— Тебе не кажется, что это не честно? А если мне не нравятся такие увеселения? Может, я хочу просто побыть в тишине в кои-то веки, потому что подобных концертов мне с головой хватило, пока я жила под одной крышей с родителями!

— А я хочу, — копируя мой тон, произносит Алиса, — чтобы ты перестала наконец прятать голову в песок и поняла, что вокруг тебя жизнь бьёт ключом, пусть иногда и по голове…

Я собиралась сказать ей, что уже насмотрелась на эту жизнь, когда входная дверь неожиданно распахнулась, и я испуганно замолкла, так и не начав. На пороге стояли родители Алисы.

— Нина, познакомься, — это мои родители — Наталья Николаевна и Андрей Владимирович, — не теряется подруга. — Мам, пап, это Нина, она будет жить с нами.

На лицах родителей появляется ошалелое выражение. Правда, мне последняя фраза девушки тоже слух резанула — складывалось впечатление, что Алиса только что призналась в том, что она лесбиянка.

Кажется, до неё самой дошла двусмысленность ситуации, и подруга поспешила поправиться.

— Нет-нет, Нина — моя лучшая подруга. Просто у неё родители — полный отстой.

Дёргаюсь от такого заявления и непроизвольно обнимаю себя руками, но от возражений воздерживаюсь, потому что с детства уяснила — на правду не обижаются. Просто было больно осознавать, что твои родители не такие, какими бы ты хотела их видеть. В глазах каждого ребёнка мать — бог, а отец — защита и опора, и мне было жаль, что я никогда не чувствовала себя с ними в безопасности.

— Алиса, разве можно так говорить о людях! — приходит в себя мама девушки.

Лицо подруги остаётся совершенно невозмутимым; разве что плещется едва заметный гнев на дне зелёных глаз.

— Не вижу других вариантов, как ещё можно назвать мужчину, у которого нигде не ёкает, когда он поднимает руку на собственного ребёнка, и женщину, которая даже не пытается сделать хоть что-то для того, чтобы защитить от этого свою дочь.

После её слов мне начало казаться, что из моего сердца кто-то решил вырезать снежинки, потому что оно болезненно дёргалось и кровоточило.

Рты Кокориных-старших открываются от ужаса.

— Бедная девочка! — с искренним сожалением восклицает Наталья Николаевна и обнимает меня за плечи.

От этого жеста мне хочется расплакаться как маленькой. Моя мама никогда меня не жалела; никогда не говорила что любит меня, или что я ей хотя бы симпатична. Сколько себя помню, она всегда была со мной холодна, словно лёд, и за любые малейшие проступки больно лупила старой резиновой скакалкой. Позже, когда у меня начался переходный возраст, и появилась целая куча вопросов, ответы на которые мне могла дать только мама, мне не к кому было с ними обратиться, потому что на любой мой вопрос реакция была всегда одной и той же — мат и непреодолимая ледяная стена вместо понимания.

От полного раздрая меня спасает Алиса.

— Мам, ну хватит её уже тискать! Ты смущаешь мне подругу, у неё и так уже глаза на мокром месте.

Женщина отпускает меня из тисков, и я восстанавливаю с горем пополам своё самообладание.

Никто из Кокориных не был против моего проживания в их квартире; наоборот, Наталья Викторовна сама настояла на том, чтобы я осталась с ними, потому что никто не заслуживает к себе такого отношения, которое я получала от родителей все эти годы.

Так пролетела неделя; завтра тридцатое декабря, а это значит, что мне придётся тащиться в клуб на вечеринку, которые я никогда не любила, и всё это время я буду окружена людьми, большинство из которых после выпускного больше не увижу. Несмотря на то, что мы учимся вместе почти четыре года, мы до сих пор толком не знаем друг друга. За всё это время наша группа собиралась полным составом только раз — на самой первой паре первого курса. После этого четверо решили, что психология — не для них; ещё троих отчислили за непосещаемость и экзаменационные «хвосты», хотя у этой тройки были самые высокие проходные баллы; из оставшихся в живых восемнадцати человек шесть посещали пары через пень-колоду. Да и дружным наш курс назвать было нельзя, — ещё в первые месяцы учёбы мы как-то разделились на небольшие группы, члены которых общались только между собой. Были среди нас и те, которые держались особняком ото всех, так и не найдя в толпе незнакомцев свою родственную душу. Я была бы одной из таких отщепенцев, если бы не Алиса, которая буквально вытряхнула меня из защитного панциря и показала, что и за пределами моего внутреннего мира тоже присутствует жизнь. Я так же знала, что в нашей группе есть люди, которые всех ненавидят одинаково сильно; и всё же, они все хотят собраться вместе и отметить Новый год — праздник, который лично я считала сугубо семейным. Этого я не понимала и вряд ли когда-то смогу понять. Я бы предпочла встретить праздник в полном одиночестве, чем в окружении лицемеров.

Но против Алисы никакие доводы и аргументы не действовали; если она что-то вбила в свою блондинистую голову, её уже было не свернуть с намеченного пути. А потому я покорно позволила себя накрасить — впервые в жизни — сделать себе причёску и одеть в платье, которое никогда не рискнула бы сама не то что надеть — банально не купила бы. Когда подруга после нескольких часов кропотливой работы и мельтешения перед глазами подвела меня к зеркалу, я непроизвольно ахнула. Девушка в отражении, безусловно, была красива, но именно это и пугало больше всего. От настоящей меня мало что осталось; я не могла узнать ни единой черты собственного лица, хотя и знала его, как свои пять пальцев. Даже мои карие глаза, которые мало чем отличались тысячи других, сегодня были неповторимы из-за странного блеска и искусного макияжа.

Я боялась шелохнуться, потому что расплачусь, если сделаю хоть одно движение, а расстраивать Алису не хотелось, — в конце концов, она потратила на меня столько времени и сил. И я не знала, как сказать ей о том, что я чувствую себя предательницей по отношению к самой себе. Мне казалось, что на меня повесили огромную табличку «ПРОДАЁТСЯ» с неоновыми буквами.

— Ты чего застыла? Не нравится?

Алиса словно видела меня насквозь. Я сделала медленный вздох, чтобы успокоиться, и, отвернувшись от зеркала, неопределённо пожала плечами.

— Ничего, привыкнешь, а то так и проживёшь серой мышью, а когда поймёшь, что всё это время жила неправильно — будет поздно.

Почему-то после этих слов мне захотелось сбежать домой и обнять маму, которая, конечно же, ни за что не обнимет меня в ответ.

— Погоди секунду, — прерывает ход моих мыслей Алиса и на пару минут исчезает из комнаты.

Сквозь полуприкрытую дверь я слышу, как она о чём-то яростно спорит со своими родителями, но понять, о чём именно, не могу — слишком тихие были голоса. Однако долго гадать не приходится — девушка возвращается, неся в руке кружку с янтарной жидкостью, которую тут же протягивает мне.

— Я понимаю, праздник на носу и всё такое, но времени на пафос нет, так что пей быстро и без вопросов!

С опаской подношу кружку к носу и втягиваю запах коричневой жидкости, которая оказывается отнюдь не «Кока-колой» или чаем.

— Это что, алкоголь? — брезгливо морщусь я.

Уж чего-чего, а этого добра я нанюхалась на целый десяток жизней вперёд и меньше всего на свете хочу вдыхать его сейчас.

— Я понимаю: детская травма, родители беспросветно бухают, и вообще вся эта ситуация уже сидит у тебя в печёнках, но без этого никак.

Алиса обхватывает кружку двумя руками, намертво припечатав к ней мою ладонь, и подталкивает край к моим губам. Я отчаянно мотаю головой и категорически отказываюсь даже нюхать эту дрянь, потому что уже на психологическом уровне меня начинает мутить, но Алиса упрямо хватает меня за волосы и силком вливает горьковатую жидкость в мой рот.

— Только попробуй выплюнуть! — Она зажимает мой рот рукой и недовольно хмурится. — Глотай, иначе будет хуже!

С трудом сдерживая рвотный позыв, проталкиваю в себя жидкость, которая тут же устремляется в желудок, оставляя за собой прожжённую дорожку. Подруга убирает руку от моего рта, и я наконец-то получаю возможность прокашляться, потому что едва могу дышать от отвращения и непривычных ощущений.

— Зачем всё это? — прерывистым шёпотом спрашиваю, чувствуя себя преданной.

— Иначе ты бы не смогла расслабиться, — бурчит Алиса. — Стояла, словно кочергу проглотила; ни слова, ни полслова от тебя не добиться, будто я тебя на казнь собираю. Просто чудо, что ты всё ещё не одичала и умеешь разговаривать.

Пока я прихожу в себя, алкоголь успешно просачивается в кровь, затуманивая мозги и мешая сосредотачиваться. Я понимаю, что начинаю пьянеть, но не сильно: восприятие всё ещё работает, да и память вроде на месте. Логика немного начинает барахлить, но, возможно, Алиса права, и сегодня это действительно то, что мне нужно, потому что чувствую, что ещё немного — и я сойду с ума.

Голову словно окутал дурманящий туман, но вместе с тем я прекрасно понимала, что происходит, и не собиралась делать глупостей. Просто я и в самом деле почувствовала некоторую раскованность и, быть может, на некоторые вещи буду реагировать не так бурно, как это обычно бывает.

Алиса умудряется заставить меня надеть туфли на высоком и жутко неудобном каблуке, а я уже мечтаю о том, как сниму их, как только мы приедем в клуб. На всякий случай беру с собой мелочь на такси, потому что отрывать от праздника Алису мне не хочется: она в отличие от меня очень компанейский человек и вряд ли будет счастлива везти меня домой вместо того, чтобы веселиться.

Весь лестничный пролёт я одновременно держалась за стену и руку подруги, чтобы не упасть или не подвернуть ногу, пока на мне эти орудия пыток. И кто только придумал дурацкие туфли на убийственном каблуке? Выйдя из подъезда, я поёжилась и плотнее завернулась в пуховик: было такое ощущение, что сейчас из-за угла выскочит Эльза и начнёт петь, что холод всегда ей был по душе.

Возле клуба я вцепилась в Алису мёртвой хваткой из-за неуверенности, что ночной клуб — это моя стихия. Как раз наоборот. Когда мы покидали квартиру, мне казалось, что я заслужила возможность немного отвлечься, но увидев здание с крупными неоновыми буквами «Золотая клетка», мне стало совсем не по себе: название буквально вопило, чтобы я сломя голову неслась обратно домой.

— Ну чего ты копаешься? — вновь ворчит Алиса и подпихивает меня в спину. — Не трусь, будет весело.

— Что русскому хорошо, то немцу — смерть, — бубню себе под нос и покорно плетусь за подругой внутрь.

Даже влитый силком алкоголь — кстати, я так и не спросила, что это было — не помог расслабиться настолько, чтобы наслаждаться новогодней атмосферой. Может, из-за того, что в клубе было слишком громко, а мне до боли хотелось тишины; а может, из-за презрительных взглядов однокурсниц, которые даже несмотря на мой дорогой наряд, искусный макияж и стильную причёску всё равно видели во мне лишь замухрышку и серую мышь с последней парты.

Алиса предложила мне не обращать на них внимания, аргументировав это тем, что «мне с ними детей не крестить», и вообще «я сюда не ради этих недомоделей пришла».

— Жди здесь, я сейчас вернусь, — пытаясь перекричать музыку, наказала подруга и умчалась в сторону бара.

Испугаться я не успела: двое одногруппников, которые были ещё бóльшие серые мыши, чем я, подсели ко мне и начали развлекать дурацкими фразочками «старины Фрейда». Я смеялась от души, потому что как минимум половина утверждений принадлежала не ему, но говорить об этом парням не стала, чтобы не испортить их и так шаткий авторитет. Наверно, во всём виноват алкоголь, который парни успели накатить ещё до нашего с Алисой приезда. Уж не знаю, почему они выбрали именно мою компанию: должно быть, среди всех девушек нашей группы я раздражала их меньше всего.

Подруга вернулась примерно через полчаса, — как раз тогда, когда я уже собиралась перебороть свой психологический страх перед незнакомым местом и отправиться на её поиски. Девушка выглядела весёлой и уже «подшофе», потому что улыбка была глуповатой, а глаза подозрительно блестели. Она протянула мне высокий прозрачный стакан с ярко-жёлтым содержимым.

— Что это? — с подозрением спрашиваю я.

После домашней выходки от девушки можно было ожидать чего угодно, так что я не спешила принимать стакан из её рук.

— Апельсиновый сок, — развевает она мои сомнения. — Между прочим, безалкогольные напитки в этом клубе не продают, так что мне пришлось согласиться на свидание с барменом, чтобы достать его для тебя.

Мои глаза удивлённо распахиваются.

— Могла бы не брать мне совсем ничего, я и так неплохо себя чувствую.

И это была чистая правда, в основном, из-за того, что алкоголь, которым меня накачала Алиса, ещё до конца не выветрился.

— Да ладно, бармен оказался красавчиком, так что мне только за радость, — вновь глупо улыбается подруга. — Бери уже.