У меня ушло две сигареты, прежде чем машины парней наконец появились на горизонте.

— Что, в Датском Королевстве всё настолько плохо, что ты раньше всех приехал? — скалится Лёха. — Рад, что смог вырваться?

Пускаю дым прямо в его наглую рожу.

— Какой же ты ещё маленький и глупый.

— Так, а Костян где? — хмурится Егор.

Как раз в это самое мгновение на парковку заворачивает машина Матвеева, и уже по одному его взгляду становится понятно: Нина была права.

— Не буду повторять фразу «Я же говорил»… — бурчит Кирилл.

Я удивлённо поворачиваю голову в его сторону: неужели ему наконец надоело вечно оказываться правым?

Мы, не сговариваясь, поднимаемся на второй этаж в бар, но никто из нас даже не думает об алкоголе. Весёлая атмосфера, царившая в чате, испарилась словно утренний туман, стоило нам всем посмотреть на Костяна.

— Ну и кто она? — спрашивает Ёжик.

— Полина Молчанова, — глухо отзывается тот.

Некоторое время хмурюсь, потому что фамилия вроде знакома, но откуда — не могу вспомнить.

Первым лицо светлеет у Романова.

— Дочь того мужика, которого ты чуть не угробил?

Костян болезненно морщится и кивает.

— Она самая.

— И чё ей надо? — непонимающе хмурится Лёха. Если честно, я и сам мало что понимал. — Грозится расправой за любимого папочку?

Матвеев качает головой.

— Хуже.

Мы с парнями переглядываемся.

— Только не говори, что ты снова на него наехал, и твоё дело снова открыто! — стонет Ёжик.

Я пока предпочитаю молчать, потому что на эти выпады парней Костян совершенно не реагирует, а, значит, дело тут совершенно в другом.

— Никто ни на кого не наезжал! — огрызается Костян и бросает страдальческий взгляд в сторону Романова, который подозрительно щурится и, кажется, единственный из всех начинает понимать, что именно происходит с нашим лучшим другом. — Просто я… в неё влюбился.

Видели картину Эдварда Мунка «Крик»? Вот примерно такое выражение застыло сейчас на лицах у меня и парней в ответ на откровение Костяна.

— Да вы оба надо мной издеваетесь! — ворчу я, обращаясь к Егору и Косте. — Чё вас так в прошлое-то тянет? Я оттуда никак сбежать не могу, а они добровольно возвращаются!

Ну, по сути, если рассуждать логически, можно проследить какую-то мистическую взаимосвязь у парней: Оля — девушка, которая четыре года назад чуть не посадила долбоёба-Ёжика — ибо голову надо хоть изредка включать — и Полина — девушка, отца которого тогда же сбил Костян и тоже чуть не сел за это. Мрачно подмечаю, что все последние события, произошедшие в наших жизнях, напоминают мне грёбаный психологический квест — «Найди выход из задницы» называется…

— Ты вообще понимаешь разницу между словами «любовь» и «месть»? — недовольно ворчит Егор.

Пропускаю его слова мимо ушей — Кирилл вон тоже просто собирался выиграть спор у девчонки, которая через два месяца стала его женой. Но напоминать об этом Ёжику не стал — он сам поймёт, когда придёт время.

Перевожу взгляд на Лёху, у которого выражение лица как у человека, которого предал весь мир.

— Вы — худшие друзья, которых только можно представить, — отворачивается он.

Мы коллективно смотрим на Шастинского.

— Кстати, об этом, — широко ухмыляясь, начинает Кирилл. — Когда мы услышим о твоём падении в собственных глазах?

Лёха хмыкает.

— Не дождётесь.

Егор вновь поворачивается к Косте.

— Значит, ты влюбился, а она не оценила?

— Полагаю, глупо влюбляться в человека, по вине которого твой отец чуть раньше времени коньки не отбросил, — бурчит Костян в ответ. — Когда она узнала, кто я, чуть в клочья меня не разодрала.

— Я бы посмотрел на это! — ржёт Лёха, и я отвешиваю ему подзатыльник — кроме него тут больше никому не смешно.

Видимо, потому, что все остальные знают, что это такое — впервые влюбиться в человека, который, на первый взгляд, подходит тебе меньше всего.

Мы проводим в клубе практически весь день, гоняя шары и потягивая вместо бухла настолько крепкий кофе, что вставляло практически одинаково. От Романова, который на отношениях, по его словам, «собаку съел», Костян получает пару советов и вроде как немного успокаивается. Всё-таки, любовь делает из человека идиота; я и сам находился в процессе «отупения» — было, от кого.

Подъехав к дому, замечаю свет в окнах своей квартиры, — значит, Нина уже вернулась. Впервые ощущаю какое-то нездоровое воодушевление, когда поднимаюсь на свой этаж — меня дома ждёт не только Бакс, но ещё и невероятная девушка.

Специально громко хлопаю дверью, возвещая о своём прибытии; Нина робко выглядывает из арки, ведущей в гостиную, и я понимаю, что тело моё одеревенело и примёрзло к полу, а мозги парализовало.

На девушке — тёплое платье крупной вязки бежевого цвета длиной чуть выше колена; волосы уложены в греческую причёску и забраны под серебряную цепочку; на её лице замечаю макияж, но совсем лёгкий — лишь небольшое подчёркивание её природной красоты. Цвет её волос остался прежним, и я не заметил дурацкого лака — лишь аккуратные ногти средней длины, её собственные. Казалось, Нина боялась вздохнуть от неуверенности, а я очень хотел это сделать, но чёртовы лёгкие отказывались функционировать.

— Тебе не нравится? — расстраивается девушка. — Я могу переодеться.

С огромным усилием заставляю язык отлепиться от нёба, чтобы произнести вслух единственное, что вертится сейчас в голове:

— Я тебя сейчас нахрен сожру.

Нина вздрагивает и тут же вспыхивает от смущения, но в глазах девушки мелькает радость от понимания того, что я в полном ауте от её нового образа. Вот только в моей голове лишь картинки того, как я избавляю её от всей этой мишуры, и я, в общем-то, не вижу причин, которые мешали бы мне это сделать. Единственное, что я успеваю перед тем, как голова окончательно отключается — это отнести её в спальню: я ведь обещал ей чёртову кровать.

Нина цепляется за мою шею и прячет пылающее лицо на моём плече, и я просто дурею от этой её реакции. С платьем нельзя включать режим «порвать в клочья», который стал любимым действием по отношению к девушке, потому что оно новое и было явно куплено «для меня». Вот её причёску реально жалко, но ремешок летит куда-то под комод, и волосы крупными волнами рассыпаются по плечам Нины. Запускаю руку в этот чистый кашемир и сжимаю в кулаке — ещё одна разновидность моей зависимости от этой девушки. Вот с колготками можно не церемониться, так что без зазрения совести превращаю их в хлам, за что Нина хлопает меня ладошкой по плечу.

— Когда ты уже научишься бережно относиться к вещам? — ворчит она и тут же закусывает губы, потому что я прокладываю дорожку из поцелуев от её шеи до самого живота.

Чёрт, на мне всё ещё слишком много одежды… Избавляюсь от неё ещё быстрее, чем это было с Ниной, и буквально вгрызаюсь в нежную кожу девушки, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы реально не сожрать это хрупкое создание. На нежности терпения не остаётся от слова совсем, но, кажется, Нина совершенно не возражает, судя по тому, что у неё из ряда вон плохо получается сдерживать стоны, ежесекундно срывающиеся с её губ, которые она кусает чуть ли не до крови; мне и самому хочется рычать, как дикому зверю, которого эта робкая малышка незаметно приручила, но в отличие от девушки я не вижу причин сдерживаться.

К кульминации мы оба приходим слишком быстро, но я не даю Нине возможности перевести дух — впереди целая ночь.

Утро. Всю свою жизнь я люто ненавидел это время суток, потому что оно означало начало нового дня, который преподносит лишь поганые сюрпризы. Но сейчас, лёжа на животе и чувствуя лёгкую тяжесть Нины, которая мирно сопит на моей спине, я готов скопировать мурчание своего кота.

Словно прочитав мои мысли, девушка слегка ёрзает и проводит рукой по следам от сигарет на моих лопатках, а потом её рука ползёт всё ниже и ниже и замирает на моей заднице. И вот, когда я уже готов показать ей, как опасно проделывать со мной такие трюки, Нина неожиданно говорит:

— Твоя мать — ещё худший монстр, чем мой отец.

Упоминание моей биологической матери отрезвляет, и я понимаю, почему Нина рискнула дотронуться до моей филейной части: зарубцевавшийся после утюга ожёг под её пальцами ощущался невероятно отчётливо. Так что я не особо удивляюсь, когда слышу её твёрдый голос.

— Нам надо поговорить.

С моих губ против воли срывается тяжёлый вздох: поговорить действительно нужно, причём сделать это надо было уже давно. Собираюсь перевернуться на спину, но Нина сильнее наваливается сверху.

— Пожалуйста, лежи, как лежишь, — упрашивает она. — Когда ты смотришь на меня, я… у меня мысли путаются.

С тихим смешком укладываюсь поудобнее и чувствую, как девушка прижимается щекой к моей спине, при этом выводя пальцами узоры вдоль позвоночника, которые здорово меня отвлекают.

— Я хочу, чтобы ты ответил мне честно: ты помог мне, потому что твоя мать творила с тобой почти то же самое, что со мной — мой отец?

Хмурюсь, потому что она задаёт чертовски правильный вопрос.

— Что заставляет тебя так думать?

Нина вздыхает.

— Вспомни, что ты сказал мне в клубе, после того, как мы… ну, ты понял. Ты же принял меня за охотницу за деньгами, которая ради них ни перед чем не остановиться. Не думаю, что ты так быстро изменил своё мнение. Поэтому повторюсь: ты помог мне из жалости?

Целую минуту я молчал, собирая в кучку свои разбежавшиеся мысли, потому что, когда забирал девушку к себе, не думал вообще ни о чём, кроме того, что терпеть не могу насилие. Да и реагировала она на меня совсем не так, как должна реагировать девушка, которая преследует определённые цели. И это не могло быть искусной игрой с её стороны, потому что я нутром чувствовал — Нина не такая. Ну или я по-прежнему был наивным маленьким мальчиком, который продолжал любить мать, даже несмотря на её издевательства.

— Просто я увидел беззащитную маленькую девочку, которую все швыряли из стороны в сторону и обливали грязью, когда она переставала быть такой удобной, какой была прежде. Я знаю, что такое насилие в семье, но к этому все, увы, относятся по-разному: как я — терпят, а потом начинают ненавидеть всё и всех, забивая болт на то, что далеко не все люди на планете — конченные сволочи; и как ты — которые молчаливо терпят все обиды и до самого конца любят родителей, хотя те того не заслуживают от слова совсем.

— А что будет, когда я тебе надоем? — срывается с её губ прерывистый шёпот, будто она боялась произнести это вслух.

Если честно, этот вопрос меня вынес, потому что я попросту даже не задумывался о том, что такое когда-то может случиться. Не надоест. Просто потому, что рядом с ней у меня включался собственнический инстинкт и потребность защищать её, причём не временно, а постоянно, словно кто-то щёлкал кнопками на пульте — клац, и Макс-похуист превращается в Макса-наседку.

Я понимал, что Нине, как и любой серьёзной девушке, важно быть уверенной в завтрашнем дне — её бросали и обижали достаточно, чтобы у неё развился страх перед новыми отношениями.

— А что будет, если я попрошу тебя остаться? — таким же тоном спросил я.

Она кусает меня за плечо.

— Я скажу, что я тебе не верю.

Хмурюсь и всё же резко переворачиваюсь к ней лицом, хватаю за плечи и опрокидываю на спину, нависая сверху.

— Это ещё почему?

Нина осторожно гладит кончиками пальцев моё лицо, и её печальный вид мне капец как не нравится.

— В обычной жизни, если бы тогда в клубе я не ткнула в тебя пальцем, разодетая и раскрашенная как девочка по вызову, ты никогда бы не обратил на меня внимания.

Я несогласно качаю головой.

— Когда-нибудь бы всё равно заметил; через месяц или через двадцать лет — что-то свело бы нас вместе, а ты просто ускорила процесс, и за это я тебе очень благодарен. Мои парни никогда не узнают об этом, но я не собирался всю жизнь прыгать каждый день по разным койкам.

То, как широко раскрылись Нинины глаза, заставило меня усмехнуться — очевидно, девушка и сама не думала, что я способен на что-то серьёзное. Вообще-то, я сам от себя такого не ожидал, но всё сказанное мной было чистой правдой, и я не чувствовал себя не в своей тарелке. Права была Вероника, когда говорила, что мне нужна постоянная девушка — за последний месяц я ни разу не вспомнил ни про Никиту, ни про ту херню, которую несколько лет творила со мной маман, потому что все мои мысли заняла эта светловолосая русалка.

— Что ты хочешь этим сказать? — слышу её тихий вопрос с ноткой надежды, которую девушка безуспешно пытается подавить.

— Хочу, чтобы ты осталась со мной — насовсем.