Карина Рейн - Грубиян

Лёха фыркает.

— То-то я смотрю, что ты на Шапокляк похож! Дюже умный!

— Нечета тебе, дураку!

Мы коллективно ржём, и Кир выхватывает бутылку у Шастинского.

На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Сдаёшь, Лёха, — лыбится Романов. — Это ж детское пойло, а ты чуть кони не двинул!

— Да ну тебя! — театрально обижается Лёха.

Беру коньяк из рук Кирилла и дела приличный глоток, но совершенно не чувствую вкуса.

— По-моему, ты коньяк с чаем перепутал, — скалюсь в сторону Костяна.

— Не нравится — верни, — тянется он ко мне.

Быстро делаю ещё глоток, и алкоголя остаётся на самом дне.

— Ну ты и жмотяра! — возмущается Матвеев.

Машу в их сторону рукой и тянусь за телефоном — пора возвращаться к своему ангелу и комку шерсти, которые ждут меня. Пожалуй, впервые я так рвался в родные стены.

Во двор четыре машины такси въезжают практически одновременно; мы с парнями дружески обнимаемся и разъезжаемся в разные стороны. Всю дорогу до дома я был в полубреду, и сам процесс подъёма помнил смутно — дополнительная «пара капель» чуток затуманила мозг.

А вот встречу и захочу — не забуду.

Во-первых, в доме играла музыка — это я понял ещё в подъезде, когда только подходил к своей двери; и самым странным тут была не громкость, а выбор песен.

«Linkin Park» и Нина? Серьёзно?

Открываю дверь и буквально на пороге глохну. Голова трещит так, будто грёбаное похмелье УЖЕ пришло по мою душу.

Захожу в гостиную, из которой доносится это адово завывание, и глазам предстаёт следующая картина: Бакс забился под диван, и я скорее догадываюсь о том, что он что есть мочи орёт, потому что громкость просто невъебенная; во-вторых, Нина забралась с ногами на диван и зажала уши диванными подушками так сильно, что её лицо покраснело и очень напоминало перезревшую свёклу.

Я бы ржал долго и громко, если б это всё не было похоже на конец света.

Подхожу к музыкальному центру — «раритетному» подарку родителей на восемнадцать лет — и выключаю эту порнографию нахуй.

Квартира погружается в блаженную тишину; Нина убирает от лица подушки, а вот Бакс покидать своё укрытие не спешит. Только шерсть дыбом, и шипит, как змея.

— И давно ты это слушаешь? — спрашиваю.

— Что? — орёт Нина, и до меня доходит, что она ни черта не слышит.

— Ну просто ёб твою мать, как прекрасно, — бурчу я: чтобы ТАК оглохнуть, десяти минут явно недостаточно.

Силы как-то разом улетучиваются, и я сажусь на пол прямо там, где только что стоял; при этом не могу перестать хмуриться — хз, почему.

Бросаю мимолётный взгляд на Нину, которая стремительно бледнеет, и проклинаю сам себя: наверняка ведь она сейчас вспоминает своего ублюдка-папашу, который поломал ей всю жизнь. Невольно становится обидно, что из-за одного дебила, который ни пить не умел, ни к дочери нормально относиться, Нина теперь всех пьяных будет считать одинаково херовыми.

Несколько минут или часов — я так и не понял — мы просто сидим друг напротив друга и прожигаем взглядами. Бакс наконец выползает из-под дивана и трусцой подбегает ко мне; пару раз глажу его, отчего котёнок начинает мурчать, а после сваливает в кухню. Чувствую, что организм дошёл до той стадии, когда надо просто лечь и выспаться — хотя выпил совсем немного — а с последствиями разбираться на свежую голову. Растягиваюсь посреди гостиной прямо на жёстком полу, но плюю на всё это — главное, протрезветь, а как именно — не важно. Для пущего эффекта накрываю глаза рукой, потому что даже сквозь веки электрический свет лампы меня раздражает.

Примерно через пару минут слышу еле слышный шелест — Нина шевельнулась на диване — а после девушка шагает в мою сторону.

— Макс, — тихо шепчет где-то рядом, но я уже благополучно теряю концентрацию. — Не лежи на полу. Идём в спальню.

Не сдерживаюсь от ухмылки.

— А не противно? Сбежать не хочется? Закрыться где-нибудь?

Никак не могу выбросить из головы выражение её лица, когда она бледнела, глядя на меня.

— Ну зачем ты так, — выдыхает Нина. — Я же знаю, что это ты. А ты сам говорил, что не обидишь. И я не сравнивала тебя с… отцом, если тебя это интересует.

Ещё как интересует. Убираю руку от глаз и щурюсь, глядя на своего ангела.

— Посиди со мной, детка, — прошу я.

Испытывая какую-то болезненную нужду в её присутствии рядом, беру руку Нины в свою и переплетаю пальцы. Чёрт, если б я знал, что любовь к кому-то становится для тебя чистой зависимостью, я бы ни за что не пошёл в клуб той ночью. Но я уже встретил Нину, знаю, что моя вторая половина существует, поэтому не могу её игнорировать. Придётся до конца своих дней что-то делать с самоконтролем, потому что потребность раствориться в девушке с каждый разом только увеличивается.

А она словно чувствует, как сильно нужна мне, потому что её вторая ладонь опускается на мой лоб и скользит в волосы на макушке.

— От тебя воняет ликёро-водочным заводом, — морщится девушка.

Фыркаю в ответ.

— Так я и не на поле ромашковое ходил.

Нина мягко смеётся, и этот её смех проникает прямо мне в сердце.

— Я тут подумал… В общем, через десять дней у меня день рождения, и я хочу познакомить тебя со своей семьёй.

Нина округляет глаза.

— Ты уверен, что они примут меня?

Закатываю глаза.

— Если я тебя принял, то у них просто нет другого выбора, потому что менять своё решение я не собираюсь.

Девушка кивает, вырывается и приносит мне подушку и плед.

— Спи, несчастный, — улыбается она. — Я посторожу твой сон.

И я послушно делаю так, как она просит.

Утро. «Долгожданное» похмелье. Я по-прежнему лежу на полу, но уже без подушки и пледа.

Мимо ползёт паук, но для меня сейчас любой звук — как взрыв ядерной боеголовки.

— Сука, не топай! — бурчу сороколапому чудищу и дую на него, отчего паука относит чуть ли не в противоположный конец комнаты.

На мой голос в гостиную несётся Бакс и начинает тереться мордой об мою щёку.

— Вот подлиза, — усмехаюсь коту. — Таким сиропом можно блины мазать!

Бакс начинает мурчать, а мне кажется, что в квартире кто-то резко завёл трактор.

В арке появляется Нина.

— Иди в душ, — произносит она так тихо и так мягко, что я не чувствую никакого дискомфорта или желания поморщиться. — Завтрак остывает.

В душе мне моментально легчает — ну хотя бы голова зверски не трещит; специально одеваю только спортивные штаны, оставив верх без одежды — моя девочка с ума сходит по моим родинкам.

Нина на кухне как раз варит кофе — освоила «шайтан-машину», как она называет турку. Я просто подхожу к улыбающейся девушке, которая пританцовывает под ей одной известную песню, и укладываю руки там, где им самое место — на её талии.

— Я-то думал, что запугал тебя до чёртиков, а ты улыбаешься, — мурлычу ей на ухо, и по коже Нины бегут крышесносные мурашки. — Что смешного?

Девушка разворачивается ко мне лицом и пару секунд внимательно смотрит — да, чёрт возьми! — на родинки на моей груди перед тем, как поцеловать их.

— Просто вспоминаю, как ты вчера спас меня от прослушивания этой бурды по десятому кругу, — смеётся она. — Я случайно включила эту штуку, а выключить не смогла.

Я добродушно смеюсь над тем, как она называет любую технику, в которой не разбирается — «штука».

— А танцуешь подо что?

Она смущённо улыбается.

— Ну, вообще-то одна песня мне понравилась; она почему-то ассоциируется у меня с тобой — потому и улыбаюсь.

— Горе ты моё луковое, — целую её в кончик носа. — И что же это за песня?

Она утыкается лицом в мою шею.

— Я тебе потом найду её.

Пару минут просто стискиваю её в объятиях — такую родную, нежную и доверчивую.

— Это был последний раз, когда я напился, — обещаю я и впервые в жизни верю самому себе.

Нина кусает меня за шею, и мне приходится сцепить зубы, чтобы не наброситься на неё сейчас — всё-таки похмелье прошло не до конца.

— Я тебе верю.

Господи, и как я жил без неё раньше?

Жизнь для меня потихоньку начала входить в привычное русло: универ, домашнее задание, уборка, готовка, а всё остальное время — Максу. И судя по тому, как активно он мешал мне сосредотачиваться, последний пункт превалировал среди всех остальных. Я злилась только в те моменты, когда он бессовестно отвлекал меня от учёбы, потому что я не привыкла отлынивать; а вот во всё остальное время не имела ничего против. Потом, правда, мстила таким же способом, когда он, например, тягал гири… Или подтягивался… Или отжимался… Особенно, когда отжимался. Как сказал бы Макс, это стало моим личным кайфом — лежать на его спине, уткнувшись лицом между лопаток, когда он отжимался от пола. Под моими ладонями так приятно играли мышцы его живота и груди, что я буквально сходила с ума, давая волю рукам и губам и испытывая терпение Макса на прочность, из-за чего практически каждое его занятие для нас заканчивалось одинаково — в постели. Ну, или там же на полу, — всё зависело от того, успевала ли я убежать от него, и если да — то насколько далеко. Наши отношения больше смахивали на чистое безумие, потому что я даже не представляла, что можно до такой степени любить и хотеть кого-то — копировать модель поведения, к сожалению, было не с кого…

Моей руки парень тоже не отпускал ни на секунду, стоило нам только выйти за порог дома: словно коршун, он прожигал своим взглядом всех, кто, по мнению Макса, смотрел на меня «не так»; дошло до того, что студенты шарахались в стороны, стоило только появиться Соколовскому на территории универа. Сначала меня это жутко злило: я ведь не пятилетний ребёнок, чтобы со мной нянчиться; потом стало просто раздражать: всё-таки находиться под присмотром практически двадцать четыре часа в сутки — тяжело для такого интроверта, как я; а сейчас, когда я так привыкла к своему СуперМаксу, улыбка не сходила с моих губ: мало кто из девушек мог похвастаться тем, что её парень может любого порвать за тебя в клочья.

Вот и сейчас я улыбалась во все тридцать два, поглядывая на Макса с толикой гордости, что этот грубиян достался именно мне.

Парень замечает мою улыбку и хмурится.

— Чему ты улыбаешься?

Переплетаю свои пальцы с его.

— Ты такой собственник, Соколовский, — уже открыто смеюсь. — Да здесь давно все знают, что я твоя; никто не рискнёт посягнуть на меня. Так что нет необходимости испепелять взглядом каждый столб.

Макс резко притягивает меня к себе; от неожиданности я тихонько взвизгиваю, и желание смеяться как-то сразу испаряется. А всё потому, что горящий взгляд Макса теперь всецело направлен на меня одну. Ну, и потому, что стены института — не самое подходящее место для обжиманий.

— Даже если на этой грёбаной планете из живых людей останемся только мы с тобой, я всё равно не спущу с тебя глаз, — буквально рычит он, и я чувствую привычную дрожь во всём теле. — И когда-нибудь я покажу тебе, насколько я в действительности собственник.

От его плотоядной улыбки у меня подгибаются коленки, и только рука Соколовского не даёт мне упасть: не трудно догадаться, что именно он имел в виду.

За моей спиной раздаётся насмешливое покашливание, и, повернув голову, я замечаю друзей Макса, которые как-то незаметно стали и моими. Не могу не заметить, что мальчики… воспряли духом, что ли. Ну, кроме Кости; на его лице больше не было той безысходности, а вот решимости и даже гнева — это сколько угодно.

Перевожу вопросительный взгляд на Макса, но парень качает головой.

— Потом расскажу, — раздаётся горячий шёпот возле уха, и я снова теряю голову.

Вообще, для продолжения учёбы в нормальном ритме присутствие Макса очень опасно: стоит мне только увидеть его, как мысли об учебниках начисто выпадают из моей головы. За последние полтора месяца он вообще стал центом моей вселенной, в которой до него была лишь одна большая Чёрная дыра. И вот в какой-то момент появляется целая планета по имени Макс, которая вытесняет эту всепоглощающую дыру из моей вселенной. Уже за одно только это я готова до конца жизни благодарить парня.

Очевидно, мои мысли не являются секретом для Макса, потому что он хитро щурится и целует меня в уголок губ.

— Жду — не дождусь поездки к родителям, — весело говорит он. — Я уже знаю, какой именно подарок хочу от твоего имени на свой день рождения.

Эта фраза заставляет меня подозрительно сузить глаза, потому что я до сих пор не придумала, что можно подарить парню, а его тон как минимум настораживал.

Внезапно Макс буквально деревенеет, а его взгляд становится таким злым, что кровь стынет в жилах. Поворачиваю голову туда, куда смотрит Соколовский, и не очень удивляюсь, когда замечаю Алису, которая о чём-то весело щебечет с Антоном, ничего не замечая вокруг.