Карина Рейн - Грубиян

Мы тормозим лишь в спальне Макса, который отходит к окну, открывает одну створку, достаёт из кармана сигарету и закуривает.

— Вот же мудила. — Муж всё ещё зол, так что подходить к нему не решаюсь. — И почему сестра не видит этого?

— Когда любишь — на многое закрываешь глаза, — тихо отвечаю, хотя Макс явно разговаривал сам с собой.

Парень резко поворачивается ко мне.

— Со мной ты тоже на что-то глаза закрываешь?

Усмехаюсь и осторожно подхожу к нему; муж внимательно следит за каждым моим движением и уверенно обвивает мою талию свободной рукой, притягивая к себе, когда я подхожу достаточно близко и обнимаю его за шею.

— Ты идеален в моих глазах, мой СуперМакс, — мурчу ему на ухо.

Тело парня напрягается под моими руками.

— Давай свалим отсюда, — хрипит он, и я согласно киваю.

Мы спускаемся вниз и входим в столовую, где остальные члены семьи по-прежнему сидят за столом, но уже без Михаила.

— Вы уже уезжаете? — удивлённо спрашивает Лидия. — А как же вечер? Мы ведь только начали. Там торт ещё…

— Да пусть едут, — улыбается её муж. — Не видишь, молодым не терпится наедине остаться.

Последняя фраза вгоняет меня в краску, и я утыкаюсь лицом в плечо Макса.

Семья Соколовских провожает нас до самой машины, где меня обнимает каждый по очереди; последней ко мне подходит Вероника и крепко прижимает к себе.

— Я так рада, что Макс тебя встретил, — искренне говорит она. — Ходил, как в воду опущенный, всё о прошлом загонялся, сам себя изводил на нет. Я всё переживала, что он себя в могилу этими бесконечными попойками сведёт, а тут ты… Спасибо, что спасла моего брата.

Отлепляюсь от Вероники и смотрю на мужа, который не сводит с меня пристального взгляда.

— Это вашему Максиму спасибо — за то, что подарил мне новую жизнь, — тихо отвечаю и получаю в награду одну из его особенных улыбок, которые переворачивают мой внутренний мир.

На улице уже изрядно стемнело к тому моменту, как мы сели в машину Макса. Примерно минут десять мы петляли по чуть заснеженной дороге, но вот машина резко тормозит.

Перевожу испуганный взгляд на мужа.

— Что-то случилось?

Он поворачивает голову ко мне, и я натыкаюсь на его взгляд… Чертовски тёмный… Обжигающе горячий… Дьявольски голодный…

— Случилось, — рычит Макс, растягивая губы в такой плотоядной улыбке, что всё моё тело начинает полыхать адским пламенем. — Я тут вспомнил, что кое-что обещал тебе…

В голове вспыхивает догадка, и я окидываю взглядом пространство.

Вторая машина.

Та, что с задним сиденьем.

Мамочки…

— Макс? — спрашиваю дрожащим голосом. — Ты ведь это не серьёзно?

Его рука ползёт вверх по моему бедру.

— Шутки — это последнее, на что я сейчас настроен. — Действительно: во взгляде ни намёка на озорство или веселье. — Меняй место дислокации, детка. Хочу тебя на заднем сиденье моей тачки.

При этом его пальцы уже проворно расстёгивают пуговицы на моём пальто, а меня словно парализовало — это происходит на самом деле?

Макс отстёгивает мой ремень безопасности.

— Не заставляй выволакивать тебя силой.

На улицу выбираюсь скорее на автомате: мозг упорно отказывался приходить в себя; следом выходит Макс, прожигая во мне дыры. Обратно в машину мы садимся практически одновременно, и парень не даёт мне опомниться — набрасывается на меня, словно голодный зверь на добычу. Присасывается к шее, оставляя на коже болезненные поцелуи, и срывает с меня пальто.

— Это чистое безумие, — рвано выдыхаю, пока муж расстёгивает замочек на серебристом платье.

— Ты и есть моё безумие, — так же рвано дышит Макс. — С тобой вечно всё не по плану.

Он стягивает с меня платье через голову, тянет меня за бёдра на себя, и я падаю на спину; мои колготки рвутся в микроскопические клочья.

— Ты точно сошёл с ума…

Пытаюсь отдышаться, но Макс стягивает свой чёрный пиджак и белую футболку, и я окончательно теряю связь с реальностью, залипая на его спортивное тело. Когда он опускается на меня, всем своим весом придавливая к сиденью, я перестаю дышать, но вовсе не от тяжести парня, а от силы собственного желания. Ощущать на себе его вес, чувствовать его кожей — это отдельная форма моей зависимости от Максима.

— Макс… — срывается стон с губ.

— Да, детка… — копирует он мой стон.

Понятия не имею, как в таком неудобном положении он умудрился избавиться от одежды окончательно; знаю лишь, что безумно хочу его в себе.

Макс словно читает мои мысли, потому что исполняет моё желание; меня словно окунули в кипящую лаву — настолько жарко мне стало.

Но когда в голове вспыхнула мысль, меня бросило в холод.

— А как же защита? — испуганно выдыхаю я.

— Всё под контролем, — рычит муж.

Он начинает двигаться, постепенно увеличивая темп, обжигая мою кожу требовательными поцелуями и стискивая тело руками до синяков, и из моей головы напрочь вылетают все мысли. Голова напоминает вакуум с огромным количеством пустого пространства. Мне начинает казаться, что я искусала все плечи Макса и исполосовала ногтями всю его спину в лоскуты; на этот раз, когда его имя срывается криком с моих губ, он не закрывает мой рот поцелуем, а лишь ускоряет темп, пока не наполняет собой до максимума, заставляя кричать громче.

Мы оба выдохлись настолько, что вряд ли Макс сможет вести машину.

А меня второй раз окатывает ледяной водой.

— Боже… Что же мы наделали?! — От страха сбивается дыхание. — Я ведь могу…

— …забеременеть? — заканчивает за меня Макс. — На это и был расчёт.

От услышанного теряю дар речи и способность связно мыслить.

— Что?

Макс нежно целует мои онемевшие губы.

— Это и был мой подарок для нас. Я хочу нормальную семью. Тебя хочу. И детей от тебя тоже.

Мой мозг сейчас напоминает космический шаттл, потерявший связь с землёй.

— Дети?

А смогу ли я стать нормальной матерью для своих детей, учитывая, что мне не с кого было брать пример?

— Мы справимся, любимая, — уверенно отвечает Макс. Он-то как может быть в этом уверен — у него ведь ситуация похуже моего была? — Мы будем лучше наших родителей хотя бы потому, что знаем, каково это — не чувствовать родительской любви и внимания, а, значит, сможем дать это всё своим детям.

Горло закупоривает комок слёз.

— Я очень тебя люблю и верю тебе, но… мне страшно…

— Не бойся, Бэмби, — целует меня в лоб. — Я люблю тебя. Ты не будешь одна. Я рядом, помнишь?

Я прекрасно помнила то обещание, что он дал мне, держа меня на коленях у моего подъезда — быть рядом. Точно такое же и я дала ему совсем недавно — быть рядом, несмотря ни на что.

Это ли не любовь?

Полгода спустя

— Ты закончила? Или мы сегодня никуда не едем?

Я внимательно наблюдал за Ниной, которая битый час крутилась перед зеркалом и не столько рассматривала наряд, сколько любовалась животом.

Вообще женский мозг устроен непостижимо для мужского понимания: полгода назад, после того, как мы сделали ребёнка на заднем сиденье моей «Mazda 6», Нина пару недель билась в панике; кричала, что не справится и вообще к такому повороту в своей жизни не готова, даже несмотря на мои уверения в том, что всё будет хорошо. А всего через пару месяцев — сразу после первого УЗИ — Нину вдруг как подменили: она стала вести себя осторожней, перестала нервничать и занялась более приятными вещами, вроде подборки обоев для детской, покупки всякой одежды и мебели, которая нужна для малыша.

Она очень хочет девочку, а мне плевать на пол: я буду любить нашего ребёнка, кто бы ни родился, так же сильно, как и свою жену. Но, так как узнавать пол по УЗИ она отказалась со словами «пусть будет сюрприз», одежду мы подбирали и на альтернативный вариант.

Хотя в том, что это будет именно девочка, Нина не сомневается ни секунды.

— Ну подожди чуть-чуть, — улыбается жена своему отражению в зеркале. — Ещё две минутки.

Закатываю глаза к потолку.

— Можно подумать, за несколько часов он куда-то исчезнет. Ты в нём скоро дыру сделаешь!

Нина посылает мне наигранно сердитый взгляд, но тут же добреет.

— Ты даже не представляешь, как сильно я люблю вас двоих, — шепчет она и вновь поворачивается к зеркалу.

Этот вопрос стал предметом яростных споров в нашей семье в последнее время, потому что решить, кто действительно кого любит сильнее, было нереально — уверен, что моя любовь к ней и нашему ещё не родившемуся ребёнку была ничуть не меньше Нининой.

— И я вас обоих очень люблю, — мурчу ей на ухо и обнимаю уже прилично округлившийся живот поверх её рук. — Но у нас вручение дипломов, если ты не забыла.

Нина как-то тяжко вздыхает.

— Все будут пялиться…

Её умозаключение заставляет меня нахмуриться.

— Сумасшедшая девчонка, ты замужем! Никто пялиться не будет — разве что из зависти. — Целую её в висок. — И вообще, у Ксюхи там двое, и она не выносит мозг Киру по этому поводу!

Рот Нины распахивается.

— Так вот что я делаю? Выношу мозг?!

Чёрт… Весь прошедший срок беременности Нины протекал нормально — её не тянуло в два часа ночи съесть тонну клубники с ароматом свежеуложенного асфальта, например — даже истерик не закатывала ни разу. Но за словами мне приходилось ежесекундно следить, потому что если раньше на мат она просто хмурилась, то, забеременев, начала плакать.

Ох уж эта грёбаная, умноженная на десять, сентиментальность…

— Не так выразился, — успокаиваю любимую. — Зачем переживать о том, что подумают другие, если важны лишь чувства близких?

Девушка снова вздыхает.

— Я заставила тебя понервничать за эти шесть месяцев, да? — неожиданно спрашивает она. — Прости.

— Точно сумасшедшая, — выдыхаю диагноз и отхожу завязать галстук.

— Макс…

Поворачиваюсь к Нине, вижу слёзы в её глазах и буквально чувствую, как кровь отхлынула от лица.

— Что-то болит?

Осторожно ощупываю её живот, пока девушка улыбается сквозь слёзы и качает головой.

— Я просто хотела сказать тебе спасибо.

Господи, ну что творится в её голове сегодня?

— За что?

— За то, что тебе хватило смелости принять такое важное решение за нас обоих. — Она в многозначном жесте накрыла ладонями мои руки на своём животе. — Скорее всего, я никогда не была бы готова признать, что хочу стать матерью, пока не забеременела. А, может, всё дело в том, что это именно НАШ малыш — мой и твой. Но я в любом случае счастлива и благодарна тебе за это. И за тебя тоже.

Она так порывисто и жадно меня целует, что у меня на мгновение срывает тормоза, и я сам забываю, что мы куда-то собирались.

— Это я должен тебя благодарить, — хриплю в ответ, когда нахожу в себе силы оторваться от жены. — За то, что ты тогда в клубе так громко ткнула в меня пальцем.

Не представляю, что было бы со мной, если бы этот светловолосый ангел не появился в моей жизни. Сейчас я с ужасом думаю о том, что тогда мог не поехать бухать, или что Нина не приехала бы туда или выбрала бы кого-то другого.

— Ты заедешь к матери? — тихо спрашивает девушка.

На этот раз тяжело вздыхаю уже я.

— Обязательно говорить об этом сейчас? — ворчу.

С тех пор, как я, поддавшись на уговоры Нины, начал «наводить мосты» между мной и биологической матерью, у жены словно сорвало тормоза — она чуть ли не каждый день заставляла меня как минимум звонить матери и спрашивать о состоянии здоровья. Я отнекивался, как мог, пока Нина не привела «аргументный аргумент», как сказал бы Лёха: когда моя мать умрёт от последней стадии рака лёгких, я могу жёстко пожалеть о том, что упустил шанс поговорить с той, что дала мне жизнь, и дать прощение, в котором «несчастная женщина так нуждается». Жалости к матери я по-прежнему не чувствовал, но от слов Нины мне стало как-то не по себе: вдруг, став старше, что-то сломается в моём мозгу, и я действительно пожалею?

— Обязательно, — кивает Нина. — Ты же знаешь, что для неё каждый день может стать последним, и завтра будешь вспоминать и жалеть, что забил на простой звонок сегодня.

— Я позвоню после вручения диплома, — сдаюсь я.

Нина вновь поворачивается к зеркалу, и её лицо начинает светится, словно ей под кожу напихали светодиодных лампочек. Пару секунд я тупо залипаю на свою счастливую жену, с трудом осознавая, что к её счастью приложил руку именно я, а потом возвращаюсь к дебильному галстуку, завязать который не получается. Ну не носил я никогда эти чёртовы штуки! Чувствую себя сейчас как Нина, когда она была с техникой на «вы»…