— Вы знаете, что чувствует маленький ребёнок, когда родитель, который дан ему для воспитания, любви и защиты, вместо выполнения этих трёх обязанностей, смешивает его жизнь с дерьмом? Когда отец, который должен был научить её ездить на велосипеде, катать на плечах и рвать в клочья любого, кто причинит ей боль, сам поднимает на дочь руку? Или когда мать, которая должна была лечить её разбитые коленки, сбивать температуру, когда она болеет, и утешать, когда очередной придурок вроде меня разбивает ей сердце, тупо отсиживается в сторонке, радуясь, что не по её шкуре сегодня херачат наковальней? — Макс тяжело дышал, как разъярённый бык, перед которым помахали красной тряпкой. — Будь вы моей матерью, я бы не молчал, как Нина, и уж точно не бежал бы к вам по первому зову. Нахуй вы её рожали, если она до такой степени раздражала вас и вашего мужа, и знали, что вам будет похер на то, доживёт ли она до утра?

Я просто стояла и молчала, впервые в жизни ничего не чувствуя к женщине, которая меня родила; даже прежней жалости, которую я испытывала каждый раз, как отец её бил. Наверно, это связано с тем, что из уст Макса моя жизнь действительно звучала как аннотация к фильму ужасов.

— Готов поспорить, что вы знаете свою дочь так же, как я — политическую карту Зимбабве, — глухо роняет парень, хватает меня за руку и тянет в сторону коридора. — Нину я забираю с собой и сделаю всё возможное, чтобы она забыла всю ту лютую херню, которую получала от вас всю жизнь. Если поймёте, что дочь вам дорогá — препятствовать вашему общению не стану, если Нина сама решит, что хочет поддерживать с вами связь. Но если я хотя бы увижу её слёзы из-за вас — вам будет лучше последовать за мужем, потому что я вас из-под земли достану.

Родительница так ни слова и не произнесла, ровно как и я — от шока. В коридоре мы с Максом молча одеваемся с такой скоростью, словно за нами гонится спецназ, и, только оказавшись на улице, парень набирает полную грудь воздуха и, кажется, успокаивается.

Весь разговор заевшей пластинкой крутиться у меня в голове, но мозг упрямо цепляется за одну-единственную фразу.

— Ты знаешь политическую карту Зимбабве? — с сомнением спрашиваю.

Макс качает головой.

Я истерически смеюсь.

Всю дорогу до универа я не отлипаю от Макса — то тереблю его волосы, то сжимаю его руку, которую он так уверенно держит на коробке передач, и почему-то это кажется мне до невозможного сексуальным, то утыкаюсь лицом в его плечо или целомудренно целýю в щёку — в общем, успешно отвлекаю от дороги. Он начинает тихонько ворчать, но вместе с тем практически мурчит от удовольствия, и от этого звука в его исполнении мне становится странно волнительно.

На парковке Макс глушит мотор и отстёгивает ремень безопасности, а после бросает взгляд на часы — рассчитывает, через какое количество времени приедут его друзья.

А вот я собираюсь воспользоваться тем, что сегодня впервые со дня нашего знакомства он забывает заблокировать дверь. Хватаюсь за ремень, но дурацкая машина и та на стороне хозяина — ремень заклинило, и он ни в какую не хотел отпускать меня. А когда Макс заметил мои отчаянные попытки сбежать, я услышала «тот самый» звук.

— Разве я разрешал тебе уходить? — самодовольно спрашивает парень, и от тембра его голоса моё желание сбежать начисто испаряется.

Что этот нахал сделал со мной за месяц, что я без него уже как без воздуха не могу? Хотя стыдливый румянец никуда не делся, но я была этому даже рада: хоть что-то осталось от прежней меня.

Смотрю на Макса, уткнувшегося в экран телефона с таким видом, словно нет в этом мире ничего интереснее журнала вызовов.

Мне отчего-то хочется улыбнуться.

— Макс?

— Ммм? — вопросительно мычит парень, по-прежнему не отрывая глаз от экрана.

Выхватываю раздражающую технику из его рук и убираю на приборную панель со своей стороны; Макс пару секунд сверлит глазами пустоту, а потом переводит на меня хищный взгляд, от которого я загораюсь. Но я вовсе не собиралась соблазнять парня; мне хотелось, чтобы он просто смотрел на меня. Я нежно провожу пальцами по его губам, разглаживая плотоядную улыбку, мягко глажу ладонью его щёку и запускаю пальцы в его густую шевелюру. Мне так сильно хочется признаться в своих чувствах, что губы сами раскрываются для ответа.

— Я…

Он быстро запечатывает мой рот поцелуем.

— Нет, детка, — качает он головой и прислоняется своим лбом к моему. — Не ты должна говорить это первой. Тебе моя просьба покажется немного странной, но я прошу тебя чуть-чуть подождать. Знаю, что для признания в любви неважно время и место, но я хочу, чтобы с тобой это было… как-то по-особенному, что ли. Чёрт, сентиментальность — не мой конёк, но я хочу, чтобы светлых полос в твоей жизни было больше, чем чёрных, а для этого нужно серьёзно постараться…

На мои глаза наворачиваются слёзы: он не сказал напрямую, что любит, и вместе с тем дал понять, что сомневаться в его любви ко мне не нужно. Да и эти его слова про полосы… Он даже не подозревает о том, насколько они важны для меня несмотря на то, что порой Макс действительно бывает грубым. Но что поделать, любовь — штука такая: любишь человека таким, какой он есть.

А я люблю своего СуперМакса до беспамятства.

— Макс… — вновь срывается с моих губ его имя.

И на этот раз в него вложены все мои чувства к парню: и бесконечная любовь, и благодарность, и нежность, и даже желание защитить его так же, как он всё это время защищал меня.

— Знаю, детка, — выдыхает он и крепко зажмуривается. — Я всё знаю.

Господи, как же сильно я его люблю…

От неожиданно раздавшего гудка я практически подпрыгиваю на месте и тут же отлетаю от Макса в противоположную сторону: всё же мы на территории университета, а правила поведения в общественных местах никто не отменял. Хотя, стоило запомнить тот факт, что не все из нас пекутся о чувствах окружающих: парень тут же тянет меня обратно для поцелуя, который вышибает из меня все посторонние мысли. Ну, кроме одной — оказаться с Максом наедине где-нибудь на необитаемом острове, где не ловит связь, и нет интернета.

Когда мы всё же выбираемся на свежий воздух, который сегодня снова стал морозным, ко мне подлетает Ксюша, и мы дружно обнимаемся, улыбаясь друг другу; эта необычайно добрая девушка так незаметно стала частью моей жизни, словно всегда в ней присутствовала. Странно представить, что ещё какой-то месяц назад мы даже не подозревали о существовании друг друга, хотя далеко не первый год учимся в стенах одного университета.

Едва Ксюша выпускает меня из объятий, как я попадаю в новые: притворно нахмурившись, Макс притягивает меня к себе и прижимает спиной к своей груди. Вот же собственник…

— Что, руки прочь от советской власти? — смеётся девушка и подныривает под руку Кирилла.

Руки Макса сильнее сходятся на моей талии.

— Правильно мыслишь.

Пока они перешучиваются, я, кажется, чересчур внимательно смотрю на Костю, потому что тот хмыкает в ответ на мой вопросительный взгляд.

— Я в порядке. — В его голосе нет ни капли раздражения за то, что я сую свой нос в совершенно не свои дела. — Но спасибо за беспокойство.

Я робко улыбаюсь в ответ и смотрю на Макса, который сверлит друга недовольным взглядом.

— Господи, пожалуйста, только не говорите, что мне достался парень, который будет ревновать меня даже к фонарному столбу! — в просящем жесте складываю руки и устремляю глаза к небу: а вдруг меня услышат?

Ксюша весело засмеялась, а вот парни, на мой взгляд, хохотали как-то… издевательски.

Теперь уже хмурилась я.

— Тоже мне, друзья называются… — бурчу парням, которые переводят на меня заинтересованные взгляды. — Им ещё хватает наглости насмехаться над другом… Как вы собираетесь искать свои вторые половинки, когда каждый из вас — целая и вполне сформировавшаяся эгоистичная сволочь?

На секунду у присутствующих пропадает дар речи; я и сама от себя такого не ожидала, если честно…

— Ого, она тебя уже защищает! — довольно усмехается Кирилл и переводит взгляд на парней, которые подбирают с пола свои упавшие челюсти. — И, вообще-то, Нина права: Костик с Ёжиком уже влипли, и что-то мне подсказывает, что и ты, Лёха, скоро допрыгаешься.

— Никуда я не влип, — ворчит Егор. — Хорош сочинять, сказочник хренов.

— А я, пожалуй, ээээ, воздержусь от комментария, — хохочет Лёша. — Ибо использовать бранные слова при сударыне барин запретил, а кроме мата холопу ничего на ум не приходит.

Все эти перебранки воспринимаю побочно, потому что именно в этот момент Макс наклоняется к моему уху и тихо шепчет, посылая по телу волну мурашек:

— Я всё ещё хочу тебя на заднем сиденье своей тачки.

Мои колени мелко дрожат, и мне приходится ухватиться за руки парня, чтобы не упасть. Оглядываюсь через плечо, и только сейчас понимаю, что мы ехали на той самой — «подходящей» — машине, и что-то подсказывало мне, что всё это неспроста.

Рот сам приоткрывается, чтобы организм в полном объёме получил нужную дозу кислорода, но лёгким его всё равно не хватает. И, наверно, мои зрачки расширяются до размеров Чёрной дыры, потому что, когда поднимаю лицо на Макса, его собственные глаза становятся цвета тёмной грозовой тучи.

Когда он совершенно не целомудренно впивается в мои губы, будто хочет выпить всю без остатка, я отчаянно пытаюсь ухватиться хоть за что-то, чтобы не потерять связь с реальностью, но даже мысли о том, что мы — на университетской парковке в окружении друзей, не особенно помогают.

— Ну в точности как Кир, — хохочет Егор, и именно это отрезвляет меня. — Помниться, ты, Макс, первым тогда приготовился блевать, а теперь сам готов съесть собственную девушку.

— Я много чего хочу с ней сделать, но точно не съесть, — скалит свою волчью пасть Максим, и от двусмысленности его ответа компания заходится смехом, а я краснею до кончиков волос.

— Боже, избавьте меня от подробностей! — зажимает Лёша уши руками.

Мне становиться совершенно неловко, и я прячу лицо на плече Макса.

— Бессовестные мальчишки! — притворно злится Ксюша. — Хватит уже смущать девушку!

Посмеявшись беззлобно, парни трогаются с места и бредут в сторону главного входа; ревнивый Макс не отпускает моей руки и, кажется, собирается сопровождать меня до самой двери аудитории, особенно после того, как замечает Алису. Внимательно наблюдаю, как ходят желваки на его лице, пока он испепеляет взглядом удаляющуюся спину Кокориной.

— А любимым тебя называть мне тоже пока нельзя? — копируя его невинный тон, спрашиваю. Выражение лица у Соколовского меняется в сотый раз за утро — теперь оно становится задумчивым, и я спешно подкидываю аргумент в свою защиту: — Это не одно и то же с «сам-знаешь-какой» фразой. Не знаю, когда придёт этот твой «особенный» день, но сил ждать нет уже сейчас.

Пару минут Макс смотрит куда-то сквозь меня.

— Пусть будет по-твоему, — соглашается он, наконец, и наклоняется близко-близко к моему уху, чтобы закончить: — Любимая.

Лёгкие резко требуют новый глоток кислорода, и я делаю судорожный вдох: по силе чувств прозвучало один в один с той самой фразой.

Вот тебе и не одно и то же.

С хитрой ухмылкой Макс целует меня и топает в свой коридор, а я пару секунд тупо смотрю ему вслед, не в силах оторвать взгляд от его крепкой спины и… того, что пониже.

В чувство меня приводит звонок, и я сломя голову несусь в аудиторию.

Все три пары проносятся на одном дыхании — должно быть, потому, что все четыре с половиной часа я витала в облаках и категорически отказывалась спускаться на бренную землю. Но вот звенит последний на сегодня звонок для меня, и я спешно покидаю аудиторию — так сильно мне хочется вновь почувствовать на себе сильные руки СуперМакса.

За дверью аудитории меня караулит Алиса. От неожиданности я чуть не врезаюсь в неё, но успеваю вовремя затормозить.

— А я тебя жду, — с испуганным лицом восклицает девушка, а мне хочется сбежать от неё как от холеры.

— Чего ещё ты хочешь от меня?

Алиса болезненно морщится.

— Вот зря ты так. Я, между прочим, тебе глаза открыть хочу на твоего Макса.

Эти самые мои глаза распахиваются от удивления.

— Что ты имеешь в виду?

Девушка мнётся.

— Есть свидетель, который утверждает, что слышал, как Макс поспорил с кем-то из своих друзей, что снова затащит тебя в постель, отомстит за клуб и бросит.

Что?

— И кто же этот твой свидетель?

На душе неприятно скребёт целый табун кошек от плохого предчувствия.

Алиса пишет кому-то сообщение и устремляет на меня сочувствующий взгляд. Через пару минут за её спиной появляется парень, лицо которого я без труда узнаю́.