– Ну что ты, Эллен! Уж не собираешься ли ты заплакать? – воскликнула Кэтрин, удивленная моей горячностью. – Подожди, сейчас я тебе расскажу, для чего этот тупица вдруг принялся учить буквы, и стоило ли мне быть с ним любезной. Я вошла в дом. Линтон лежал на диване и привстал, чтобы поприветствовать меня.

– Кэтрин, милая моя, я нынче болен, – сказал он, – поэтому сегодня говори ты, а я послушаю. Садись скорее подле меня. Так я буду уверен, что ты не нарушишь своего слова, и тотчас вновь возьму с тебя обещание, пока ты не ушла, вернуться ко мне на другой день.

Теперь я знала, что, когда он болен, мне нельзя его волновать и огорчать, поэтому я говорила мягко, не задавала вопросов и старалась ничем не вызвать его неудовольствия. Я принесла ему несколько самых лучших моих книг. Он попросил меня почитать немного, и я уже собралась приступить к чтению, когда в комнату ворвался Эрншо. Он, видно, поразмыслил над моими словами и посчитал себя смертельно обиженным. Этот грубиян подступил прямо к нам, схватил Линтона за руку и вытащил его из кресла.

– Убирайся в свою собственную комнату! – закричал он прерывающимся от бешенства голосом с перекошенным лицом. – И забирай ее с собой, ежели она заявилась только к тебе, а с другими и говорить не желает. Нечего выживать меня из моего дома. Катитесь отсюда сейчас же, вы оба!

Он страшно ругался на нас и, не дав Линтону времени ответить, буквально вышвырнул его в кухню. Когда я последовала за своим кузеном, рука Гэртона непроизвольно сжалась в кулак, будто бы он хотел сбить меня с ног одним ударом. Я так испугалась, что уронила одну из принесенных мною книг. Гэртон пинком ноги отправил ее мне вслед и захлопнул за нами двери. Тут я услышала злобный смешок, прошелестевший около очага, и, обернувшись, увидела этого ужасного Джозефа, который стоял, потирая руки и прямо-таки корчась от счастья.

– Я так и знал, что он вас в два счета выставит! Ах, молодец парень! Правильные у него мысли на сей счет! Знает он, еще как знает – да и я тоже, – кто тут хозяином должен быть. Хе-хе-хе! Как он вас попросил залу освободить так вежливенько, а вы и побежали! Хе-хе-хе!

– Куда нам идти? – спросила я Линтона, не обращая внимания на издевки старика.

Линтон побелел как смерть и дрожал с головы до ног. В эту минуту, Эллен, никто не назвал бы его приятным, милым или красивым! Он был ужасен: его тонкое лицо страшно исказилось в бессильной ярости, глаза выскочили из орбит. Он схватился за ручку двери и рванул ее – дверь оказалась заперта изнутри.

– Впусти, а не то я тебя убью! Впусти, а не то я тебя убью! – скорее даже не кричал, а визжал он. – Ты дьявол, ты мерзавец! Я тебя уничтожу!

Джозеф снова засмеялся своим гнусным смешком:

– Вот и папаша в мальце заговорил! Значит, есть в нем понемногу от каждого родителя… А ты, Гэртон, не тревожься! До тебя ему не добраться!

Я взяла Линтона за руки и попробовала увести, но он завизжал так отчаянно, что я отступилась. Вдруг крики его захлебнулись в страшном приступе кашля, изо рта хлынула кровь, и он упал на пол. Полумертвая от страха, я выбежала во двор и принялась звать Зиллу во всю силу своего голоса. Она скоро услышала меня – была совсем недалеко за амбаром, где доила корову, – и прибежала узнать, что случилось. А я даже не смогла ей объяснить, потому что у меня горло перехватило, а только потащила ее в дом, чтобы узнать, что сталось с Линтоном. Эрншо вышел из залы посмотреть, что он натворил, и я увидела, как он повел несчастного наверх. Мы с Зиллой начали подниматься по лестнице вслед за ними, но Гэртон остановил меня и заявил, что дальше мне ходу нет и я должна отправляться домой. Я закричала, что он убил Линтона и я обязательно войду к брату. Тогда Джозеф запер дверь и объявил, что я “ничего такого-эдакого” не сделаю, и спросил, уж не такая ли я от рождения помешанная, что и мой брат. Я стояла и плакала до тех пор, пока домоправительница не вышла от Линтона. Она уверила меня, что ему немного лучше, но что шум и крики больному не на пользу, а потом она почти насильно увела меня в залу.

Эллен, я была готова рвать на себе волосы! Я рыдала до тех пор, пока глаза мои чуть не ослепли от слез, а этот негодяй, к которому ты питаешь такие теплые чувства, стоял столбом и только и делал, что шикал на меня, чтобы я не плакала, а еще говорил, что это не его вина. В конце концов я так напугала Гэртона своими угрозами рассказать обо всем папе, чтобы его посадили в тюрьму и повесили, что он сам начал всхлипывать и поспешил выйти вон, дабы скрыть свою трусость. Но я его в ту ночь сподобилась увидеть еще раз: когда они наконец заставили меня уйти и я отъехала от Грозового Перевала ярдов на сто, он внезапно возник передо мной из тени, схватил Минни под уздцы и остановил меня.

– Мисс Кэтрин, я, честное слово, очень огорчен, – начал он, – нехорошо, конечно, получилось…

Я стегнула его кнутом и тут же испугалась, что он, пожалуй, способен убить меня. Он выпустил из рук повод, а я поскакала прочь, полумертвая от страха, и вслед мне неслись его отвратительные ругательства.

В тот вечер я не зашла пожелать тебе спокойной ночи, а на следующий день не поехала на Грозовой Перевал. Я рвалась туда, но так и не решилась, то страшась услышать, что Линтон умер, то содрогаясь от мысли о столкновении с Гэртоном. На третий день я все-таки отважилась отправиться туда, не в силах больше выносить неизвестности. Я ушла из усадьбы в пять часов вечера и двинулась на Грозовой Перевал пешком, воображая, что смогу незамеченной проникнуть в дом и добраться до комнаты Линтона. Но собаки предупредили обитателей Перевала о моем приближении. Меня встретила Зилла, которая со словами “наш паренек вроде как поправляется отлично” провела меня в чистую, уютную комнатку, с ковром на полу и диванчиком, на котором с одной из моих книг полулежал Линтон. Но представь себе, Эллен, оказалось, что он не хочет со мной разговаривать: целый час он и рта не раскрыл и даже не взглянул на меня. Вот так сильно он на меня обиделся! И что особенно неприятно, когда он соизволил заговорить, то заявил, что это я во всем виновата, потому что подняла шум, а вовсе не Гэртон! Я поняла, что сейчас не сдержусь и резко отвечу ему, поэтому встала и вышла из комнаты. В спину мне донеслось негромкое: “Кэтрин!”, но я даже не обернулась. Мне кажется, Линтон не рассчитывал на то, что я вот так встану и уйду. Следующий день был вторым из тех, которые я просидела дома. Я уже было приняла решение никогда больше не видеться с Линтоном, но было так тяжело ложиться спать и вставать в полном неведении о том, каково его здоровье, что надолго моей выдержки не хватило. Если сразу после враждебного приема, оказанного мне Линтоном, мне казалось невозможным увидеться с ним вновь, то теперь я уже почитала преступлением отказаться от встречи с ним. Тут появился конюх Майкл с вопросом, седлать ли ему Минни, и я ответила ему: “Да, конечно!” Когда моя лошадка несла меня к Грозовому Перевалу через горы и пустоши, я чувствовала, что выполняю свой долг. Мне пришлось проскакать под окнами, выходящими на дорогу, чтобы попасть во двор, посему бесполезно было скрывать свое прибытие.

– Молодой хозяин в зале, – сказала Зилла, когда увидела, что я собираюсь пойти в гостиную. Я вошла: там же находился и Эрншо, но он тотчас встал и вышел. Линтон сидел в большом кресле и дремал. Подойдя к огню, я заговорила самым серьезным тоном, словно пыталась убедить себя саму в правдивости своих слов:

– Поскольку ты меня не любишь, Линтон, считаешь, что я прихожу нарочно, чтобы испортить тебе жизнь, и каждый раз при моем появлении даешь понять, какие я причиняю тебе страдания, это наша последняя встреча. Давай попрощаемся друг с другом, а ты скажи мистеру Хитклифу, что больше не желаешь меня видеть, так что ему не нужно будет сочинять небылицы на этот счет.

– Садись и сними шляпу, Кэтрин, – тихо сказал он в ответ на мои слова. – Ты настолько меня счастливее, что должна быть более милосердной. Мой папа так много говорит о моих недостатках, с таким явным презрением относится ко мне, что я совсем запутался и ничего про себя не понимаю. Иногда я думаю, что действительно столь никчемен и ничтожен, как он считает, и тогда меня захлестывают горечь и злоба, я ненавижу всех вокруг! Да, я – ничтожество, у меня отвратительный характер и почти всегда плохое настроение. Поэтому, если хочешь, можешь со мною распрощаться – ведь я тебе мешаю наслаждаться жизнью. Но сделай милость, Кэтрин, поверь мне: если бы я смог сделаться таким же милым и добрым, как ты, я бы непременно этого добился. Я очень этого хочу – даже больше, чем стать здоровым и счастливым. Твоя доброта, – вопреки тому, что я тебя недостоин, – заставила меня полюбить тебя еще сильнее. Ах, почему я не способен обуздать свой скверный нрав и не проявлять его при тебе? Я раскаиваюсь и сожалею, что мучил тебя, и буду раскаиваться вплоть до своего смертного часа!

Я почувствовала всем сердцем, что он говорит правду и что я должна простить его, а если мы в следующий миг вновь с ним поссоримся – я его опять прощу. Мы помирились, но в тот день проплакали вместе все время, пока я оставалась с ним, мешая слезы печали и слезы радости. Как жаль, что у Линтона такая несчастная и несносная способность мучить всех своих друзей, при этом терзаясь самому, и ничего с этим не поделать!

С того вечера я всегда приходила к нему в его гостиную, потому что на следующий день вернулся его отец.

Раза три, наверное, мы были с Линтоном счастливы и преисполнены надежд, как в наш самый первый вечер наедине после разлуки, но остальные наши встречи были тягостны и мучительны, отравленные то его себялюбием и злобой, то его телесными страданиями. Но я научилась мириться с его скверным характером, как раньше научилась поддерживать его в болезни. Мистер Хитклиф нарочно избегает меня – я его почти и не видела. Однако в прошлое воскресенье, когда я пришла на Перевал раньше обычного, я услышала, как он честит бедного Линтона на все корки за его поведение накануне. Не иначе как мистер Хитклиф подслушивал под дверями, ведь откуда ему было узнать об этом. Да, не скрою, Линтон вел себя накануне пренеприятным образом, но это касалось только меня и никого больше, о чем я и сообщила мистеру Хитклифу напрямик, войдя в комнату и прервав его поучения. Отец Линтона только засмеялся и ушел, сказав, что рад, если я действительно так смотрю на это дело. С тех пор я велела Линтону переходить на шепот, если он захочет говорить гадости. Теперь, Эллен, ты все знаешь. Если запретишь мне ходить на Перевал – сделаешь несчастными двоих человек, а ведь, продолжая встречаться с Линтоном, я нисколько не потревожу ничьего спокойствия, если только ты не донесешь папе. Ты ведь не сделаешь этого? А если все-таки скажешь папе, то поступишь бессердечно».

– Я приму решение о том, как поступлю, не раньше завтрашнего утра, мисс Кэтрин, – ответила я. – Тут надо крепко подумать, посему отдыхайте, мисс, а я поразмыслю об этом деле.

Размышления мои велись вслух и в присутствии моего хозяина: я прямиком отправилась в его комнату и все ему передала, за исключением содержания разговоров между его дочерью и его племянником, да еще и словом не обмолвилась о роли Гэртона в этой истории. Мистер Линтон был очень встревожен и огорчен – гораздо больше, чем показал мне. Наутро Кэтрин узнала, что я злоупотребила ее доверием, а заодно и о том, что ее тайные свидания должны прекратиться. Напрасно она плакала, протестовала против запрета и умоляла отца проявить снисхождение к Линтону. Все, чего она добилась, было его обещание самому написать ее кузену и дать тому разрешение приходить в усадьбу, когда будет угодно, но с твердым указанием на то, чтобы Линтон более не ожидал увидеть Кэтрин на Грозовом Перевале. Возможно, если бы мистер Линтон больше знал о состоянии здоровья и характере своего племянника, он бы нашел в себе силы отказать своей дочери даже в этом малом утешении.

Глава 25

– Эти события имели место прошлой зимой, сэр, – сказала миссис Дин, – всего лишь год назад. Тогда я и помыслить не могла, что не пройдет и двенадцати месяцев, как я буду рассказывать о них постороннему для семьи человеку. Хотя, сэр, нынче вы посторонний, а немного погодя, глядишь, и родственник… Разве такого не может быть? Мужчина вы молодой, видный и вряд ли надолго удовольствуетесь одинокой жизнью. И еще мне кажется, невозможно увидеть Кэтрин Линтон и не влюбиться в нее. Вот вы улыбаетесь, но почему же вы всякий раз оживляетесь, когда я заговариваю о ней, почему ею интересуетесь? Почему вы попросили повесить ее портрет над камином в вашей комнате? И почему…

– Подождите, милая моя миссис Дин, – прервал я ее. – Вполне возможно, что я смог бы полюбить вашу бывшую воспитанницу, а вот полюбит ли она меня – загадка… Потому не стоит мне рисковать собственным спокойствием и поддаваться искушению. Да и дом мой не здесь – я принадлежу свету и в его круговерть вскоре должен буду вернуться. Но продолжайте свою историю, прошу вас. Итак, подчинилась ли Кэтрин приказу отца?