли, – в книги! Да какое ему может быть дело до книг, если я умираю!