— А он бы остановился, если бы решил угробить её?! Что-то я в этом сомневаюсь! Да и мать твоя тоже хороша — вспомнила о дочери, когда херово стало! Ты никуда не едешь!

Мой рот шокированно открылся.

— Ты не имеешь права мне запрещать! Мы с тобой всего лишь месяц вместе, а с родителями я всю жизнь прожила. Без них я не стал бы той, кто я есть!

Злые глаза Макса обжигали похлеще любого огня.

— То есть, забитой серой мышью?

Моё сердце оборвалось, пропустив удар; не помню, что бы ещё хоть когда-то в жизни мне было так больно — даже когда отец бил меня, было легче. А сейчас по ощущениям в мою грудь воткнули тупой нож и несколько раз провернули.

— Спасибо за откровенность.

Отталкиваю руки Макса и бегом несусь в сторону остановки, не разбирая дороги из-за льющихся слёз, и даже не думаю останавливаться, хотя и слышу, что парень зовёт меня.

Как добралась до дома, я не помнила — голова была словно в тумане; мать сидела на лавочке возле подъезда, которая для меня стал отправной точкой, и обнимала себя руками. В этот момент она казалась мне такой потерянной и одинокой, что моя собственная боль отошла на второй план.

— Мама.

Она резко подняла голову, и я увидела её залитое слезами лицо.

— Ниночка, — бросилась родительница ко мне на шею. Я уже даже не помнила, когда она последний раз так ласково ко мне обращалась. — Спасибо! Спасибо, что приехала!

Я обняла маму в ответ, и теперь мне хотелось рыдать просто потому, что я наконец получила от неё то тепло, о котором мечтала с самого детства, пусть причиной тому была и не я сама.

С подготовкой к похоронам мы провозились целый день, и я начала кое-что понимать в поведении матери. Во-первых, она никогда не желала мне зла — по крайней мере, по её словам — но заступаться за меня при отце боялась, потому что тогда побои доставались и ей. Она со стыдом призналась, что нормальные матери не радуются тому, что их детям достаётся вместо них, и мне полегчало хотя бы от того, что она признавала свою вину. А во-вторых, я поняла, в кого у меня эта дурацкая черта характера — всех прощать и всё терпеть: мать всю жизнь прожила с человеком, которого любила несмотря ни на что, и терпела его издевательское отношение по этой же причине. Раньше я бы просто пожалела её, но то время, что я прожила с Максом, показало мне, что для такой жертвенности есть смысл только в том случае, если оба человека дорожат отношениями. Игра в одни ворота — не причина держаться за то, что в конечном итоге всё равно развалится.

Мы отдраили весь дом практически до фундамента, отмыли окна, так что в квартире даже стало светлее и уютнее, и я самолично завесила все отражающие поверхности плотными чёрными тканями, которые нам любезно одолжили соседи. При этом кто-то смотрел на меня с жалостью, а кто-то не скрывал своей радости по поводу того, что вечерние «гуляния» моих родителей наконец-то прекратятся…

На душе было так гадко, что хотелось просто свернуться калачиком и вволю выплакаться от той боли, которая точила меня изнутри. Мне так хотелось, чтобы Макс смог меня понять и не говорил той последней фразы, которая сбила все мои внутренние установки, поставленные с таким трудом, до заводских: я вновь чувствовала себя никому не нужной вещью, которой все пользуются по мере необходимости. Какой-то дурацкий психологический барьер. Сейчас мне как никогда хотелось, чтобы рядом был Макс, и в то же время я не хотела его видеть, и от этого становилось ещё хуже.

Поздно вечером раздался звонок в дверь; меня бросило в дрожь от мысли, что всё-таки приехал Макс, потому что я всё ещё не определилась со своими желаниями.

Но на пороге стоял вовсе не Макс; вместо него моим глаза предстало потерянное лицо Алисы. От растерянности я застыла на месте столбом, и в голове не оказалось ни одной мысли.

— Пустишь? — тихо спрашивает она, словно боясь, что я могу закатить скандал.

Я делаю шаг в сторону и машу рукой в сторону кухни: мать давно легла спать, потому что из-за нервов у неё совершенно не осталось сил. Я до сих пор с трудом опознавала в этой замученной женщине свою родительницу.

Алиса робко вошла в квартиру и, раздевшись, протопала на кухню. Я не собиралась первой заводить разговор — приехать сюда было её инициативой, так что пусть начинает первая. Чтобы немного успокоиться, привычными движениями ставлю на газ чайник и готовлю чай и пару бутербродов — последний раз я ела утром в доме Макса, так что сейчас мой желудок протестующе вопил. При воспоминании о Максе сердце вновь болезненно сдалось — мне очень не хотелось терять человека, которого я успела так искренне полюбить.

— Зачем ты приехала? — не выдерживаю я.

Алиса поднимает на меня виноватый взгляд.

— Я хотела перед тобой извиниться.

Моё лицо удивлённо вытянулось — не могло быть так, что в один день одумались сразу два человека, которые были мне дороги. Думать о том, что одновременно с этим я всё же потеряла Макса, совершенно не хотелось.

— Я вся внимание.

Алиса вновь опускает голову, словно ей стыдно смотреть на меня.

— Думаю, Максим уже рассказал тебе, как сильно я была влюблена в него когда-то, — начала девушка. — Когда он прилюдно отверг меня, мой внутренний мир рухнул; да ещё подруги от меня отвернулись, — ты просто не представляешь, как тяжело мне было. Конечно, это не оправдывает моё отношение к тебе; ты была единственным человеком, которому было совершенно всё равно на то, какой я была раньше, а я повела себя так мерзко. Прости меня за это…

Пару минут я просто молча смотрю на Алису: я так устала от всего, что просто сил нет.

— И чего же ты сейчас от меня хочешь?

Вопрос получился немного грубым, потому что всё накопившееся за двадцать лет моей жизни потихоньку начинает выползать наружу.

Алиса совершенно теряется — она явно не ожидал от меня ТАКОГО проявления эмоций.

— Я, конечно, понимаю, чтобы простить такое, нужно время, но я буду ждать.

Мой рот распахнулся от удивления: она уже сейчас была уверена в том, что я её прощу? То есть, по её мнению, меня можно подставлять, унижать, отталкивать, когда вздумается, а я всё это время буду сидеть в сторонке и терпеливо ждать, когда она снова сменит гнев на милость?

— Знаешь, что я думаю? — спокойно и твёрдо спрашиваю у бывшей подруги. — Я могу дать тебе своё прощение, только что это изменит? Преданное доверие как разбитый бокал — сколько ни склеивай, трещины всё равно остаются. А ведь мне действительно было всё равно, как ты жила раньше, где бывала или как одеваешься. Мне была нужна только твоя дружба, и что я получила взамен?

Девушка некоторое время молчит, и, наверно, сама не замечает, как раскаяние сползает с её лица.

— Твои родители об тебя тоже ноги вытирали, что ж ты к ним тогда обратно прибежала?! — верещит Алиса и тут же прикрывает рот рукой.

Собственно, что и требовалось доказать…

— Ты, пожалуйста, не равняй себя с моей семьёй: они, конечно, не идеал, но они — моя семья, и когда кто-то из них умирает, я считаю своим долгом хотя бы достойно похоронить их, потому что то, что они творили — это их дело. А меня как человека характеризуют мои слова и поступки. — Я устало тру лицо ладонью, чтобы согнать сонливость. — А теперь, когда мы всё выяснили, я думаю, что тебе пора идти.

— Хорошо, я тебя поняла, — тихо роняет Алиса и спешно покидает квартиру.

Я выглядываю в окно и наблюдаю за тем, как она на ходу одевается и кому-то звонит. В этот самый момент у меня у самой звонит телефон, и на экране высвечивается «СуперМакс».

— Ты в порядке? — слышу его хмурый голос, едва успеваю поднять трубку.

— В порядке, — глухо бормочу в ответ и утыкаюсь лбом в подоконник.

Телефон усмехается.

— Я и вижу.

В голове мелькает догадка; я вскидываю лицо и отыскиваю машину Макса под фонарным столбом прямо напротив своего окна. Странно, что я сразу её не заметила… В памяти тут же проносится его фраза о том, какой он видит меня на самом деле.

— Прости, детка, — тихо говорит он, словно читая мои мысли. — Я не хотел тебя обидеть, просто… не могу понять, почему после всего того, что они с тобой сделали, ты по-прежнему рвёшься к ним. Не понимаю я этого, не понимаю…

Я просто смотрю на него несколько бесконечно долгих секунд и проклинаю свой всепрощающий характер, потому что не могу долго злиться на Макса. Особенно после того, как он называет меня «деткой», словно это какое-то магическое слово, после которого хочется броситься к нему на шею, сломя голову. Да и Макса я в какой-то степени могла понять: об меня, конечно, не тушили сигареты, но я тоже получала, так что могу представить, что он чувствует.

— Мы оба наговорили лишнего, — вспоминаю заодно и свои слова. Парень ради меня принципами поступился, а я… — Но ты должен понять, что она — моя мама. Другой у меня нет и не будет, понимаешь? Это не значит, что я просто взяла и забыла о том, через что прошла, но я не могу её бросить.

— Понимаю. Но всё равно против того, чтобы ты тут оставалась.

Его никогда и никому не под силу переделать; так и останется упёртым ослом…

— Пожалуйста, не заставляй меня выбирать между вами… — с ужасом округляю глаза.

И дело вовсе не в том, что я ни за что не выбрала бы Макса. Как раз наоборот. Это было бы слишком ужасно, если бы я отказалась от матери?

Слышу ответный смешок Макса.

— Я, конечно, засранец, но не до такой степени, — произносит он. Пару секунд в трубке стоит тишина, а потом он всё же договаривает. — А если бы я всё-таки поставил тебе ультиматум, кого бы ты выбрала?

Пару секунд молчу, собираясь с мыслями: мне кажется, что бы я сейчас ни ответила, у меня в любом случае будут проблемы. А ещё мне было страшно честно отвечать на этот вопрос, потому что тогда Макс однозначно догадается, что я к нему чувствую.

— Это нечестно! — восклицаю я. — Ставить такой ультиматум человеку, находящемуся в моём положении!

Макс вновь смеётся, и у меня на душе становится теплее.

— Ты выйдешь ко мне?

Старательно прячу улыбку и качаю головой так, чтоб он это увидел.

— Не заставляй меня подниматься к тебе.

На секунду пытаюсь представить его в своей квартире и… не могу. Макс никак не визуализируется у меня посреди этого загнивающего двухкомнатного ада.

— Стой, где стоишь. Сейчас спущусь.

Мне хватает пары секунд, чтобы натянуть тёмно-синее зимнее пальто и застегнуть чёрные кожаные сапоги на сплошной подошве, которые мы купили вместе с Ксюшей, но из подъезда я выхожу не раньше, чем через пять минут: не хочу, чтобы Макс знал, что я неслась к нему, не видя ступенек. Я медленно подхожу к нему и замираю на расстоянии вытянутой руки.

— Зачем ты приехал?

Макс делает едва уловимое движение рукой, и вот я уже впечатываюсь в его грудь лицом.

— Знаешь, мне хватило и десяти минут, чтобы понять, что ничто не стоит ссоры с тобой, — мурлычет он мне в шею, и я изо всех сил удерживаю себя в руках. — Это прозвучит смешно, но я жутко скучал по тебе.

Обхватываю парня руками и поглубже зарываюсь в его объятия.

— Совершенно не смешно, — глухо бормочу я. — Я тоже скучала.

Когда его руки обнимают меня ещё сильнее, я чувствую такую эйфорию и умиротворение, что хочется рассыпаться на части. Господи, какая же я идиотка…

— Есть немного, — хохочет Макс, и я понимаю, что последнюю фразу произнесла вслух.

Стучу кулаком в его спину, в то время как Макс слегка кусает меня за шею; по коже тут же расползаются предатели-мурашки, которые заставляют парня довольно мурчать.

— Макс… — всхлипываю я.

Не знаю, о чём именно я хотела сказать. Может о том, как сильно я люблю этого грубого и наглого засранца. Может о том, как сильно боюсь потерять его из-за своих неподдающихся логике поступков. Может о том, что мне очень важны его поддержка и постоянное присутствие рядом, хотя это говорит, скорее, о моём эгоизме, которого я раньше за собой не замечала. Может о том, как я рада, что он, несмотря ни на что, всё же приехал сюда ради меня. А может, и сама хотела извиниться за то, что так грубо накинулась на него там, на парковке.

Но парень, в отличие от меня, ориентировался в ситуации лучше.

— Я знаю.

Два простых слова, от которых меня с головой накрыло облегчение: мне не нужно было ему ничего объяснять — он и так всё чувствовал.

Пару минут мы так и простояли, пока с тёмного неба не начали падать снежинки. Макс отодвигает меня ровно настолько, чтобы видеть моё лицо.

— Где твоя шапка? — хмурит он брови. Эта его забота заставляет мои губы растянуться в улыбке, отчего парень хмурится ещё сильнее. — Чему ты улыбаешься?

Качаю головой и утыкаюсь лицом в его шею: желание сказать ему о том, что люблю его, с каждой секундой становиться всё нестерпимее.