— У него свой рыболовный бизнес, — говорю я им.

— О-о, — воркует Екатерина. — Интересная ниша.

Я нацепляю улыбку, которая тут же становится настоящей, когда в комнату входит их отец и наклоняется ко мне, чтобы я поцеловала его в щеку. Его дочери невыносимы, но Сальваторе для меня с Беллами как второй отец.

— Как моя дорогая девочка? — спрашивает он.

— Просто чудесно. Еще раз поздравляю с началом нового дела, Неженка. Ты, наверное, в восторге?

— Да. Нужно затащить твоего отца в «Бескрайний Горизонт».

— Кажется, он уже в деле, — отвечаю я ему.

— Значит, остается, чтобы ты начала на меня работать, и все сложится идеально.

Глубоко вдохнув, я говорю:

— Вообще-то, Сэл, именно об этом я и хотела с тобой поговорить…

* * *

Финн прижал меня к стене возле моей квартиры, рыча, что я долго вожусь с ключами. По дороге домой мы раза четыре чуть не съехали с дороги, потому что его руки были под моим платьем, его рот на моей шее, и он постоянно клал мою руку себе на бедро, в то время как сам вытащил свой член, шепча, чтобы я его потрогала:

— Харлоу, теперь ты меня попачкала, ты же вылижешь его, да, когда мы приедем домой?

Он был весь такой скользкий, когда я гладила его по всей длине. Я дрочила ему, пока он не оторвал бедра от сидения и не начал подталкивать всякий раз, когда я доходила до головки, пока другой рукой вела машину. Когда мы припарковались возле моего дома, он уже задыхался и был твердым, как камень.

Он застонал, убирая мою руку.

— Только не в машине.

Звон ключей эхом раздается в пустом коридоре, когда он, все еще прижавшись ко мне, забирает их у меня, открывает дверь и заталкивает меня в квартиру. И уже через долю секунды, после того как дверь захлопывается, я лежу на полу.

Финн нависает надо мной, как оглядывающий свою добычу хищник. Я скольжу рукой по его телу, сжимаю большую и твердую выпуклость сквозь его брюки и решаю закончить начатое в машине. Но, похоже, он восстановил свой контроль, потому что убирает мою руку в сторону.

— Когда я увидел тебя в июне баре, — говорит он и взглядом пробегает от моих губ к шее, — ты подошла и посмотрела на меня так, словно я был выставлен на аукционе, села рядом и заявила: «Я люблю гимлет с текилой»[24]. Ты была похожа на медленно растекающуюся по стулу жидкость. Такая охуенно красивая.

— Как нефтяное пятно?

Он провел рукой по своему лицу, улыбаясь моей любимой фирменной улыбкой Финна, с морщинками у глаз.

— Именно. Я уже тогда знал, что никогда от тебя не отмоюсь, — мы оба смеемся, а потом он становится серьезным. — Я еще никогда и ни с кем не чувствовал себя таким настоящим, самим собой, — он наклоняется меня поцеловать. — Сначала я считал, что ты хотела только трахаться, и я думал только об этом. Но я не ожидал, что мы так хорошо друг другу подходим.

— Я тоже, — тихо признаюсь я. — Думала, что ты такой же, как и все, и быстро меня разочаруешь.

— Это тоже не исключено, — говорит он, целуя мои скулы. — Но у меня это может занять чуть больше времени.

То, что он делает, ощущается так приятно: целует мое горло и украдкой приподнимает до бедер подол моего платья.

— Бери столько времени, сколько тебе надо, — бормочу я.

Он говорит и раздевает меня:

— Тебе понравилось смотреть на меня во время вечеринки?

Вот одна, а потом и вторая туфля летит на пол.

— Да. — на самом деле, мне очень понравилось. Было видно, что ему немного некомфортно, но он с таким удовольствием старался ради меня. Думаю, у нас обоих впереди много подобного. Остается только постараться найти нас объединяющее и жить в этом.

— А дамам, похожим на сестер Кардашьян, ты меня представила как своего парня? — его руки ныряют под платье, хватают меня за бедра и стягивают вниз мои трусики. Очень, очень медленно.

Я приподнимаю бедра вверх, чтобы он меня коснулся.

— Я этого не говорила, но твои фанатки расстроились, зная, что это правда.

Он меня немного поворачивает, чтобы расстегнуть платье.

— Ты подтвердила, что я уже занят?

— Они и так это знали, — я выгибаюсь, и он стягивает с меня платье. Я лежу полностью обнаженная — и он смотрит на меня, будто я желанный ужин на День Благодарения или королевское украшение, или главный разворот в журнале Playboy — и добавляю: — Это сразу было понятно по твоему взгляду.

Он фыркает, расстегивая свою рубашку.

— По моему взгляду?

— Да.

Он снимает рубашку и снова наклоняется ко мне.

— И какой у меня был взгляд? — его руки напряжены, и футболка едва не лопается на бицепсах и широкой груди. То, как она спереди гладко заправлена в брюки… боже, помоги мне.

Он проводит теплой ладонью по моему животу и останавливается на ребрах.

— Печенька?

— Ш-ш-ш, лохматик, я тут переживаю свой момент с Джонни Кастлом из «Грязных танцев».

— Не понял, это хорошо или плохо? — спрашивает он, наклоняясь лизнуть мою шею.

— Я несу арбузы[25].

Он отстраняется, а потом тут же наклоняется ближе проверить мой запах изо рта.

— Ты что, напилась?

— Ради всего святого, мужчина, я не пьяная. А ты или раздевайся, или начинай своим чудным ртом ласкать меня между ног.

Финн встает, подает руку, поднимает меня с пола и обнимает за талию.

— Я не собираюсь трахать тебя на полу, — говорит он.

— Тогда зачем ты меня повалил?

— Нетерпеливый. Или, может, неуклюжий.

Я смеюсь. У Финна в теле нет ни одной неуклюжей косточки, но нетерпеливых никак не меньше 206[26].

Он ведет меня по коридору в спальню, проходя мимо шкафа.

— Ты не будешь меня сегодня связывать? — он качает головой. — Но мне нравится.

Я слышу его тихий смешок.

— Мне тоже нравится. Но я не хочу это делать каждый раз, когда мы вместе.

— Тогда я буду прикасаться к тебе, — угрожая, говорю я.

— В этом и смысл, — он поворачивается и наклоняется поцеловать мою шею, глубоко вдыхая мой запах.

Потянувшись вниз, я вытаскиваю футболку из его брюк.

— Так значит, веревка — это не просто бондаж, это…

— Иногда именно он и есть, — признается он, посасывая мою шею в местечке, где бьется пульс. — Мне нравится, что в таком положении я могу касаться тебя, как хочу. Мы оба знаем, что я люблю контроль.

Мой смешок превращается в стон, когда его рука с плеча опускается на грудь.

— А еще мне нравятся видеть доказательства этого.

Прикусив губу и улыбаясь, я расстегиваю его ремень, затем ширинку и стаскиваю брюки с бедер.

— Какие доказательства?

Он смотрит на мой рот, выступая из своей одежды.

— Мне нравится оставлять отметины. Нравится видеть тебя такой мокрой или видеть, как на утро меняется твоя походка, потому что я хорошенько тебя оттрахал, и ты не можешь нормально ходить. — Финн проводит языком по моему горлу, заставляя меня трепетать. — Помнишь то утро, когда я тебя встретил в Старбаксе? После ночи со мной ты никогда так выглядеть не будешь.

Мое дыхание становится прерывистым, когда он начинает сильнее посасывать мое плечо, оставляя засосы в знак подтверждения.

— Мне нравится видеть, как я действую на тебя, — говорит он. — Ты особенная, потому что я знаю, как сильно ты мне доверяешь, и видеть, какое удовольствие я могу тебе доставить, сводит меня с ума. Веревка — это то, что мне очень, очень… — он отстраняется от шеи и целует в губы, подбородок, щеку, мочку уха и шепчет: — в этом помогает.

— О-о, — господи боже. У меня все болит, кожа покраснела. Клянусь, одно его касание у меня между ног — и я взорвусь. — Такой собственник, — бормочу я, выгибая шею, чтобы дать ему больший доступ.

— Да, — соглашается он. — Именно.

Внимательно изучая меня взглядом, он подводит меня к кровати и ложится сверху. Он такой большой в этой комнате, и занимает большую часть постели. Медленно опускает голову к моей груди, облизывает и втягивает в рот сосок, так что он набухает, покалывает, становится ярко-красным и горит.

— Вот так, — шепчет он и опять сосет, облизывает, сильнее зажимает вершинки губами, пока моя кожа не начинает блестеть от влаги в темной комнате. — Мне нравится, когда они влажные и твердые…

Он снова наклоняется и кусает кожу под соском. Его зубы прижимаются сильнее, и он не отпускает, пока эта сладкая боль не становится единственным, что я сейчас чувствую, смесь давления и превосходного укуса, еще и еще…

— А-а-а, — кричу я, прежде чем кровь приливает обратно, и он проводит языком по отметине и нежно целует.

— Тебе приятно? — мурлычет он у моей кожи.

Я уже почти готова ответить, что нет, но когда боль уходит, я чувствую то, что никогда раньше не испытывала: пульсирующее тепло, смешанное с интенсивным удовольствием. Его маленький укус пробудил во мне ненасытный голод. Мне хочется, чтобы его рот снова был на мне, сосал и кусал еще больше.

— Еще, — только и могу выдавить я.

Глаза Финна победно искрятся от моей реакции — мои руки притягивают его лицо к груди, а спина выгибается над кроватью — и он очень осторожно рисует укусами сложный узор на моей груди. Вокруг сосков и по всей плоти ниже. Сбоку и на гладких ареолах вокруг набухших вершинок.

Он целует все мое тело, скользит по нему языком и посасывает, пока кожа не начинает сиять, а я почти на грани крика. Финн берет мою руку и проводит ею по каждой маленькой отметине.

— Потрогай их, — говорит он, покусывая мое плечо и спускаясь вниз к руке. — Скажи, что ты чувствуешь, когда я ласкаю тебя языком тебя.

Эти крошечные отметины напоминают мне следы от веревки, но они выглядят более интимными. Красные следы заявляют всей комнате, небу и луне, что в этот самый момент я принадлежу ему. Мое тело — его.

Я не хочу, чтобы они исчезали, так же, как и он, ведь он снова возвращается к первой отметине и начинает все по новой.

Я хочу, чтобы он прижимался ко мне всем своим телом, хочу чувствовать его дыхание на груди и сосках, пока он не заставит меня кричать, хочу его влажный и успокаивающий язык на этих чувствительных следах. Я чувствую себя такой открытой, полной всепоглощающего желания, такой горячей и податливой под ним, и готовой притянуть его к себе. Чтобы он оказался во мне.

Он посасывает мою кожу, пока его руки заняты чем-то другим, после чего я слышу, как разрывается упаковка презерватива, и как он раскатывает латекс по всей своей длине.

— Скажи, если будет чересчур сильно, — говорит он, ложась на меня, прижимаясь ко мне грудью, и входит в меня длинным и плавным движением.

По-моему, я кричала, ругалась или умоляла — не помню. Моя кожа ноет от трения, и в то же время это пугает. Божественная пытка. Следы от укусов пульсируют и горят, моя грудь настолько влажная, что Финн со стонами скользит по мне, входя и выходя из меня. О боже. Скольжение его кожи по моей груди обжигает и покалывает, доставляет удовольствие и успокаивает, и когда он немного приподнимается, мне хочется притянуть его обратно. Прижавшись к нему, я прошу, чтобы двигался быстрее.

Пожалуйста…

— Скажи, что ты чувствуешь, — отрывисто выдыхает он.

— Я чувствую… Чувствую… — с каждым ударом сердца моя грудь пульсирует, она такая чувствительная, что я знаю: стоит ему чуть прикоснуться языком к соску и…

Финн наклоняется, прижимается языком к коже чуть ниже соска и гладит им вверх, одновременно начиная глубоко трахать меня короткими и резкими ударами. Я кричу, сжимая его.

Чувствую, что я твоя.

Его язык успокаивает жжение, но при этом заставляет меня выгибаться, умолять еще и еще, чтобы его бедра двигались быстрее, а его рот смачивал бы мою грудь и пожалуйста,

пожалуйста,

пожалуйста,

пожалуйста, заставь меня кончить.

Он рычит у моей кожи как раз в тот момент, когда я, задыхаясь, дергаюсь под ним. Его звуки — нечто среднее между смехом и восторженным стоном, и он в мгновение ока поднимает и прижимает мои руки над головой, ускоряя движения своих бедер и рта, пока не начинает вдалбливаться в меня.

Я наполняюсь давлением, чувствую, как удовольствие нарастает, кожа горит и блестит от влаги, и я кричу его имя, поглощенная чистым, пульсирующим удовольствием, пока вообще не перестаю ощущать прикосновения. Сейчас важен только Финн надо мной, собственное разрывающее на части удовольствие и мягкие хриплые звуки его одобрения:

— Вот оно. Вот. О-о, ебать, ты кончаешь. Блять.

Это так незнакомо, терять из-за кого-то голову, но именно так он действует на меня. Именно в такие моменты дикого блаженства, когда я только что кончила, а он следом теряет себя во мне — все другое исчезает. Пусть все звезды попадают с неба, или океан смоет землю, мне важно только то, как Финн замедляет свои движения, гладит меня по ноге, скользит выше, кладет руку мне на щеку и говорит, что еще ничего так сильно не хотел в жизни, как он хочет меня.