— Дай сюда, пока ты его не порвал, — смеётся Нина и берёт дело в свои руки.

У неё так ловко и быстро получается, будто до встречи со мной она только и делала, что завязывала галстуки.

— Где ты этому научилась? — подозрительно щурюсь: вряд ли её алкоголик-папаша каждый день носил костюмы.

— Папа научил, — хитро улыбается она.

Фыркаю в ответ: то, как спелись Нина и мой отец, до сих пор не укладывалось в голове ни у кого из членов теперь уже нашей семьи, потому что отец в принципе неохотно сходится с новыми людьми. А мою жену принял так, словно она оказалась его давно потерянной дочерью, которую он уже отчаялся найти. И за её обучение взялся с таким усердием, что Нина доставалась мне безраздельно только на ночь. Да и Нина, в общем-то, одинаково сильно тянулась и к нему и к Лидии и обоих называла исключительно «папа» и «мама» — настолько она соскучилась по нормальным детско-родительским отношениям.

— Ещё чуть-чуть, и я ревновать начну.

От смеха жены внутри зажигается что-то вроде света, разогнавшего тьму души по углам.

— Не надо, я тебя всё равно больше всех люблю! — Они кидает быстрый взгляд на свой живот. — Есть только один человек, которого я люблю так же сильно, но он ещё не родился.

В этот раз целую уже я.

— Пошли, иначе точно опоздаем, — рвано выдыхает Нина.

Киваю, беру её за руку и тяну на выход.

На университетской парковке сегодня непривычно многолюдно — студентам не терпелось получить цветную картонку и свалить к чёртовой матери во взрослую жизнь, в которой большинство из них ещё пару месяцев будут искать себя и решать, чем же они всё-таки хотят заниматься, несмотря на полученное высшее образование. Мои друзья стояли полукругом возле своих машин и не столько болтали, сколько тискали своих девушек/жён.

И да, я был прав: Ксюхин живот по размерам был в два раза больше, чем у Нины. Кирилл при этом сам светился так, что в ночное время можно было запросто обойтись без фонарей; раньше я бы его подразнил, но сейчас прекрасно понимал его состояние. По срокам выходило, что его сыновья и наш с Ниной ребёнок должны родиться примерно в одно и то же время; все пять девушек уже состязались за право быть чьей-то крёстной, и мы с парнями конкретно над ними угарали.

Костян буквально поедал глазами Полину, и это было очень даже взаимно; от одного их вида казалось, что окружающее пространство сейчас расплавится. Не удивительно, что с желанием завести детей эта женатая парочка не очень-то торопится: им нужно время побыть вдвоём, хотя не уверен, что их страсть когда-нибудь утихнет.

Ёжик вместе с Олей стояли чуть поодаль — ещё одна женатая парочка; и, судя по тому, с каким выражением лица он сейчас прижимал ладони к её животу, папаш в нашей компании скоро станет на одного больше.

Я перевёл взгляд на Лёху, который так осторожно прижимал к себе Кристину, будто боялся сломать её. Сейчас девушка не выглядела отстранённой или холодной, а наоборот, будто начала расцветать; она так искренне улыбалась Шастинскому, что я ни секунды не сомневался в том, что однажды он решится сделать ей предложение.

Обвожу взглядом оставшуюся часть парковки и замечаю Алису в обществе того бармена из «Золотой клетки»: они с Ниной так и не помирились, но Кокорина вроде взялась за ум и перестала терроризировать мою детку. Кажется, даже извиниться пыталась… Нина её простила, конечно, в силу своего доброго характера, но начинать общаться не торопилась — Омар Хайям правильно сказал: «Кто предал раз, предаст тебя и дважды». А наступать несколько раз на одни и те же грабли моя жена больше не собиралась.

— О, какие люди! — усмехается Кир. — Наконец-то!

— Вы где застряли-то? — ворчит Лёха.

— Второго ребёнка планировали! — ржёт Ёжик, за что получает подзатыльники одновременно от своей жены и от Ксюхи и мгновенно умолкает.

Злорадно усмехаюсь: теперь, когда весь бойз-бэнд по парам, жизненные приоритеты у всех будут пересмотрены.

Пока мы вышагиваем в сторону входа, Лёха дёргает меня за локоть и тянет в сторону; на мою молчаливую просьбу Нина кивает и составляет компанию Кристине, которая с благодарностью её принимает.

— В чём дело? — хмуро спрашиваю у Лёхи.

Мне просто показалось очень странным то, что из всей компании он хотел поговорить именно со мной.

Вместо ответа Шастинский вытаскивает из кармана красную бархатную коробочку.

— Как думаешь, я не слишком гоню коней? — нервно спрашивает друг.

Хотя Лёха и корчил из себя идиота последние двадцать лет, встреча с Кристиной кардинально его поменяла.

Оглядываюсь на девушку, которая бодро вышагивала рядом с моей женой: ни напряжённых плеч, ни затравленного или печального взгляда у Кристины я не заметил. А уж если судить по тому, как она смотрит на Лёху, его предложение — очень даже вовремя.

— Нисколько, — уверенно отвечаю, и Лёхино лицо немного расслабляется. — Думаю, если ты не поторопишься с этим делом, она сама сделает тебе предложение.

Друг усмехается и хлопает меня по плечу.

— Такого я бы не перенёс! — И моментально становится серьёзным. — Спасибо, Макс.

Киваю, и мы дружно догоняем остальных.

Церемония вручения проходит весело и позитивно; отделившись от основной массы студентов, мы решаем все вместе собраться в доме у Кирилла и отметить в тесном семейном кругу — наша банда стал сплочённой как никогда раньше, и воспринимать друг друга иначе, чем братьями, мы уже не могли. А потому все мало-мальски крупные и важные торжества проходили в доме у одного из нас. Правда, перед выпускным последним праздником, который мы отмечали, была наша с Ниной свадьба в конце марта: парни были заняты завоёвыванием своих вторых половинок, и мы даже в «Конусе» практически не встречались — от силы раз или два.

— Как Вероника? — спрашивает Нина, пока мы едем домой, чтобы переодеться и захватить с собой сменную одежду — у Романовых мы пробудем все выходные.

Семья Соколовских в полном составе присутствовала на вручении; была даже мать Нины, которая вроде образумилась и бросила пить. Это не могло не радовать: моя мать хоть и старалась заменить Нине родную, всё же «мама есть мама», как сказала сама Нина.

А вот Вероника мою жену очень волновала, потому что после той встречи на моём дне рождения «Мишаня» вернулся за океан в гордом одиночестве. И я очень удивился, когда узнал, что сестра подаёт на развод. Нет, то, что упырь этот ей нахер не нужен, я говорил ей ещё до их свадьбы, но был деликатно послан нахрен; а вот теперь у сестры наконец-то открылись глаза — как раз в мой день рождения. Уж не знаю, в связи с чем у упыря прорвало днище, но в мой адрес от него полетело столько всякой хуйни, что Вероника не выдержала и залепила мудиле пощёчину. Очень жаль, что меня не было рядом — я бы с удовольствием на это посмотрел и может даже помог.

К счастью для всех нас, «Мишаня» своей вины не осознал и извиниться не соизволил, так что через неделю, когда пришло время возвращаться в Америку, упырь улетел один, а ещё через неделю Вероника отправила ему сообщение, в котором поставила в известность о скором разводе. Упырь заявил, что Ника его совершенно не ценит, а потому против развода он ничего не имеет; это лишь доказало, что мудила моей сестре не пара.

Если б ещё и Вероника их разрыв перенесла так же легко…

— Больше не рыдает о том, что лучшие годы жизни потратила на идиота, — фыркаю я.

— Ну и правильно, он не стоит её слёз, — кивает девушка и тянется в мой карман за телефоном. — А теперь звони матери.

Тяжело вздыхаю и набираю номер, который сам же и выбрал среди множества других вместе с телефоном, который привёз родительнице в больницу для онкобольных, где она доживала свой век.

Пока я слушал протяжные гудки, сердце отчего-то останавливалось.

— Сынок? — слышу наконец хрипловатый натужный голос.

— Как ты себя чувствуешь?

Абсолютно тупейший вопрос — дерьмово, конечно. Когда человек с последней стадией рака чувствовал себя хорошо?!

— Теперь лучше, — как можно бодрее отвечает мать, но звучит всё равно совершенно неубедительно. — Мне всегда легче становится, как твой голос слышу.

Почему-то от этой фразы мне захотелось разреветься как пятилетнему пацану.

Словно почувствовав мой внутренний настрой, Нина запускает пальцы в мои волосы, и от её безмолвной поддержки мне становится легче.

— Я диплом получил, — зачем-то говорю.

— Ты молодец, сынок, — слышу слабую улыбку в её голосе. — Я очень тобой горжусь.

Внутри разливается какая-то странная радость от её слов.

Наверно, я мазохист.

— А через три месяца у тебя родится внук или внучка.

Язык сегодня конкретно за зубами не держится. А ведь я не собирался говорить ей об этом…

— Ох, как же я рада! — Видимо, от переизбытка эмоций мать начинает тяжело дышать. — Как Ниночка себя чувствует?

— Всё в порядке, — сдержанно отвечаю, хотя на самом деле чувствую, что с каждой секундой всё больше расклеиваюсь и становлюсь похож на сопливую девчонку. — Привет тебе передаёт.

И, хотя Нина в действительности молчала, она утвердительно кивает и одобрительно улыбается.

— Спасибо, и ей передай от меня!

Дыхание матери становится тяжелее, и я ловлю себя на мысли, что начинаю паниковать.

— Тебе нельзя напрягаться, — бормочу. — Отдыхай, я завтра позвоню.

— До завтра, сынок, — хрипит мать, и звонок обрывается.

Не до конца осознавая, что делаю, вжимаю педаль тормоза в пол, и машина резко останавливается.

— Всё в порядке? — испуганно спрашивает Нина.

Роняю голову на руль.

— Как такие отношения могут рождать порядок? — устало спрашиваю.

Несколько бесконечно долгих секунд жена гладит меня по голове.

— Ты всё ещё скучаешь по ней, — уверенно выдаёт девушка.

Может она и права.

— Я не знаю, что делать.

— Знаешь, — не соглашается Нина. — Разворачивай машину.

— Мы опоздаем, — вяло возражаю в ответ.

— Уверена, друзья нас поймут.

Не раздумывая ни секунды, разворачиваю машину на сто восемьдесят и гоню в сторону больницы.

У палаты матери снуют медсёстры и доктора, и я задворком сознания понимаю, что это не предвещает ничего хорошего.

— В чём дело? — останавливаю на ходу медсестру.

— А вы, собственно, кто? — хмурится женщина.

— Я сын Надежды Соколовской.

Да, даже после развода мать оставила себе фамилию отца — словно трофей в гонке, которую отец проиграл ещё до её начала.

Выражение лица медсестры принимает сочувствующий вид.

— Вашей матери стало хуже, — тихо отвечает она. — Боюсь, ей недолго осталось.

Второй раз за день кровь отливает от моего лица, и мне приходится ухватится рукой за стену, чтобы остаться в вертикальном положении.

В палате противно воняет нашатырём и ещё какой-то дрянью, но я не могу отвести глаз от лица матери, которое серым пятном выделяется на фоне белоснежной больничной простыни. Сейчас её кожа кажется такой хрупкой и тонкой, что при желании можно разглядеть переплетение сосудов.

— Мама? — срывается с губ.

Сердце обжигает тупая боль, будто его насквозь прошили раскалённым куском арматуры.

Глаза женщины с трудом раскрываются.

— Максим? — Она словно не верит, что действительно видит меня перед собой. — Это правда ты?

Её рука слабо ворочается на краю постели, и я на автомате беру её руку в свою.

В уголках её глаз появляются слёзы.

— Правда, — глухо отвечаю и чувствую, как у самого по щекам поползла солёная влага.

— Прости меня, сынок, — надломленно шепчет мать, из последних сил цепляясь за мою руку.

Жду, пока голос перестанет напоминать хриплое карканье вороны.

— Я прощаю, мама. Прощаю.

Мать умерла через двое суток с момента нашего разговора. И я был искренне рад, что послушал Нину и успел попрощаться с ней, потому что с плеч падает наковальня — по крайней мере, я сделал всё, что от меня зависело, чтобы мать ушла спокойно.

С кладбища ухожу только в компании жены — видеть сейчас кого-то ещё нет желания от слова совсем.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает Нина, когда мы заходим в квартиру.

Неуверенно киваю.

— В порядке, — отвечаю, хотя внутри полный раздрай.

Нина подходит ближе, берёт мои руки в свои и укладывает их на свой живот.

— Мы с тобой, — уверенно говорит самая желанная и любимая девушка на свете. — Что бы ни случилось.

— Я люблю тебя, детка, — благодарно выдыхаю, приникая к её губам.

— И я люблю тебя, СуперМакс.

P.S.: через три месяца в семье Соколовских родилась девочка Любовь — точная темноволосая копия папы с мамиными карими глазами.