Помню, как говорила Дексу, что мы с ним красивее любой из этих пар, изображенных в журнале. Декс смеялся и спрашивал, как это я, такая скромная, вообще живу на свете.

— А мы поедем на Гавайи, когда у нас будет медовый месяц? — спросила я, когда мы вернулись домой к Маркусу.

— Как хочешь, — сказал он, растягиваясь на кровати и приглашая меня к нему присоединиться.

— Нам нужно будет придумать что-нибудь более экзотическое, — возразила я. — Декс предпочел поехать на Гавайи, а по-моему, это очень банально.

— Да, — согласился он. Видно было, что ему хочется заняться любовью. — Все едут на Гавайи. Ну, иди ко мне.

— А куда в таком случае поедем мы? — спросила я, неохотно ложась рядом.

— В Турцию. В Грецию. На Бали. На Фиджи. Куда угодно.

— Обещаешь?

— Да, — сказал он, наваливаясь на меня.

— И у нас будет новая большая квартира? — спросила я, глядя на голые стены вокруг, на переполненный шкаф, на бесчисленные провода от дурацкой стереосистемы, протянутые по исцарапанному паркету через всю комнату.

— Конечно.

Я улыбнулась. Грустно, но с надеждой.

— А пока, — заявил он, — я знаю, как поднять тебе настроение.

— Минутку… Я потянулась к телефону рядом с кроватью.

Маркус вздохнул и сердито взглянул на меня:

— Кому ты собираешься звонить? Только не им!

— Не им. Мне на них плевать, — солгала я. — Я звоню в магазин. Мне понравился тот стол.

Может быть, Рейчел украла у меня жениха и медовый месяц, но зато я на сто процентов уверена, что мебель у нас будет красивее, чем у них.

Но даже оставленный на складе стол и невероятный секс не подняли мне настроение. Я просто поверить не могла, что Декс и Рейчел действительно вместе. Что у них прочные отношения. Достаточно прочные для того, чтобы идти вместе покупать диван. Или ехать на Гавайи.

Начиная с этого дня мысли о Дексе и Рейчел просто захватили меня. Эти двое окончательно ушли из моей жизни, но, судя по всему, никогда еще между нами не существовало столь непростой и прочной связи, как теперь.


12


Все стало еще хуже, когда мне стукнуло тридцать. Я проснулась утром от жуткого похмелья. Я лежала рядом с Маркусом, со стороны окна, и едва успела перебраться через него и добежать до туалета, прежде чем меня стошнило всем, что было съедено накануне в мексиканском ресторане. Я умылась, прополоскала рот освежителем, почистила зубы. И мне снова поплохело. В мексиканских деликатесах явно было слишком много перца. Снова пришлось умываться и чистить зубы. А потом я села на корточки и громко застонала, надеясь, что Маркус проснется и придет мне на помощь. Он не проснулся.

Я подумала, что Декс наверняка бы услышал. Он вообще очень чутко спал, но сейчас я склонна была приписать ему повышенное чувство сострадания. Может быть, Маркус еще просто недостаточно выдрессирован. Я снова застонала, на этот раз громче. Когда он снова не отозвался, я поднялась с холодного кафеля и вернулась в постель, прошептав: — Обними меня.

Маркус только всхрапнул в ответ. Я устроилась поудобнее, взглянула на его наручные часы и вновь издала несколько призывных звуков. Половина восьмого. Будильник поставлен на без четверти восемь. Через пятнадцать минут Маркус официально поздравит меня с днем рождения. Я закрыла глаза и подумала о том, что делают сейчас Декс и Рейчел — и, главное, что они собирались делать в мой день рождения. Накануне я сообщила матери и Маркусу, что это — последний шанс. Сама в точности не знаю, чего я ожидала, но телефонный звонок или письмо явно были бы к месту.

Конечно, Рейчел и Декс наверняка говорили об этом в последние несколько дней. Мне кажется, Декс был за то, чтобы не сдаваться, а Рейчел — за то, чтобы позвонить.

«Мы вместе праздновали двадцать пять дней ее рождения, — наверное, говорила она. — Я не могу пропустить этот день. Я должна ее поздравить».

Представляю, как Декс ей отвечает: «Но так будет лучше. Знаю, тебе тяжело, но ничего хорошего из этого не получится».

Долго ли они спорили и до чего договорились? Может быть, до ссоры, а может быть, и до серьезного разлада. К несчастью, они не отличаются ни особенным упрямством, ни умением отстаивать свое мнение. И поскольку оба они по натуре конформисты, то скорее всего у них был спокойный, очень тактичный разговор, который закончился тем, что они единогласно решили наконец, что им делать в связи с моим юбилеем.

Одно я знала наверняка: если Декс и Рейчел не захотят меня поздравить в какой угодно форме — нет им прощения. Никогда. Моя ненависть к ним росла еще быстрее, чем размножались фруктовые мушки, которых в предпоследнем классе мы держали в кабинете биологии. Я попыталась вспомнить, что должен был доказать этот эксперимент. Кажется, что-то связанное с цветом глаз. Мне не было нужды уделять этим мелочам много внимания, потому что все лабораторные работы я выполняла в паре с Рейчел. Точнее, всю работу делала она. Я вдруг задумалась о том, какие глаза будут у моего ребенка. Надеюсь, что голубые — или по крайней мере, зеленые, как у меня. Конечно, голубые красивее, особенно у девочек. Вот почему так много песен сочиняют про карие глаза — просто для того, чтобы поднять настроение тем, кому не повезло. Я слушала, как храпит Маркус, и перебирала завитки волос у него на груди.

— М-м-м… — промычал он, притягивая меня к себе.

Меня только что тошнило, и вовсе не хотелось заниматься сексом, но я сдалась. По-моему, это хороший способ встретить свой тридцатый день рождения. Так что после непродолжительного и довольно формального действа я принялась ждать, пока он откроет глаза и поздравит меня. Скажет, что любит меня, что тридцать — это вовсе не так много и что у меня есть еще как минимум шесть лет, прежде чем придется подумать о пластической операции. Десять секунд, пятнадцать, двадцать — мой возлюбленный не произнес ни слова.

— Ты что, уснул? — требовательно спросила я.

— Нет. Я не сплю, — пробухтел он, и веки у него задрожали.

Будильник издал целую серию громких, пронзительных звуков. Маркус дотянулся до него и выключил. Я подождала еще, чувствуя себя совсем как девочка Молли из фильма «Шестнадцать свечек», родители которой забыли про ее день рождения. Конечно, я жду всего пару минут, а Молли пришлось пережить целые сутки пренебрежения, но за последние несколько недель я так измучилась, что минуты теперь казались часами. Плохо уже то, что мой день рождения пришелся на понедельник и что меня дважды вырвало. И вдобавок отец моего ребенка не может выдавить одно-единственное, но зато сердечное поздравление, хотя бы в благодарность за секс.

— Мне плохо, — сказала я, пытаясь привлечь к себе внимание иным способом. — У меня похмелье. Меня дважды стошнило.

Маркус перевернулся на другой бок, спиной ко мне.

— Теперь тебе лучше? — глухо спросил он сквозь подушку.

— Нет, — сказала я. — Хуже.

— М-м… Сочувствую, детка.

Я тяжело вздохнула и сказала как можно более язвительно:

— Поздравляю тебя с днем рождения, Дарси.

Я ожидала, что сейчас он резко вскочит и начнет извиняться. Но Маркус только пробормотал, по-прежнему лежа носом вниз.

— С днем рождения, Дарси. Я как раз собирался это тебе сказать.

— Черта с два ты собирался! Ты все забыл!

— Не забыл… И подарок ты получила, — напомнил он.

Мне было не видно его лица, но могу поклясться, что Маркус ухмылялся.

Я сказала, что это не смешно, и заявила, что собираюсь в душ.

— Ради Бога, — сказала я, — а ты лежи здесь и расслабляйся.

Маркус попытался как-то поднять себя в моих глазах после того, как я вышла из ванной, но средств для этого ему явно недоставало. Разумеется, он не купил мне ни открытки, ни подарка. Не было ни моих любимых булочек с корицей, ни розовых свечек, хотя я говорила ему, что это наша «семейная» традиция, — традиция, которой Декс придерживался на протяжении семи лет. Вместо всего я получила от Маркуса всего лишь несколько «деток» и «дорогуш», а потом он предложил мне соленые палочки, оставшиеся со вчерашнего ужина.

— Вот, — сказал он, — на тот случай, если снова затошнит. Я слышал, что эти штуки творят чудеса.

Интересно, где он это слышал? Неужели от него беременела еще какая-нибудь девушка? Я решила поговорить об этом позже и, вырвав у него печенье, сказала:

— Ты так добр. Честное слово, не стоит. Я просто терпеть не могу всяких шикарных жестов.

— Перестань. Ты получишь подарок вечером, — пообещал Маркус, шлепая голышом в ванную. — А теперь иди поиграй с другими девочками.

— Ну, пока! — Я надела свои любимые туфельки и подошла к двери. — Удачи тебе, когда будешь покупать подарок.

— Почему ты думаешь, что я еще его не купил? — спросил он.

— Потому что я тебя знаю. Ты все делаешь в последнюю минуту. Я хочу хороший подарок. Например, из магазина на 57-й улице.

Когда я приехала на работу, Клэр ждала меня в кабинете с букетом чайных роз и с красиво упакованным подарком.

— С днем рождения, дорогая! — возопила она.

— Ты не забыла! — растрогалась я. — Какие потрясающие розы!

— Конечно, я не забыла, глупышка, — ответила та, ставя круглую вазу с цветами на мой стол. — Как ты себя чувствуешь?

Я взглянула на нее, думая, догадается ли она сама, что у меня похмелье.

— Хорошо. А что?

— Мне просто интересно, ощущаешь ли какую-нибудь разницу, когда тебе исполняется тридцать, — шепнула она. Клэр было двадцать восемь — по крайней мере, еще несколько недель, — так, что она находилась в безопасной зоне и имела целый год в запасе.

— Небольшую, — сказала я. — Хотя это не так уж плохо.

— Ну, когда человек выглядит так же, как ты, что такое для него возраст? — спросила Клэр. Со времени моего разрыва с Дексом она не переставая говорила мне комплименты. Мне это, конечно, нравилось, но иногда казалось, что она делает это просто из жалости. Клэр продолжала: — Ты по-прежнему можешь говорить, что тебе двадцать семь.

— Спасибо, — сказала я. Мне хотелось ей верить.

Клэр улыбнулась, вручая мне подарок.

— Открой! Открой!

— А я думала, что вы заставите меня прождать до перерыва, — сказала я, рассматривая коробку. У Клэр был превосходный вкус, и она никогда не скупилась, выбирая презенты. Я надорвала обертку и увидела очаровательное сердечко из зеленого хрусталя на черном шелковом шнурке. — Клэр! Оно прекрасно! Прелесть!

— Тебе нравится? Правда? Я сохранила чек — на тот случай, если тебе не понравится цвет. Фиолетовые тоже были довольно миленькие, но я подумала, что зеленый подойдет к твоим глазам…

— Конечно! Просто прелесть, — сказала я, подумав, что Рейчел наверняка подарила бы мне какую-нибудь скучную, хоть и редкую, книгу. — Ты самая лучшая.

Я обняла ее и мысленно взяла обратно все свои плохие слова, которые когда-нибудь о ней говорила, все — даже самые крошечные колкости. Вроде того, какая она зануда, когда дело касается хорошей выпивки (потому что в баре ей всегда приходится сопровождать меня в дамскую комнату). И как чванится своим Гринвичем, в котором провела юность. И что остается безнадежно полной, даже несмотря на ежедневные визиты в спортзал. Не иначе как она тайком пожирает пончики в раздевалке, обычно говорила я Рейчел.

— Зеленое подходит к твоим глазам, — повторила Клэр улыбаясь.

— Мне очень нравится, — сказала я, любуясь на себя в зеркальце. Ожерелье лежало именно так, как надо, выгодно подчеркивая мои тонкие ключицы.

Потом мы с Клэр пошли обедать. Я взяла мобильник с собой, на тот случай, если Декс или Рейчел решат, что обеденный перерыв — это подходящий момент для того, чтобы позвонить, извиниться, попросить прощения и поздравить меня с днем рождения. Я получила пять звонков и каждый раз спрашивала у Клэр: «Ты не возражаешь?» Она махала рукой и отвечала: «Нет, конечно. Ответь».

И все это (за исключением одного, напоминающего о том, что мне в пять часов идти на массаж) были звонки от поздравителей, но не от Декса или Рейчел.

Я знала, что Клэр тоже об этом думает, потому что каждый раз, когда я брала телефон, она беззвучно спрашивала: «Кто?»

После пятого звонка она поинтересовалась:

— Рейчел тебе сегодня не звонила?

— Нет, — сказала я.

— А Декс?

— Тоже.

— Как невежливо с их стороны — не позвонить тебе в день твоего рождения и не попытаться все уладить.

— Конечно.

— Ты их не видела после той встречи в магазине?

— Нет. А ты?

— Нет. Никто их не видел, — сказала Клэр.

Стало быть, дело серьезное — у нее была широкая сеть осведомителей. Самое лучшее, что можно было сделать, чтобы заполучить персонального сыщика (и поверьте, я об этом подумала), так это назвать Клэр своей лучшей подругой.