Она нахмурилась и, подняв голову, ответила дрожащим от ненависти голосом:

– Мистер Гэртон и вы все весьма меня обяжете, если пораскинете умом и поймете, что я отвергаю всякую показную доброту, которую вы пытаетесь проявить! Я презираю вас и не хочу иметь ни с кем из вас ничего общего! Тогда, когда я жизнь была готова отдать за одно лишь участливое слово, за один только сочувственный взгляд, никого из вас рядом и близко не было. Но я не собираюсь здесь жаловаться! Я сюда пришла, чтобы согреться, а не для того, чтобы развлекать вас или наслаждаться вашим драгоценным обществом.

– Что я такого сделал? – начал Эрншо. – Как можно меня винить?

– О! Вы – исключение, – ядовито ответила миссис Хитклиф. – Я никогда не искала вашего сочувствия.

– Но я неоднократно предлагал его, – с горячностью ответил он, обиженный ее враждебностью, – я просил мистера Хитклифа разрешить мне заменять вас на ночь у постели больного…

– Замолчите! Я сейчас выбегу из дома или что угодно еще сделаю, только бы не слышать ваш гадкий, мерзкий голос!

Гэртон пробормотал, что тогда она может катиться ко всем чертям, принес ружье и начал его чистить. С тех пор он делал по воскресеньям, что хотел и привык. Язык свой он тоже не сдерживал, и потому в первый раз мадам сочла за благо опять уединиться в своей комнате, но потом установились такие морозы, которые заставили ее, вопреки ее гордости, снизойти до нашего общества. Однако я позаботилась, чтобы больше не получать упреки и не выслушивать гадости в ответ на свою доброту. Я держалась надменно и чопорно, как и она, и никто из нас больше не выказывал ей ни любви, ни приязни. Она их и не заслуживает, потому что на любое слово отвечает десятью против. Она даже на хозяина огрызается, будто напрашивается, чтобы он ее поучил за дерзости, а уж как он учит, вы знаете! А она чем больше ударов от него получает, тем больше оскорблений и насмешек сыплет в ответ».

Моей первой мыслью после того, как я услышала рассказ Зиллы, было оставить мою должность, снять маленький домик и устроить так, чтобы Кэтрин переехала жить ко мне. Но мистер Хитклиф, конечно, не допустит ничего подобного, ведь он даже Гэртону не позволяет жить своим домом. Сейчас я не вижу никакого средства улучшить положение моей госпожи, если только она вновь не выйдет замуж, но хлопотать о таком деле не в моей власти.

На этом миссис Дин закончила свой рассказ. Вопреки мрачным предсказаниям доктора, я быстро восстанавливаю свои силы, и хотя нынче идет еще только вторая неделя января, я собираюсь через пару дней вскочить в седло и прокатиться до Грозового Перевала. Я скажу владельцу усадьбы, что проведу ближайшие полгода в Лондоне, а он волен начать подыскивать другого жильца со следующего октября. Ни за какие блага в мире я не останусь в этих краях на следующую зиму.

Глава 31

Вчера было ясно, тихо и морозно, и я отправился на Грозовой Перевал, как и собирался. Моя домоправительница попросила меня отнести записочку ее молодой госпоже, и я не отказался, потому что эта достойная женщина не видела ничего странного или неприличного в своей просьбе. Дверь дома стояла открытой нараспашку, но ворота были со всей возможной бдительностью заперты на засов и цепь, как и при моем последнем посещении. Я постучал и привлек внимание Эрншо, возившегося среди клумб в саду. Он отворил ворота, и я вошел. Парень действительно необыкновенно хорош собой, но в простом, деревенском духе. В этот раз я рассмотрел его с особым вниманием и снова убедился, что подчеркнуть свою красоту и мужественную внешность он решительно не в состоянии.

Я спросил, дома ли мистер Хитклиф. Он ответил, что нет, но будет к обеду. Было одиннадцать часов, и я объявил ему о своем намерении войти в дом и подождать. Он тут же отложил садовый инвентарь и пошел проводить меня, выступая в роли сторожевого пса, но никак не заместителя хозяина.

Мы вошли в дом вместе. Кэтрин тоже была здесь и занималась чисткой овощей на обед. Она выглядела гораздо более мрачной и менее оживленной, чем в первый раз. Она почти не взглянула на меня, как будто бы вовсе и не заметила, и продолжала свою работу с тем же презрением к общепринятым правилам вежливости, что и раньше, никак не ответив на мой поклон и приветствие и не подав вида, что узнала меня.

«Не такая уж она привлекательная, – подумал я, – как ее расписывала мне миссис Дин. Она красавица, спору нет, но отнюдь не ангел».

Эрншо проворчал, чтобы она унесла овощи на кухню.

– Уносите сами! – огрызнулась она, брезгливо отталкивая от себя плоды своих трудов и усаживаясь на табурет у окна, где принялась развлекаться вырезыванием фигурок птичек и зверушек из кусочков репы, собранных в передник. Я подошел к ней, притворившись, что хочу полюбоваться видом сада, и, как мне показалось, весьма ловко и скрытно от Гэртона бросил ей на колени записку миссис Дин.

– Что это такое? – громко спросила она и отбросила листок.

– Письмо от вашей старинной знакомой, домоправительницы усадьбы «Скворцы», – ответил я, крайне раздосадованный тем, что она раскрыла мой добрый поступок, и опасаясь, как бы не подумали, что послание от меня самого. Услышав это, она попыталась завладеть письмом, но Гэртон опередил ее, подняв листок с пола. Он сунул его в карман сюртука и важно произнес, что сперва с его содержанием должен ознакомиться мистер Хитклиф. После этого Кэтрин отвернулась от нас, тайком достала носовой платок и несколько раз украдкой поднесла его к глазам. Ее кузен не остался равнодушным: стараясь показной грубостью скрыть нахлынувшее на него сочувствие, он вытащил письмо и бросил на пол рядом с нею. Кэтрин подхватила листок и буквально впилась в него глазами, а затем забросала меня вопросами об обитателях ее бывшего дома, не забыв и тех, кто относился к миру животных.

– Как бы мне хотелось проскакать туда на Минни! В один миг взлететь по дороге! Ах! Я так устала… Устала сидеть в этих четырех стенах, я застоялась, как лошадка в стойле, слышишь меня, Гэртон! – Она склонила свою красивую головку на подоконник, то ли зевнула, то ли вздохнула, и отгородилась от нас облаком рассеянной грусти, не обращая внимания на то, следим мы за ней или нет.

– Миссис Хитклиф, – промолвил я, нарушив продолжительное молчание, – вы, наверное, не знаете, что я – ваш знакомый, и настолько близкий, что мне странно, почему вы не хотите поговорить со мною. Моя домоправительница не устает твердить мне о вас в превосходной степени и будет разочарована, узнав, что вы получили ее письмо и ничего на него не ответили.

Моя речь ее, казалось, поразила, и она спросила:

– А доверяет ли вам Эллен?

– Да, конечно, – ответил я, правда, не совсем уверенно.

– Тогда передайте ей, – сказала она, – что я бы с удовольствием ответила на ее письмо, но у меня нет ничего, на чем бы я смогла написать ответ, нет даже книги, из которой можно вырвать чистый лист.

– Нет книг? – воскликнул я. – Как же вам удается прожить здесь без книг, позволю себе спросить? В усадьбе обширная библиотека, но все равно на меня время от времени нападает скука. Заберите у меня мои книги – и я приду в отчаянье.

– Я всегда любила читать, – сказала Кэтрин, – а мистер Хитклиф вовсе не читает, вот он и взял в голову уничтожить мои книги. Я уже несколько недель их не видела. Только раз я порылась в богословских трудах Джозефа, и он очень сильно на меня за это рассердился. А однажды, Гэртон, я наткнулась на тайник в вашей комнате. Там были книги на латыни и на греческом, сказки, поэзия – мои старые и верные друзья. Значит, вы подобрали мои последние сокровища, которые я принесла сюда, в залу, как сорока – серебряные ложки, из одной только любви к воровству. Вам-то они без надобности! Либо вы поступили как собака на сене, спрятав предметы, которыми вам наслаждаться не дано, так, чтобы они никому не принесли радости. Может быть, ваша зависть подсказала мистеру Хитклифу желание отобрать у меня то, что мне так дорого. Но пусть он не забывает, что большинство моих любимых книг до последнего слова записаны в моем мозгу и отпечатаны в моем сердце, и вам у меня их не отнять.

Эрншо залился краской, когда его кузина раскрыла тайну его личного книжного собрания, и, запинаясь, принялся с жаром отвергать ее обвинения.

– Мистер Гэртон хочет расширить свои знания, – сказал я, приходя ему на помощь. – Да, он завидует тому, что вы такая ученая, но не черной, а белой завистью. Пусть совершенствуется, и через несколько лет он вполне может стать образованным человеком.

– Ну да, а я тем временем превращусь в деревенскую дурочку, – парировала Кэтрин. – Вы бы только слышали, как он пробует читать по складам и какие при этом лепит ошибки, – вы бы умерли от смеха! Ну-ка, Гэртон, повторите «Чевиотскую охоту»[27], которую вы пытались вчера выучить наизусть. Презабавно она у вас получается! Я слыхала, как он бубнит текст, а потом лезет в словарь, чтобы понять смысл трудных слов, и ругается, когда не может прочесть объяснение.

Молодой человек никак не мог взять в толк, почему смеются не только над его невежеством, но и над его попытками это невежество преодолеть, и в этом я с ним был полностью согласен. Я вспомнил рассказ миссис Дин о его первых попытках рассеять тьму невежества, в которой его сознательно растили, и заметил:

– Миссис Хитклиф, будьте справедливы – все мы когда-то были учениками, все мы спотыкались и падали у входа в храм знаний, и если бы наши учителя жестоко высмеяли нас тогда вместо того, чтобы помочь, мы бы до сих пор топтались на этом пороге.

– Ах, я вовсе не хочу препятствовать его успехам, – ответила она, – но он не вправе присваивать себе то, что принадлежит мне, а потом своими глупыми ошибками и отвратительным произношением превращать в нелепицу восхитительные стихи и прозу. Эти книги необыкновенно дороги для меня, потому что любой отрывок из них оживляет во мне воспоминания о лучшей и счастливой жизни, и мне больно слушать, как он оскверняет их своими невежественными устами. Кроме того, он выбирает мои самые любимые места, которые я сама часто повторяю, как будто бы с умыслом, как будто бы мне назло!

Гэртон с минуту молчал, и только грудь его тяжело вздымалась, словно он задыхался от унижения и гнева, но стремился изо всех сил побороть в себе эти чувства. Я постарался из деликатности сделать вид, что не замечаю его состояния, поднялся и подошел к дверям, где принялся обозревать открывшийся мне вид. Гэртон последовал моему примеру и вышел из комнаты, но вскоре вернулся, держа в руках с полдюжины томов. Он швырнул книги на колени Кэтрин, воскликнув:

– Забирай их! Не хочу их больше видеть, не хочу о них больше слышать, не желаю их читать!

– А мне они теперь без надобности, – резко ответила она. – Раз ты их касался, они будут напоминать мне о тебе, а значит, противны мне.

Она открыла один из томов, явно много раз читанный, и принялась читать оттуда, растягивая слова и запинаясь, как начинающий, потом засмеялась и отбросила книгу прочь.

– А теперь послушайте все! – воскликнула она с вызовом и принялась в той же манере читать на память строки из какой-то старинной баллады.

Самолюбие Гэртона не выдержало этого последнего испытания. Я услышал звук пощечины в ответ на ядовитые насмешки Кэтрин, и не могу сказать, что так уж сильно осудил за это парня. Маленькая негодница сделала все, чтобы задеть сильные, пусть и простые, чувства своего двоюродного брата, и его последний аргумент оказался единственным доступным для него средством поквитаться с обидчицей. Он схватил книги и швырнул их в огонь. По его лицу я понял, как нелегко далась ему эта жертва. Мне казалось, что, когда огонь жадно поглощал книги, он думал о том удовольствии, которое они ему доставляли, и о тех новых открытиях и достижениях, которыми он собирался в будущем насладиться с их помощью. Похоже, я угадал побудительную причину его тайных занятий. Он довольствовался ежедневной тяжелой работой и грубыми животными радостями, пока на его пути не появилась Кэтрин. Стыд от ее насмешек и надежда на одобрение подтолкнули его на штурм более высоких целей. И вот все его усилия, направленные на то, чтобы возвыситься и вырваться из невежества, вместо того, чтобы оградить его от издевок Кэтрин и помочь ему завоевать ее похвалу, дали прямо противоположный результат.

– Вот и вся польза, которую бессмысленная скотина вроде тебя может извлечь из них! – воскликнула Кэтрин, слизывая кровь с разбитой губы и не сводя негодующего взгляда с уничтожаемых огнем книг.

– Попридержи язык, а то я за себя не отвечаю! – с яростью прохрипел он.

Весь дрожа от гнева, Гэртон замолчал и торопливо пошел к выходу. Я посторонился, чтобы его пропустить, но едва он ступил за порог, как перед ним возник мистер Хитклиф, шедший со двора. Хозяин Грозового Перевала остановил его, положив руку на плечо, и спросил:

– Что стряслось, мой мальчик?

– Ничего, ничего, – торопливо пробормотал Гэртон и вырвался на волю, чтобы там в одиночестве предаться своему горю.