Кристина Лорен - Грязная буйная штучка

— «О-о-о»? — повторяю я, глядя на них. — Что понял?

— Ему нравится Лола.

Оливер уже отрицательно качает головой.

— Нет, нет, не нравится. Мы с ней просто друзья.

— «Друзья», — повторяем мы с Анселем хором.

— Честно. Она мне нравится, но не в том смысле. Она умная, с ней весело тусоваться, но это все.

Боже, а Оливер совсем не умеет врать.

— Но вы двое были женаты, — напоминаю я ему.

— Были, но, в отличие от вас всех, мы даже не целовались.

Ансель уже качает головой.

— Мы все целовались, у меня даже где-то фотка есть. Она самая горячая на свете ботанка.

— Да, мы были женаты, но это не значит, что у нас будет продолжение. Посмотри на Финна.

— На меня?

— Конечно. Я могу только догадываться — и даже не спорь и не отрицай — но ты трахался с Харлоу все время, пока был тут, и явно не готов снова сделать ей предложение.

— Хм, — я с возобновленным интересом погружаю нож и вилку в свою еду. — Вообще то мы… больше не хотим быть только друзьями.

Ансель поднял руки и прочистил уши, будто не расслышал.

— Comment? — спрашивает он на французском. — Что?

— Она мне нравится, — я подношу вилку к губам и не опускаю ее. — Больше, чем просто нравится.

— Только не причини себе боль, — замечает Ансель, а я, фыркнув, откусываю тост.

— Срань господня, Финн, — удивляется Оливер. — Ты это серьезно?

— Ага, серьезно.

— Но подожди. Ты же уезжаешь, — добавляет он. — Уезжаешь ведь? Конечно, ты не особо распространялся, зачем приехал, но я знал, что не просто так.

— Не просто. Я приехал по делам и скоро пора уезжать. Но я не уверен, как у нас с Харлоу все сложится дальше.

За столом воцарилась полная тишина, и каждый делает вид, что увлечен содержимым своей тарелки, но на самом деле пытается осмыслить то, что я сейчас обрушил на них, словно бомбу.

— А у вас это вроде неплохо получается? — спрашиваю я Анселя. — У тебя с Миа? На расстоянии.

У Миа и Ансель уже несколько месяцев была любовь на расстоянии, и сейчас они были увлечены друг другом больше, чем в Вегасе.

Ансель откидывается на спинку дивана и глубоко вздыхает. Так вздыхают, когда готовы рассказать о наболевшем.

— Дело в том… — он проводит рукой по лицу. — Я сейчас так счастлив. Конечно, тяжело, когда мы на расстоянии, но когда мы вместе, я обо всем забываю, все становится неважным.

Оливер сглотнул, указывая на меня вилкой.

— Вы решили попробовать отношения на расстоянии?

— Я не знаю, — признаюсь я. — Я вообще нихуя не понимаю в наших отношениях.

— Тебе здесь нравится? — спрашивает Оливер. — В Сан-Диего.

— Конечно. Но я срочно должен вернуться, — я уже не притрагиваюсь к еде, только гоняю вилкой по тарелке, потеряв аппетит. — То есть, не совсем срочно, но в ближайшие пару дней.

— Думаю, у вас все получится, — говорит Ансель. — Конечно, Харлоу сейчас не может оставить маму, но…

Я резко поднимаю голову и моргаю, глядя на него, и в груди снова появляется то же чувство, как и вчера ночью.

— Почему она не может оставить маму?

— Ну, как же она может … — слова застревают у Анселя в горле, и он нервно оглядывается на Оливера. — Черт.

Оливер у нас, как скала, его эмоции всегда было сложно угадать, но я знал его лучше всех. И сейчас, глядя, как он ерзает на диване, вижу, что ему явно неловко. И тогда до меня доходит, хотя эти двое ничего и не сказали. Я все понимаю.

Харлоу упомянула, что ее мама плохо себя чувствует. Мистер Фёрли спрашивал о здоровье Маделин. Желание Харлоу забыться и убежать от всего. Мама Харлоу серьезно больна, и это не простуда или грипп.

— Боже мой, — простонав, я закрываю лицо руками.

— Рак груди, — тихо говорит Оливер. — Кажется… сейчас прогрессирующая стадия. Ей сделали операцию пару недель назад, а сейчас она проходит курс химиотерапии.

— Третья стадия? — догадываюсь я.

Он кивает.

— По-моему, так. Как я слышал, она пока хорошо справляется.

Я только и могу, что смотреть в свою тарелку, ведь в груди колет знакомая боль. Я не знаю точно, на что я больше злюсь: на Харлоу, потому что она скрыла это от меня, но рассказала всем остальным, или на всех, что держали это от меня в секрете. Я все ей рассказал, а она не смогла со мной поделиться? Ведь я бы точно это понял.

Я бросаю вилку, и звук разлетается по всему ресторану, заглушая работающий телевизор и разговоры других посетителей. Все, что я съел, застряло у меня в горле, и я не знаю, чего мне хочется больше: чтобы меня стошнило или убраться отсюда к чертовой матери.

— Финн, — хватая меня за руку, говорит Оливер. — Послушай, я не знаю, почему она тебе не рассказала. Но это не мой секрет, чтобы всем рассказывать. Богом клянусь.

— Я знаю.

— У нее на это были свои причины, — тихо говорит Ансель.

— Ну, спасибо, утешил.

— Подумай об этом, прежде чем делать глупости, хорошо? Я сам сильно накосячил с Миа. Просто выслушай ее.

Я встаю, достаю бумажник и бросаю двадцатку на стол.

— Ты куда собрался? — спрашивает Оливер.

Я качаю головой. Чувствую, как сердце бьется о ребра, а в ушах гудит кровь. Я так переживаю за нее, но при этом злюсь и не понимаю, почему она мне ничего не сказала. Мое лицо горит, и я не уверен, что сейчас хочу найти Харлоу и спросить ее, какого хера тут происходит… Или же мне просто хочется сесть в машину и уехать.

— Мне нужно сделать пару звонков, — вместо этого говорю я. — В последнее время я был не самым лучшим капитаном и братом, поэтому придется многое наверстать. Они сейчас занимаются ремонтом, и мне нужно кое-что проверить. Я свяжусь с вами позже, парни.

Проходит всего час от моей пятичасовой рабочей смены на NBC, когда мне звонит Сальваторе и говорит, что согласен на мое предложение. Ему не только понравилась моя идея, он еще собирается предложить мне должность в своей новой компании.

— Хватит уже перекладывать бумажки в офисе, — говорит он. — Ты должна занять свое место, ребенок. — и впервые в жизни я согласна.

Я готова.

Я едва могу сосредоточиться на гигантских стопках документов, которые нужно разложить, на копиях, которые делала, и на кофе, что подавала. Наконец-то мы нашли выход, подходящий для всех: Финн может сохранить семейный бизнес, а я чаще смогу быть с ним.

Первое, что я делаю в понедельник после обеда, когда выхожу из офиса, это пишу Финну:

«Ты у Оливера?»

Я вижу, как он начинает печатать в ответ, но перестает. Я спускаюсь на лифте, выхожу из здания, подхожу к машине, все это время глядя в телефон, чуть не врезаюсь в телефонную будку и не сбиваю велосипедиста, потому что толком не смотрю, куда иду.

Я уже почти подъехала к дому, когда получаю ответ:

«Ага».

«ОК, оставайся там», — пишу я, смеясь над тем, как много времени ему потребовалось написать одно слово.

Также безумно долго он идет к двери, хотя его грузовик все еще припаркован возле дома. И когда открывает, он выглядит… плохо.

Даже мрачно.

— Привет, — говорю я и встаю на цыпочки, чтобы его поцеловать. Он недавно принял душ, но не побрился. Он колючий и пахнет мылом и кофе. Но он не наклоняется ко мне, а только подставляет щеку.

— Привет, — избегая зрительного контакта, Финн отходит, чтобы я смогла пройти в дом.

— Сегодня ты не очень-то и… любезный, — бормочу я, усаживаясь на диван. Я чувствую тяжесть в животе и, глядя на него, начинаю мысленно вспоминать, что я сказала или сделала за последние сутки, из-за чего он мог так себя вести. — Я что-то сделала?

Он хмыкает, пожимает плечами и спрашивает:

— Ну как дела?

Я на минутку останавливаюсь, ведь он не ответил на мой вопрос. Но я пришла сюда с хорошими новостями, меня так и распирает все рассказать и поднять ему настроение.

— Я пришла кое-что тебе сказать. Что-то очень хорошее.

— Хорошее, говоришь? — глядя на меня, спрашивает он. Его лицо с мрачного меняется на заинтересованное. — Хорошие новости о твоей маме?

Я замираю, не уверенная, правильно ли я расслышала.

— Что ты сказал?

— О твоей маме? — повторяет он. — Хорошие новости о ее здоровье?

— Но как… — запинаюсь я, закрыв глаза, и сердце подпрыгивает в груди. Финну я еще ничего не говорила, значит, он узнал от кого-то еще. — Нет. Но я… Как ты… — я оглядываюсь вокруг, пытаясь найти слова. Кто ему рассказал, и как много он знает? Желудок скручивает. Теперь мне понятно его настроение. — Финн, я собиралась тебе рассказать, но это не было…

Его лицо снова напряжено, а челюсти сжаты.

— Но ты поняла, что твоя мама болеет тем же, от чего умерла моя. Я думал, ты доверишься мне, потому что я единственный человек из многих, кто сейчас понимает твои чувства. Кроме того, ну, знаешь, потому что ты меня любишь.

Я отступаю, в груди начинает закипать злость.

— Ты мне сейчас выговариваешь, потому что я немедленно не поделилась с тобой?

Он закрывает глаза, прижав пальцы ко лбу.

— Я весь день об этом думал, Печенька. Понимаю, почему ты сразу мне все не рассказала, правда. Но хотя бы позже… — он качает головой. — Я себя дерьмово чувствовал, все валилось из рук, и ты действительно мне помогла. Именно ты. И это помогло мне понять, что между нами не только физическое притяжение. Но, похоже, тебе совсем не нужна такая же поддержка от меня.

Я начала было перебивать его, но он поднимает руку, останавливая меня.

— И когда мы оба признали, что между нами нечто большее — мы знали, что это так — ты ничего мне не рассказала. Я знаю, что для тебя значит твоя семья, Харлоу. Знаю, как вы близки. Мне очевидно, почему ты была такой отчаянной и расстроенной, и рядом со мной не хотела обо всем этом думать. Я понимаю. Но я не могу понять, почему прошлой ночью или в те другие разы, когда были только мы вдвоем, и так прекрасно друг друга понимали, ты не могла просто… — он замолкает, проводит рукой по лицу и садится на стул напротив меня.

— Я просто действительно не была готова говорить…

— Ничего подобного, — закипая, перебивает он. — Все знали. Миа, Лола, Оливер и Ансель. Блять, все всё знали. Я был в твоей постели, ты смотрела на меня, как на единственного, и только я ничего не знал о том, что тебя так сильно гложет, хотя именно из-за этого ты и пришла ко мне.

Мне хочется встать и подойти к нему, но я не могу понять его позу: плечи опущены, локти лежат на коленях, бейсболка так низко натянута, что я не вижу его глаз. Так он выглядел несколько недель назад. Незнакомец, за которого я вышла замуж.

— Финн, прости меня. Я скрывала это не из-за тебя. Я просто…

Он качает головой и вздыхает. Спустя, кажется, вечность, он говорит:

— Я… понимаю, что ты чувствуешь — как тяжело пройти через все это. Как сильно ты старалась защитить семью. И… Не знаю, подумав об этом, я понял, что, возможно, поступил бы так же, случись это сейчас. Все это немного удивило меня, вот и все.

— Конечно.

— Я имею в виду… — он с беспокойством смотрит на меня. — Ты в порядке?

— И да, и нет.

Мы молчим мучительно долго. Я не знаю, что еще сказать. Казалось, сейчас самое время рассказать ему о происходящем с мамой, но вот настроение совсем не подходящее. Я не хочу, чтобы он сейчас жалел меня, и уж точно не хочу все это обсуждать, когда он такой отстраненный и молчаливый. Я встаю с дивана и подхожу к нему, неуверенно улыбаясь.

— Привет, — положив руки ему на колени, говорю я.

Он смотрит на меня и тяжело сглатывает.

— Привет, малышка, — наконец, шепчет он, расставляя ноги, чтобы мне было удобно.

Я провожу руками по его бедрам, животу, груди и прижимая его к себе, чтобы оставить легкий поцелуй на его напряженных губах.

— Мне не нравится, что сейчас происходит с нами, — еще раз целуя, говорю я. — Я планировала тебе рассказать, возможно, даже сегодня, просто прошлой ночью мне хотелось, чтобы были только я и ты.

Он кивает.

— Я понимаю.

От моих посасывающих поцелуев он начинает потихоньку расслабляться, и я уже чувствую его руки у себя на спине.

— Для меня это важно, понимаешь? То, через что ты проходишь сейчас, было в моей жизни. Наверное, было самым важным моментом. Если мы собираемся дальше…

Понимая, что он хотел сказать в конце этого предложения, я говорю:

— Обещаю, мы обо всем поговорим. Мне нужен тот, кому я могу выговориться.