Так было до Дэна.

– Ты меня слегка насторожил, – призналась я. – Вообще-то не слегка, а здорово насторожил. У меня есть пунктик насчет контроля.

Для меня это было очевидно, но вот Дэн качнул головой:

– Что-то я этого в тебе совсем не замечаю.

– Чего? – Я отодвинулась от него. Алкоголь постепенно выветривался. – Скажи мне, Дэн, а что ты тогда во мне замечаешь?

Он с улыбкой оглядел меня с ног до головы.

– Я вижу перед собой чертовски умную и сексуальную женщину.

Я ответила не сразу.

– Ты когда-нибудь прислушивался к звукам так долго, что просто забывал об этом и вспоминал лишь тогда, когда звук прекращался?

– Да. – Рука, лежащая на моей, чуть напряглась. – Цикады. Как-то от них стоял такой шум, как если бы приземлялся космический корабль. Постепенно шум стал стихать и к ночи прекратился. Только когда наступила тишина, я понял, что больше не слышу их стрекота.

– Белый шум, – кивнула я. – И он в моей голове. Постоянно. Я никогда не могу полностью ни на что отвлечься. Как заводная игрушка, чей завод никогда не кончается.

Я попыталась понять, какую реакцию вызвали у Дэна мои слова, но казалось, я его совсем не отпугнула, поведав о своем легком бзике. Я поправилась:

– Почти никогда не кончается.

Он коснулся моей щеки:

– Что заставляет этот шум утихнуть?

– Выпивка.

– Это известное средство ненадолго отключить голову, чтобы избавиться от мыслей.

Я посмотрела на его руку, лежащую поверх моей.

– Секс.

– Секс так хорошо помогает тебе заглушить мысли? И еще работа с цифрами, подумала я, но не произнесла этого вслух, а просто кивнула.

– Ведь должна же быть причина, почему у меня было семьдесят восемь мужиков, как ты считаешь?

Он молчал, а я изучала наши руки. Из страха поднять голову и прочесть в его взгляде презрение, как до этого я читала в них интерес, подстегивающий мою болтливость.

– Пойдем со мной, – вдруг сказал он, вставая с дивана и потянув меня за собой.

Мое сердце заколотилось, но я пошла за ним в спальню.

– Сядь на кровать.

Я села.

Он подошел к комоду и вытащил бандану. Сложив ее несколько раз, он закрыл ею мне глаза и завязал сзади. Перед глазами тут же стало темно, я видела лишь тоненькую полоску света. У меня вырвался чуть нервный смех, но Дэн меня не поддержал.

Затем я стала ждать. Ничего не происходило. Я слышала только, как он перемещается по спальне, тихое шуршание, как если бы он снимал с себя одежду. Впрочем, необязательно. С приглушенным стуком закрылся ящик. Дэн продолжал молчать.

Я присела на край кровати, чувствуя, как мои губы пересыхают от тревожного ожидания. Я не шевелилась. Всю мою сознательную жизнь можно было считать одой, посвященной контролю, за исключением того, что происходило сейчас. Здесь. С этим мужчиной.

Я почувствовала его руки на подоле своей юбки, которую он задрал выше бедер. Когда он сел рядом со мной, кровать прогнулась под его весом. Я выпрямилась. Он положил руку мне на плечо, заставляя сидеть смирно. Его рука достигла треугольника между бедер. Коснувшись трусиков, он снова замер.

Временная неспособность видеть обострила другие чувства. Я вдыхала запах его одеколона и вина. Слышала, как он дышит, чувствуя его дыхание на своей шее. Я сидела прямо и неподвижно, хотя все мышцы моего тела напряглись от ожидания того, что последует дальше.

– Дэн?

– Тихо.

Я сглотнула. Той рукой, что до этого лежала между моих бедер, он расстегнул пуговицы моей блузки и спустил ее с плеч. Я почувствовала на коже прохладный воздух. Соски сразу затвердели. Он снял мой бюстгальтер, обхватил груди ладонями и стал круговыми движениями ласкать твердые бутончики сосков, а еще через мгновение я вскрикнула, почувствовав тепло и влагу на коже.

Его рот. Держа одну грудь в руке, он сосал другой сосок. Я смогла вздохнуть только со второй попытки. Его мягкие губы прошлись по окружности другой груди, после чего он пососал сосок.

Его руки блуждали по моему телу. Добравшись до юбки, он расстегнул пуговицу и спустил молнию. Приподняв меня немного, стянул ее с меня. Затем я снова почувствовала его у себя между ног, на бедрах, когда его губы повторно обхватили сосок и втянули его в рот. Он шире раздвинул мне ноги, и я напряглась.

– Пока еще думаем?

– Да, – учащенно дыша, произнесла я чуть охрипшим голосом.

– Тогда приступаю к более радикальным методам.

Шутка Дэна помогла мне немного расслабиться. Его пальцы забегали по внутренней стороне моих бедер. Нырнув во впадинки, он стал меня дразнить, и я задрожала. С повязкой на закрытых глазах, я запрокинула голову, удерживая себя в сидячем положении с помощью рук.

Когда Дэн наконец коснулся там, где я уже жаждала ощутить его прикосновение, я подпрыгнула. Погладив меня сквозь кружево, он стянул с меня трусики. Его шелковое покрывало было прохладным и гладким.

– Не замерзла?

Я покачала головой. Дэн снова продолжил исследовать мое тело: бедра, живот, груди, плечи. Остановившись на горле, он слегка на него надавил.

– Ты дрожишь, – снова заметил он.

Я облизнула губы, прежде чем ответить:

– Это потому, что ты меня касаешься.

Его дыхание ласкало мою кожу, а спустя еще мгновение его рот остановился на моей шее, чуть выше, где бился пульс. Я еще больше запрокинула голову. Он снова опустил руку к бедрам, покусывая и пощипывая мою шею. Его пальцы вдруг оказались внутри меня, и я застонала.

– Обожаю звуки, которые ты издаешь, когда возбуждаешься, – прошептал Дэн мне прямо в ухо, движением пальцев вырывая еще один стон из моего горла. – Люблю, как ты становишься влажной для меня – как сейчас. У меня еще никогда не было женщины, которая отвечала бы мне так, как ты.

Несколько секунд я ощущала его пальцы – и вот уже дрожу, чувствуя, как оргазм сотрясает мое тело. Дэн продолжал дразнить меня, подводя к грани медленными ласками, выводя губами влажные узоры на моей коже. Когда он вытащил пальцы, я чуть не задохнулась. Он снова коснулся меня – легкое прикосновение подушечкой пальца, сменившиеся более энергичными круговыми движениями. Моя спина изогнулась дугой.

Дэн ненадолго меня оставил, затем вернулся. Он еще шире раздвинул мне ноги, и я почувствовала его дыхание, в этот раз не на шее, а на животе.

Мышцы напряглись помимо воли, и я выпрямилась.

– Нет.

Он погладил меня по ногам.

– Расслабься. Все в порядке.

– Нет, Дэн. Мне нужно, чтобы ты остановился, когда я скажу «нет». Мне нужно знать, что ты это сделаешь.

Я отодвинулась от него и подняла руку, чтобы сдернуть бандану с глаз, но Дэн меня остановил. Несколько секунд мы так и сидели, пока я, дрожа, не опустила руку. Его тень упала мне на лицо, на миг поглощая тоненькую полоску света.

– Элли, я не сделаю ничего такого, чего ты не захочешь, обещаю.

Я кивнула. Прошло еще мгновение, после чего он вернулся к тому, чем занимался до этой паузы, но мне потребовалось время, прежде чем я снова смогла расслабиться под его прикосновениями. Он не спешил, делал все медленно, позволяя мне привыкнуть к нему заново. Он ласкал мое тело руками, шепча мне в ухо ласковые слова и слегка покусывая мне кожу зубами. Я снова почувствовала, что возбуждаюсь. Он что-то рисовал языком на моей ключице до тех пор, пока я наконец не сделала прерывистый вздох.

Все куда-то отступило, остался только он. И он означал ликование, радость, удовольствие, забытье, вечность. Это был секс, но в нем было чувство близости – опасное чувство, от которого я пыталась отгородиться, но отказать себе испытать его не могла.

Когда наступил оргазм, я произнесла его имя. Всхлипнув, я вздохнула и на выдохе снова произнесла его имя. Он прижал руку к пульсирующему от оргазма треугольнику между бедер и держал ее так, пока удовольствие заполняло мое тело, подобно водному потоку.

– Что в тебе есть такого? – прошептал он мне на ухо, пока мое тело продолжало сотрясаться. – Я никак не могу тобой насытиться.

Дыхание словно застряло у меня в горле. Слов не было. Как и ответа на его вопрос. Я сама этого не понимала. Это вызывало страх. Впрочем, я ведь боюсь кататься на американских горках, но это меня не останавливает.

Новые привычки приобретаются так же легко, как тяжело расстаются со старыми. Дэн понемногу становился привычкой. Образно выражаясь, сантиметр за сантиметром. Если мы не встречались, то общались по телефону. Он слал мне днем смешные эсэмэски и электронные письма, а поздней ночью присылал мгновенные сообщения похотливого, но не обидного содержания, читая которые я и смеялась, и вздыхала.

Секс был фантастический – разнообразный, необузданный. Неторопливый и волнующий – я одновременно его и ждала, и боялась. Я сказала ему, что готова зайти далеко, пока он будет со мной, но, наверное, это была бравада. Но Дэн и правда открыл для меня нечто новое, то, чего раньше я себе не позволяла. Так произошло просто потому, что он сумел заставить меня захотеть это новое испытать. Я сказала ему мое настоящее имя. Я отдала ему свое тело. Но я не могла отдать ему всю себя. Кое-что я продолжала держать при себе, и, если он и чувствовал мою сдержанность, как и то, что я продолжала от него что-то утаивать, он не настаивал на том, чтобы я это раскрыла.

Я всегда ездила к нему и никогда не приглашала к себе. Мне не хотелось объяснять, почему у меня такая простая мебель, почему в моем доме все отделано в скучной цветовой гамме или почему у меня нет семейных фотографий. Мне не хотелось рисковать и позволить ему услышать сообщения матери. Мне не хотелось впускать его в свой внутренний мир больше, чем я уже это сделала.

Пока Дэн не настаивал, я его не чуждалась. Так мы и продолжали общаться, наслаждаясь царившей между нами приятной атмосферой, и я стала притворяться, что на самом деле все не так уж и важно, как можно подумать. Так прошли три недели или около того, в течение которых он столь ненавязчиво вошел в мою жизнь, что я даже стала жалеть о том, что не могу забыть своей прежней жизни.

Я все помнила. Бывали дни, когда я думала, что так лучше, но бывали дни, когда я думала наоборот, но каждый раз, когда я решала просто перестать отвечать на его звонки, он что-нибудь говорил или делал, что-то доказывающее мне глупость подобного поведения.


Весну сменило лето, и теперь я возвращалась домой, когда на улице все еще было светло, поэтому в один из дней я заметила мусорные мешки, разбросанные у дома Гевина. Когда я вставила ключ в замок, дверь Осли распахнулась, и из нее вывалился Гевин.

На нем были все те же черные великоватые джинсы, серая рубашка поло, в которых я привыкла его видеть, но уже без просторного свитера с капюшоном. Он использовал один мешок в качестве прикрытия, присев рядом с ним.

Я совсем не хотела глазеть. Какая бы семейная драма ни разворачивалась по соседству, я к ней не имела никакого отношения. Семейные дела – внутренние дела. Однако и мой взгляд, и мой упрямый замок воспротивились подобному равнодушию.

– Я тебе уже говорила! Либо убирай за собой свои вещи, либо все выброшу в мусор! – В дверях возникла миссис Осли. – Черт возьми, Гевин, я вкалываю целый день. Неужели лишь для того, чтобы вернуться в свинарник?

– Тебя никто не просит заходить ко мне в комнату!

С другой стороны от моего дома жила миссис Пиз – наши дома разделял небольшой промежуток. Я видела, как ее дверь приоткрылась и она выглянула наружу.

Миссис Пиз жила здесь уже сорок лет. Она поддерживала дом в относительно хорошем состоянии и содержала его в чистоте. Мусор она выносила к тротуару в дни, когда его увозили. А иногда в окне ее дома я видела кошку. Сама она мне никогда не докучала. Наши глаза встретились в щелке ее приоткрытой двери.

Миссис Осли увидела меня. Затем она снова взглянула на Гевина. Я подумала, что, может быть, ей неловко оттого, что я стала свидетельницей того, как она потеряла терпение, но, когда она подняла бокал ко рту, я поняла, почему она продолжила, словно меня не было вовсе.

– Сегодня к нам придет Дэннис, и я не хочу, чтобы он видел этот бардак. Наведи у себя порядок.

Я не была пьяна, как миссис Осли, и потому почувствовала себя неловко. Гевин встал и убрал упавшую на глаза прядь волос.

– Но никто не просит вас соваться ко мне в комнату! – дрожащим голосом выкрикнул он.

– Но твоя комната находится в моем доме!

Наконец ключ согласился войти в скважину, а я поклялась себе смазать замок маслом, чтобы не допустить повторения сцены, подобной этой. Когда я закрыла дверь, мой желудок вдруг взбунтовался, хотя на это не было никаких объективных причин. Порядок в комнате – причина вечных распрей между родителями и их детьми-подростками. Насколько я могла судить, она не приложила к Гевину руку в качестве более весомого аргумента, чем слова. Не было никаких причин, чтобы от произошедшей на моих глазах сцены у меня задрожали руки. За исключением бокала в ее руках и чуть заплетающегося языка. Или того, как повел себя Гевин. Как он съежился, а затем и присел, словно защищая раздутый пластиковый мешок для мусора.