– Я сейчас уйду, – сказала я, – но прошу вас: будьте добры к мальчику, мистер Хитклиф, а не то долго он на этом свете не заживется. Помните: он ваша родная кровь, и другой родни у вас нет в целом свете, а коли и есть, так вы о ней не знаете!

– Не бойся, я буду добр к нему, – заявил Хитклиф, посмеиваясь. – Но только я и никто другой. Видишь ли, я ревнив и не хочу ни с кем делить его привязанность. А свою доброту я начну проявлять прямо сейчас: Джозеф, принеси мальчику завтрак! Гэртон, глупый теленок, за работу! Знаешь, Нелл, – добавил он, когда мы остались одни, – мой сын может в один прекрасный день стать владельцем вашей усадьбы, и я не хочу, чтобы он умер прежде, чем я закреплю за собой все права наследования. Кроме того, он мой во всех смыслах этого слова, и я жажду полного торжества! Хочу, чтобы мой отпрыск стал законным хозяином их поместий, чтобы мой ребенок нанимал их детей за плату обрабатывать землю, принадлежавшую их отцам. Только в рассуждении этого готов я терпеть здесь плаксивого крысеныша, которого презираю за то, что он собой представляет, и ненавижу за воспоминания, навеваемые им! Но моего терпения хватит: мальчишка со мной в безопасности и будет содержаться здесь с тем же бережением, с которым твой хозяин пестует собственную дочь. Я ему приготовил комнату наверху, отделанную в лучшем виде, я ему нанял учителя, который будет приезжать сюда за двадцать миль три раза в неделю и учить его всему тому, что он пожелает. Я приказал Гэртону слушаться его. Видишь, Нелл, я все устроил так, чтобы преумножить в нем благородные черты, сделать из него джентльмена и господина над окружающими. Жаль только, что усилия мои, похоже, будут потрачены впустую. Если и просил я чего в этом мире, то лишь одного: найти в своем ребенке достойный предмет гордости, а этот маленький плакса с лицом как снятое молоко жестоко меня разочаровал.

Пока Хитклиф говорил, Джозеф вернулся с миской овсяной каши на молоке и поставил ее перед Линтоном. Мальчик поболтал в каше ложкой, поджал губы и заявил, что этого есть не может. Я видела, что старый слуга в большой степени разделяет презрение своего хозяина к ребенку, но вынужден держать свои чувства при себе: Хитклиф ясно дал понять своим домочадцам, что они должны обращаться с мальчиком почтительно.

– Не можете этого есть? – повторил Джозеф, обращаясь к Линтону и понизив голос до шепота из боязни, что его подслушают. – Но молодой Гэртон только это и кушал, когда был маленьким, а что для него было хорошо, должно бы и для вас сгодиться.

– Я не стану этого есть! – отрезал Линтон. – Убери миску!

Джозеф в негодовании забрал кашу и понес ее нам.

– Спортилась каша, что ли? – спросил он, сунув миску Хитклифу под нос.

– Почему испортилась? – изумился Хитклиф.

– Да потому, что ваш драгоценный сыночек, видите ли, есть ее не может. Вспомните его мамашу – яблочко от яблони недалеко падает – ее послушать, так мы не годились даже на то, чтобы сеять зерно ей на хлеб, слишком грязные были.

– Не упоминай при мне о его матери, – сердито сказал хозяин. – Просто дай ему что-нибудь, что он сможет съесть, вот и все. Чем его обычно кормили, Нелли?

Я посоветовала дать мальчику кипяченого молока или чаю, и Хитклиф тотчас дал своей домоправительнице соответствующие указания. «Вот и славно! – подумала я. – Себялюбие отца обеспечит его сыну безбедное существование. Хитклиф понял, что мальчик слабого здоровья, значит, обращение с ним будет терпимым. Я расскажу мистеру Эдгару, что Хитклиф задумал, и он успокоится, уверившись, что племяннику не причинят вреда».

У меня не было предлогов оставаться дольше на Грозовом Перевале, посему я попыталась исчезнуть незаметно, пока Линтон боязливо пытался отклонить попытки дружелюбно настроенной овчарки познакомиться с ним поближе. Но мальчика не так просто было обмануть! Едва я закрыла за собой дверь, как услышала его отчаянные крики:

– Не оставляй меня! Я здесь не останусь! Я здесь не…

Я услышала, как на двери поднялся и упал засов: выбежать из дому Линтону не позволили. Я села на Минни и пустила лошадку рысью в сторону усадьбы. Так кончилось мое недолгое попечительство.

Глава 21

Горькое разочарование постигло на следующий день мисс Кэти: как весела она была, когда проснулась, как хотела поскорее увидеть своего кузена и какими горькими слезами залилась после сообщения о его отъезде! Эдгару Линтону самому пришлось утешать дочь, уверяя ее, что мальчик скоро вернется. Правда, он добавил: «Если мне удастся его забрать», а на это надежды не было. В тот день обещание скорой встречи с братом не помогло развеять ее горе, однако время оказалось лучшим лекарством от печали. Хоть и спрашивала она своего отца иногда, когда вернется Линтон, но его облик настолько изгладился из ее памяти, что, когда они встретились вновь, она его не узнала.

Иногда мне удавалось увидеть в Гиммертоне домоправительницу Грозового Перевала, и я пользовалась случаем и расспрашивала ее об их молодом господине. Других сведений о нем у меня не было: жил он почти так же уединенно, как Кэтрин, и с ним никто не виделся. По рассказам экономки я поняла, что он по-прежнему не может похвастаться крепким здоровьем, да к тому же извел домашних капризами. Она сказала, что мистер Хитклиф явно испытывает к мальчику неприязнь, которая растет с каждым днем, хоть он и старается скрывать это чувство. Даже голос Линтона отцу противен, и он старается долго не находиться с сыном в одной комнате. Разговаривают они между собой мало: Линтон учит уроки и проводит вечера в комнатке, которую они именуют гостиной, либо целый день лежит в постели: то он простужается, то кашляет, то страдает от каких-то еще недомоганий и хворей.

– Никогда в своей жизни не видела я такого трусишку, – добавила домоправительница. – И никого, кто бы так заботился о себе. Чуть замешкаюсь вечером окно закрыть, а он уже бежит жаловаться и плакаться, как будто глоток свежего вечернего воздуха его убьет! На дворе лето в разгаре, а в его комнате извольте поддерживать огонь, дым от трубки Джозефа – самый страшный яд, и подавать нашему прекрасному принцу можно только сласти да лакомства, да еще молоко, кружку за кружкой, а уж как зимой мы будем обходиться со всеми его причудами, ему и дела нет! Целыми днями сидит сиднем, закутавшись в меха, у камина, перед ним тосты, питье горячее или еще какие яства, а коли Гэртон к нему придет развеселить да подбодрить (Гэртон парень грубый, простой, но не злой, можно даже сказать, отзывчивый), то дело ничем хорошим у них не кончается: один плюнет, выругается и уйдет, а другой сидит и плачет в три ручья. Если б мальчонка не приходился хозяину сыном, сдается мне, мистер Хитклиф был бы не прочь, чтоб Гэртон малость поучил неженку уму-разуму. А может, отец и за порог бы этого Линтона выставил, коли узнал бы обо всех его штучках. Но мистеру Хитклифу недосуг – в гостиную он не заглядывает, а ежели Линтон в зале при нем канючить начинает, хозяин его в два счета наверх спроваживает.

Из рассказа экономки я поняла, что Хитклиф-сын в отсутствии любви и привязанности сделался неприятным, черствым и самовлюбленным юнцом, если только не был таковым с самого начала по своей природе. Интерес мой к мальчику от этого ослабел, хотя в душе моей жила печаль из-за его незавидной участи и уверенность в том, что, останься он с нами, он был бы сейчас другим человеком. Мистер Эдгар поощрял мои усилия собрать побольше сведений о своем племяннике, думал о нем постоянно и, как мне кажется, готов был пойти на риск, чтобы увидеть его. Однажды он велел мне справиться у экономки, бывает ли Линтон в деревне. Та рассказала, что мальчик только дважды ездил туда верхом с отцом, а потом три-четыре дня жаловался, что чувствует себя совершенно разбитым. Экономка, у которой я черпала эти сведения, ушла от мистера Хитклифа, если мне память не изменяет, через два года после приезда его сына на Грозовой Перевал, а с той, что пришла ей на смену и до сих пор там живет, я тогда знакома не была.

Время в усадьбе «Скворцы» по-прежнему текло без забот и хлопот до той поры, пока мисс Кэти не исполнилось шестнадцать лет. В день ее рождения мы никогда не устраивали празднеств, потому что он совпадал с годовщиной смерти хозяйки. Каждый год мистер Линтон проводил этот день, запершись в библиотеке, а в сумерках шел к Гиммертонской церкви, где иногда оставался на могиле жены заполночь. Предоставленная сама себе, Кэтрин вынуждена была развлекаться, как умела. В том году двадцатого марта погода стояла прекрасная, и стоило ее отцу уединиться в библиотеке, моя молодая госпожа спустилась вниз, одетая для прогулки. Она сказала, что мистер Линтон отпустил ее побродить у края вересковых пустошей вместе со мной, но с условием, что мы не уйдем далеко и вернемся через час.

– Поторопись, Эллен! – весело воскликнула она. – Я знаю, куда мы пойдем. На пустоши нынче живут куропатки, и я хочу взглянуть, свили ли они уже гнезда.

– Что-то далековато вы задумали идти, мисс, – ответила я. – Не вьют они своих гнезд у края пустоши.

– Вот и ошибаешься, – заявила она. – Мы с папой ходили туда – это недалеко.

Я надела шляпку, и мы отправились в путь. Кэти уносилась вперед, возвращалась ко мне, вновь убегала, как молодая борзая, а я с удовольствием двигалась за ней, слушая далекое и близкое пение жаворонков и наслаждаясь мягким светом и теплом весеннего солнышка. Я любовалась моим сокровищем, моей любимицей: золотые кудри развеваются за спиной, на свежих щечках румянец нежный и чистый, как у дикой розы, глаза светятся безоблачной радостью. Ангелом она была в те дни, счастливейшим из созданий, так почему же не смогла она удовольствоваться этим счастьем?

– Ну и где же ваши куропатки, мисс Кэти? Уже пора нам их увидеть. Ограда парка осталась далеко позади, – спрашивала я по мере того, как мы продвигались все дальше и дальше.

– Пройдем еще чуть-чуть, Эллен, совсем немного, – был ее неизменный ответ. – Заберись на холм, спустись вниз, выберись на другую сторону – а я забегу вперед и подниму птиц тебе навстречу.

Но мы столько раз взбирались на холмы, спускались с них и взбирались на новые, что я в какой-то момент выбилась из сил и велела ей остановиться и повернуть назад. Мне пришлось кричать в полный голос, потому что Кэти далеко меня обогнала. Моя питомица либо не услышала меня, либо не обратила внимания, и продолжала нестись вперед, так что мне волей-неволей пришлось следовать за ней. Вдруг она скрылась в овраге, а когда я вновь ее увидела, она уже была на две мили ближе к Грозовому Перевалу, чем к собственному дому. Тут я увидала, как два человека задержали ее. Одного из них я узнала – это был мистер Хитклиф собственной персоной.

Кэти, можно сказать, попалась с поличным на том, что разоряла или, по крайней мере, выискивала гнезда куропаток на земле мистера Хитклифа, который воспользовался случаем и обвинил ее в браконьерстве.

Когда я с трудом доковыляла до всех троих, Кэтрин как раз оправдывалась:

– Я не только никаких гнезд не потревожила, я их вообще не нашла, – говорила она, показывая в доказательство своих слов пустые ладони. – Я не собиралась собирать яйца куропаток, а только хотела на них посмотреть. Папа сказал, что птиц здесь водится очень много.

Хитклиф улыбнулся мне со значением, давая понять, что отлично знает, кого встретил, и потому пощады от него ждать не стоит.

– Ну и кто же такой ваш папа? – грозно спросил он у Кэти.

– Мистер Линтон из усадьбы «Скворцы», – с достоинством ответила она. – Я так и поняла, что вы не знаете, кто я, а то бы вы так со мной не разговаривали.

– Вы считаете, что вашего папу здесь высоко ценят и уважают? – ехидно поинтересовался он.

– А вы кто такой? – спросила Кэтрин, глядя на него с любопытством. – Этого человека я уже раньше видела. Это ваш сын?

Она указала на Гэртона, сопровождавшего Хитклифа. За два года, прошедших с их встречи, парень по-прежнему выглядел неуклюжей и неотесанной деревенщиной и только стал еще выше ростом и шире в плечах.

– Мисс Кэти, – перебила я ее, – мы гуляем уже все три часа вместо одного, отведенного вам на прогулку. Самое время нам вернуться.

– Нет, это не мой сын, – ответил Хитклиф, отодвигая меня в сторону. – Но у меня есть сын, и вы его также раньше встречали. Хоть ваша няня спешит, мне кажется, вам обоим неплохо бы отдохнуть. Стоит вам только зайти за этот холмик, и мой дом к вашим услугам. Передохнете, наберетесь сил, и дорога обратно покажется вам гораздо легче. Вам окажут самый радушный прием.

Я шепотом велела Кэтрин ни в коем случае не принимать приглашения и решительно отказаться от него.

– Почему? – спросила она, не понижая голоса. – Я устала бегать по росистым полям и не хочу садиться на мокрую траву. Нам следует принять приглашение, Эллен. Кроме того, он говорит, что я знакома с его сыном. Должно быть, он ошибается, но, кажется, я знаю, где он живет – в том фермерском доме, в котором я побывала, когда ездила когда-то к Пеннистонским утесам. Я права?