Эмилия Бронте - Грозовой перевал

– И скажи ему, если он примет подарок, что я приду и научу его правильно читать, – заявила она, – а если не примет, поднимусь наверх и больше никогда не буду ему докучать.

Я отнесла книгу под внимательным взглядом дарительницы и повторила слово в слово ее послание. Гэртон не разжал рук, поэтому я положила подарок ему на колени. Он не сделал попытки его скинуть, что было уже хорошо. Я вернулась к своей работе, а Кэтрин сидела неподвижно, уронив голову на скрещенные на столе руки, пока не услышала шорох разворачиваемой обертки. Тогда она встала и тихонько подсела к своему кузену. Он дрожал, лицо его горело, а его грубость, мрачность и резкость сошли с него, как шелуха, и ему пришлось собрать все свое мужество, чтобы сначала встретить ее вопросительный взгляд, а затем пробормотать хоть что-то в ответ на ее просьбу, произнесенную самым кротким тоном:

– Скажи, что прощаешь меня, Гэртон! Ты можешь сделать меня счастливой, проговорив всего одно словечко…

Гэртон пробормотал нечто невнятное.

– И ты станешь моим другом? – добавила Кэтрин вопросительно.

– Негоже мне к тебе в друзья набиваться, – ответил он, – тебе придется краснеть за меня каждый день своей жизни, и чем больше будешь меня узнавать, тем сильнее станешь меня стыдиться, а мне этого не снести.

– Так ты не хочешь быть моим другом? – проговорила Кэтрин с нежной улыбкой, подсаживаясь еще ближе к своему кузену.

Я не слышала, о чем они толковали дальше, но когда я снова на них оглянулась, я увидела два сияющих лица, склонившихся над страницей книги: подарок был принят, договор о дружбе заключен к удовольствию обеих сторон, и бывшие заклятые враги стали верными союзниками.

В книге, которую они рассматривали, было много красивых картинок. Их совместное созерцание, равно как и волнующее соседство друг с другом, заставили молодых людей замереть над страницами и не двигаться с места, пока не появился Джозеф. Бедняга пришел в ужас и замешательство от того, что Кэтрин сидит рядом с его любимцем, положив руку тому на плечо. Смущение старика было столь глубоко, что в тот вечер он даже не смог обрушить на нас свои обычные замечания и поучения. Смятение его чувств выдавали лишь глубокие вздохи, с которыми он водрузил на стол свою огромную Библию, а затем разложил на ней грязные банкноты – плоды дневной торговли на ярмарке. Наконец он подозвал к себе Гэртона и сказал:

– Отнеси эти денежки хозяину, мой мальчик, и оставайся там. А я пойду в свою комнату. Негоже нам тут оставаться. Получается так, что пора нам с кухни выкатываться и поискать себе другое местечко.

– Пойдемте, Кэтрин, – сказала я. – Давайте-ка и мы с вами «выкатываться», потому как все белье я перегладила. Вы готовы?

– Еще восьми нет, – ответила она, неохотно вставая из-за стола. – Гэртон, я оставляю эту книгу на каминной полке и завтра принесу еще несколько.

– Любую книжку, какую вы тут оставите, я снесу в залу, а потому уж не взыщите, коли не сможете ее найти, – пригрозил Джозеф.

Кэтрин заявила в ответ, что, если это случится, она восполнит пропажу из личной библиотеки Джозефа, и, улыбнувшись на прощание Гэртону, пошла наверх, напевая. Видно было, что на сердце у нее так легко, как еще никогда не было под этим кровом, за исключением, может быть, тех давних дней, когда начинались ее свидания с Линтоном.

Дружба, зародившаяся в этот день, быстро крепла, хотя и не без трудностей. Эрншо не мог в одночасье превратиться из деревенщины в воспитанного молодого человека, а мою госпожу нельзя было назвать образцом терпимости и благонравия, но оба они все силы своей души направили на достижение одной цели – любить и уважать друг друга, причем Кэтрин была готова это уважение оказать, а Гэртон – его добиться.

Теперь вы сами видите, мистер Локвуд, что завоевать сердце миссис Хитклиф было совсем не трудно. Но сейчас я даже рада, что вы в свое время не пытались это сделать. Честно скажу, если Кэтрин с Гэртоном пойдут под венец, это будет пределом моих желаний. В день их свадьбы мне некому будет завидовать, потому что не будет во всей Англии женщины счастливее меня!

На другой день, то есть во вторник после Пасхи, Эрншо все еще был нездоров и потому остался дома, а я поняла, что не справлюсь сегодня с возложенной на меня хозяином обязанностью и не смогу удержать подле себя свою подопечную. Она спустилась вниз раньше меня, а затем перебралась в сад, где ее кузен выполнял какую-то посильную работу. Когда я пошла звать их к завтраку, то увидела, что она уговорила его очистить большой кусок земли от кустов смородины и крыжовника, и теперь оба с увлечением обсуждали, что посадить на этом месте и какие цветы можно взять для этого в усадьбе.

Я с ужасом воззрилась на опустошение, произведенное всего за полчаса, потому что Джозеф берег кусты смородины как зеницу ока, а Кэтрин задумала разбить клумбу как раз на их месте.

– Что вы наделали! – воскликнула я. – Когда ваше самоуправство обнаружат, о нем немедленно доложат хозяину, и что вы скажете в свое оправдание? Кто разрешил вам учинить в саду это безобразие? Чувствую, не миновать нам бури. Мистер Гэртон, как у вас ума хватило выкорчевать кусты по указке вашей кузины?

– Я забыл, что это кусты Джозефа, – ответил Эрншо, немного смутившись, – но я ему скажу, что сам решил их изничтожить.

Мистер Хитклиф всегда присутствовал на наших трапезах, а я за столом была за хозяйку – разливала чай, резала мясо, поэтому без меня обойтись никак не могли. Обычно Кэтрин сидела рядом со мной, но сегодня она подсела поближе к Гэртону. Я сразу же поняла, что она не собирается скрывать свою с ним дружбу, как раньше не скрывала враждебного к нему отношения.

Когда мы еще только заходили в комнату, я прошептала ей:

– Не вздумайте болтать со своим кузеном и проявлять к нему слишком большой интерес. Мистеру Хитклифу явно не понравятся ваши новые отношения, и он рассердится на вас обоих.

– Я и не собираюсь, – был ее ответ.

Через минуту она уже сидела рядышком с Гэртоном и украдкой крошила лепестки первоцвета в его тарелку с овсянкой.

Гэртон не смел заговорить с ней, не смел даже взглянуть на нее, но она продолжала поддразнивать его, и очень скоро пару раз он едва смог удержаться от смеха. Я нахмурилась, а она посмотрела на хозяина. Мистер Хитклиф был как будто бы и не с нами, о чем свидетельствовало отсутствующее выражение его лица. Кэтрин на какое-то мгновение посмотрела на него внимательно и с глубокой серьезностью, как будто оценивая, а затем вновь повернулась к Гэртону и продолжила свои шуточки. Наконец Гэртон не выдержал и издал сдавленный смешок. Мистер Хитклиф вздрогнул и пытливо взглянул в лицо каждому. Кэтрин встретила его взгляд, нервничая, но с вызовом, который всегда приводил его в бешенство.

– Хорошо, что мне до тебя сейчас не дотянуться! – воскликнул он. – Какого черта ты опять уставилась на меня своими глазищами, в которых я вижу адское пламя? Хватит на меня пялиться! Ты должна быть тише воды, ниже травы, чтобы я даже не вспоминал о твоем существовании. Я думал, что навсегда отучил тебя от смеха.

– Это я засмеялся, – пробормотал Гэртон.

– Что ты сказал? – загремел хозяин.

Гэртон опустил глаза в тарелку и не повторил своего признания. Мистер Хитклиф посмотрел на него, а затем молча продолжил свой завтрак, вернувшись к прерванным размышлениям. Мы почти закончили есть, и молодые люди предусмотрительно отодвинулись друг от друга, так что я понадеялась, что в этот раз неприятностей больше не будет, когда на пороге появился Джозеф. Губы его дрожали, глаза сверкали от гнева, и это означало, что он обнаружил ущерб, причиненный его драгоценным кустам. Должно быть, он видел Кэти с ее двоюродным братом на том самом месте в саду, а затем пошел разведать, что же там делали молодые люди. От негодования он даже не мог толком говорить, а только двигал челюстями, как корова, жующая жвачку, так что понять его слова было непросто, но все же он справился с собой и начал:

– Ох, хозяин, хочу попросить у вас расчет вот прямо сейчас, потому как уйти намерен! Верой и правдой шестьдесят лет как один день я здесь прослужил и уже вроде как помирать собрался туточки. Подумал, отнесу-ка свои книги на чердак и вещички свои туда же отправлю, а кухня пускай им достается, чтоб, значит, все спокойно в доме было, честь по чести. Хоть и нелегко на старости лет бросать насиженное место у камелька, да уж ладно, думаю, берите, не жалко. Но чтоб она меня из сада моего выжила, этого я, хозяин, снести никак не могу, положа руку на сердце вам заявляю! Для кого другого новое ярмо, может, и по силам будет, а я – человек старый, мне такой гнет ни к чему. Лучше я пойду дороги мостить, чтобы себе на хлеб заработать, вот так-то!

– Хватит причитать, старый дурень, – прервал его Хитклиф, – говори короче! Кто тебя обидел? Только предупреждаю, что не стану вмешиваться в ваши с Нелли ссоры. По мне, пусть она хоть в угольный подвал тебя спустит, я пальцем о палец не ударю.

– Да я не о Нелли речь веду, – ответил Джозеф. – Из-за Нелли разве я б с насиженного места тронулся, хоть она и бездельница, каких поискать. Она, слава тебе Господи, ни у кого душу выкрасть не сможет. На это дело только те способны, от чьей красоты глаз не отвести, а Нелл не из таких. Я толкую об этой мерзкой, нечестивой девчонке, которая околдовала нашего паренька бесстыжими взглядами да нахальными манерами. Она ему до того голову задурила, что он… Ох, у меня сейчас сердце разорвется… Он забыл все, что я для него сделал, все, чему я учил его, и, страшно молвить, взял и вырвал целый ряд самых что ни на есть лучших кустов смородины у нас в саду… – Тут старик совсем раскис и зарыдал в голос при мысли о своих смертельных обидах, равно как и о черной неблагодарности Эрншо, посмевшего вступить на опасную стезю.

– Старик пьян? – спросил Хитклиф. – Он ведь тебя винит, Гэртон?

– Ну да, я выкопал два-три кустика, – ответил молодой человек, – но я собираюсь их в другое место пересадить.

– А зачем ты их выкопал? – спросил хозяин.

Кэтрин решила, что самое время ей вмешаться:

– Мы хотели посадить там цветочки, – крикнула она. – Только меня за это надо винить, никого больше, потому что я его попросила.

– А кто разрешил тебе, мерзкая девка, здесь хотя бы палку передвинуть? – спросил ее свекор, немало удивленный. – И кто приказал тебе, Гэртон, ей подчиняться? – добавил он, поворачиваясь к юноше.

Гэртон молчал, но за него ответила его кузина:

– Неужели вы откажете мне в нескольких ярдах земли под цветы после того, как лишили меня всех моих владений?

– Твоих владений, тварь поганая? У тебя их никогда не было, – сказал Хитклиф.

– И моих денег, – продолжала она, смело встретив его гневный взгляд и впиваясь зубами в корку хлеба, оставшуюся от ее завтрака.

– Молчать! – вскричал Хитклиф. – Доедай, и чтоб духу твоего здесь не было!

– И еще вы забрали себе земли Гэртона и его деньги, – с безрассудным упрямством продолжала она. – Мы с Гэртоном теперь друзья, и я ему все про вас расскажу.

Хозяин от неожиданности как будто лишился дара речи, он побледнел и встал с места, не спуская с нее глаз, в которых читалась смертельная ненависть.

– Если вы меня ударите, то Гэртон ударит вас в ответ, – заявила она, – поэтому лучше сядьте.

– Если Гэртон сейчас же не вышвырнет тебя вон из комнаты, я ударю его так, что он отправится прямиком в ад, – вскричал Хитклиф. – Ах ты, ведьма проклятая! Ты что, пытаешься восстановить его против меня? Уберите мерзавку с глаз моих долой! Слышите?! Пусть убирается на кухню и сидит там! Клянусь, Эллен Дин, я убью ее, если ты хоть раз позволишь ей попасться мне на глаза!

Гэртон вполголоса убеждал Кэтрин уйти.

– Утащи ее отсюда! – бушевал хозяин. – Хватит разговоров!

И он двинулся вперед, намереваясь собственноручно выполнить свой же приказ.

– Он не должен подчиняться вам, страшный вы человек, – крикнула Кэтрин, – и очень скоро он возненавидит вас так же, как и я.

– Тише, тише! – с упреком бормотал Гэртон. – Не хочу слушать, как ты так говоришь о нем. Довольно!

– Но ты не дашь ему ударить меня! – воскликнула она.

– Уходи отсюда скорее, – серьезно прошептал он.

Но было уже поздно, Хитклиф добрался до Кэтрин.

– А теперь ты убирайся! – велел он Эрншо. – Ведьма проклятая! Довела меня до белого каления, и именно тогда, когда не могу я этого вытерпеть. Что ж, я заставлю пожалеть ее об этом раз и навсегда!

Хитклиф схватил Кэтрин за волосы, а Гэртон попробовал разжать руку хозяина, умоляя его в этот раз не бить его сестру. Черные глаза Хитклифа сверкали бешенством, казалось, он готов буквально растерзать Кэтрин, и я уже почти набралась смелости, чтобы прийти ей на помощь, как вдруг пальцы его разжались, он выпустил ее локоны и, схватив вместо этого за руку, повернул к себе и внимательно вгляделся в ее лицо. Потом он прикрыл рукой ее глаза, замер на минуту, словно стараясь прийти в себя, а затем, вновь повернувшись к Кэтрин, сказал с напускным спокойствием: