Megan Hart - Грязная любовь

Миссис Осли хмыкнула:

– Об этом он мне тоже рассказывал. Как вы попросили его снять рубашку… А что дальше? Вы ведь остались наедине с пятнадцатилетним подростком. Можете мне это объяснить?

То, в чем она меня обвиняла, хотя и сказала прямым текстом, было совершенно очевидно. Я тут же оказалась на нижней ступеньке.

– Да, я вас спрашиваю! – набирала обороты она. – Все те вечера, что он проводил у вас, крася якобы вашу гостиную. Как вы за это платили Гевину, если он отказывался от денег? Вас что, возбуждают несовершеннолетние подростки?

– Нет. – Такое простое слово, но я не смогла произнести его сразу, так как горло у меня перехватило от ее намеков, и мне пришлось сначала судорожно сглотнуть застрявший в нем комок. – Все совершенно не так. Ничего подобного и близко нет.

– А что тогда к этому близко? Вы немножечко староваты для Гевина, вам не кажется? Или вы доктор? Что должен думать ребенок его возраста, когда вы все это ему предлагаете?

Я тряхнула головой.

– Миссис Осли, вы заблуждаетесь…

Похоже, мать Гевина не научили тому, что постоянно перебивать – это невежливо и даже грубо.

– «Миссис Осли, вы заблуждаетесь», – передразнила она меня визгливым голосом. – Вы хотите сказать, что мой сын – лжец?

– Разве Гевин вам когда-либо говорил, что я веду себя… неподобающим образом?

Слово «неподобающий» даже приблизительно не отражало чувств, захлестнувших меня после грязных намеков миссис Осли в мой адрес. Я постаралась разглядеть лицо Гевина за ее спиной, но его на прежнем месте уже не было.

Мать Гевина разошлась не на шутку.

– Он сказал мне, что вы нуждались в его помощи для «специального проекта». Что вы предлагали ему выпить…

Я послала к черту вежливость и перебила ее:

– Гевин сказал вам, что я предлагала ему алкоголь?

– Вам нравится совращать подростков? Заставлять их хмелеть и показывать свое тело? Юноши сделают все, что угодно, ради того, чтобы хотя бы одним глазком увидеть голую титьку. Сколько вы этим занимаетесь?

Я была настолько ошарашена, что не могла ни слова выдавить в свою защиту. Но миссис Осли этого только и надо было – она продолжала, и ее голос звучал все выше, разносясь в жарком летнем воздухе.

– Вообразили, что можете вертеть им, как вам вздумается? Рубашку его заставили снять. Напоили. Мой сын стал не похож на самого себя, когда вы в него вцепились! – Ее последние слова эхом разнеслись по улице.

– Семейные дела – внутренние дела, – негромко сказала я, не подумав, так как просто хотелось заставить ее замолчать и перестать, наконец, обливать меня словесными помоями. Я уже представляла себе, как раздвигаются шторы и соседи напрягают слух, чтобы услышать всю эту грязную ложь.

– Что вы там бормочете? Да вы радоваться должны, что я никуда об этом не заявила! А почему? Да потому, что все понимают: у юноши-подростка появляются вполне определенные потребности, тем более что находится женщина, которая позволяет ему себя…

– Я не делала ничего такого, в чем вы меня обвиняете, миссис Осли, – ледяным тоном оборвала я.

Миссис Осли даже попятилась, но, видимо, быстро напомнила себе, что пострадавшая сторона – это она и у нее есть законное право говорить со мной таким тоном. Я продолжила, воспользовавшись паузой, пока она собиралась с силами, готовя новую отповедь:

– Я действительно просила Гевина снять рубашку, но лишь для того, чтобы обработать порезы на его животе. Да, мы правда проводили вместе много времени, но никогда, никогда…

Мой голос вдруг сел, и миссис Осли поспешила перехватить инициативу, продолжая слышать только себя. Ее лицо было по-прежнему искажено гримасой отвращения и гнева, отчего стало почти уродливым, но сейчас ее сходство с сыном было несомненным.

– Я могла бы предъявить обвинение в том, что вы спаиваете подростка! Не говоря уже про все остальное. – Она скрестила руки под объемистым бюстом. – Только то, что Гевин позволял вам все это, не дает вам права к нему приставать!

– Это никому не дает права.

Миссис Осли неожиданно замолчала, словно уступая мне слово, но я не произносила ни звука. Я не могла говорить. От того, что я услышала, мне стало плохо. Я попятилась и перешла на собственную веранду, понимая, что пытаться что-либо доказать этой женщине, в том состоянии, в котором она находилась, – дело пустое. Мать Гевина повернулась, провожая меня взглядом. Я услышала щелчок зажигалки, а затем краем глаза увидела вспыхнувший огонек очередной зажженной сигареты.

– И держитесь подальше от моего сына! – не понижая голос, заявила она. – Или приготовьтесь к визиту копов!

Я помедлила, держась за свои перила. Занавески соседей, которые я воображала раздвинутыми, по-прежнему закрывали все окна. За исключением окон одного дома. Одна занавеска на втором этаже все-таки колыхнулись, и я увидела белое лицо, с накинутым на голову темным капюшоном. Как только ее обладатель понял, что я его заметила, он тут же скрылся из вида.

– Не волнуйтесь, миссис Осли, я так и поступлю.

Хотя я и стала потихоньку выбираться из кокона своего прошлого, оттуда не могла вылететь совершенно свободная, беспечная бабочка. Рождение бабочки, если глубже изучить этот процесс, не такое уж легкое дело, каким кажется на первый взгляд. Впрочем, как и все в мире. Что же говорить о людях? Ничто не дается просто так. Чаще всего мы довольствуемся своим горем, потому что свыкаемся с ним, тогда как способность снова научиться радоваться жизни страшит нас, и именно боязнь того, что мы можем снова стать счастливыми, мешает нам начать жить заново. Все хотят быть счастливыми, но многие считают, что по той или иной причине для них это невозможно, и продолжают цепляться за то, что причиняет боль и страдания. Почему мы продолжаем жить воспоминаниями, горечью и обидой, боясь даже помечтать о счастье? Не потому ли, что подсознательно уверены в том, что радость – мгновенна, а бедам и горечам не видно конца, а потому радоваться и не имеет смысла?

Унижение, которое я испытала, стоя на веранде миссис Осли и слушая ее надуманные обвинения в мой адрес, настроило меня впредь не совать нос в дела соседей, пусть даже с самыми благими намерениями. Я на время – пока не улягутся эмоции – отказалась от перекрашивания стен в доме, потому что это напоминало мне о конфронтации с миссис Осли. Вместо этого я наслаждалась тем, что училась печь под руководством миссис Пиз. Сын наконец-то ее навестил, но я поняла, что она была бы счастлива, если бы эти визиты случались почаще.

Со своей стороны я приложила усилие, настоящее усилие, чтобы сблизиться с Дэном. На тот момент мои успехи в выпечке ограничивались только сахарным печеньем, поэтому Дэн пригласил меня на ужин к себе.

Я пришла к нему с бутылкой хорошего вина. Увидев мое улыбающееся лицо, он улыбнулся в ответ, отчего я разулыбалась еще шире. Мы несколько секунд потоптались на месте, пока он не прибрал инициативу в свои руки, прижав меня к себе. Он держал меня в объятиях недолго, но от этого они не стали менее значимыми.

Я чувствовала исходящее от него какое-то новое внутреннее волнение, скорее он словно чего-то ожидал, нежели опасался. Я не стала это никак комментировать, проследовав за ним на кухню. Мы открыли вино, и разговор завязался сам собой.

– Паста «а-ля Дэн», – сказал он, открывая дверцу духовки, из которой вырвался пар. Он обернулся, ухмыляясь. – Мой собственный рецепт.

Я красноречиво покосилась на пустую банку с дорогим соусом для спагетти, которую он оставил красоваться на стойке.

– Ну-ну.

Он поднял брови:

– Ты мне не веришь?

Я подняла руки вверх, сдаваясь, и села за стол.

– Все, чем ни накормишь, лишь бы мне не пришлось готовить.

Дэн засмеялся и налил пасту в сито, положил ее на тарелки, полил ее сверху соусом и добавил по веточке укропа. Поставив одну тарелку передо мной, он сел за стол.

– Сыр?

– Прикольная штука, – сказала я, глядя за тем, как он трет сыр пармезан на мелкой терке, какой пользуются в ресторанах.

– «Пампушечка-шеф».

Я моргнула.

– Ты правда покупаешь у этой компании?

– Ну да. – Дэн отложил терку и снова налил вино в бокалы. – У них хорошие товары.

– Ну раз я не готовлю, не мне об этом спорить, – заметила я и добавила: – У меня испорчен ген, ответственный за ведение домашнего хозяйства.

Дэн взглянул на меня.

– Ты уверена в этом?

– Абсолютно, – улыбнулась я.

Он подтолкнул ко мне корзинку с чесночным хлебом.

– Вот облом. Я-то уже начал думать, что мне наконец-то подвернулась женщина, которая снимет с меня тяжкий груз ведения домашнего хозяйства.

– Не повезло, – кивнула я, взяв кусочек хлеба.

Дэн намотал немного пасты на вилку, подул на нее, положил в рот и довольно вздохнул. Я наблюдала за тем, как он ест. Меня поразила одна мысль. Дэн выглядел одинаково счастливым, поедая домашнюю пасту и изысканные блюда, подаваемые в ресторане. Было что-то парадоксальное и одновременно словно глоток свежего воздуха в том, что мужчина, который мог взять меня, стоя у стены, чуть ли не входил в транс, поглощая спагетти.

– Не голодна?

Дэн перевел взгляд на меня, и я опустила глаза в тарелку.

– А-а-а. Кажется, выглядит съедобным.

– Расскажи мне что-нибудь, Элли.

– Что-нибудь – это что? – Я оторвалась от своего занятия по крошению хлеба.

– Что хочешь, – улыбнулся Дэн.

Я сделала глоток красного вина и вгляделась в его лицо.

– Сумма квадратов катетов прямоугольного треугольника равна квадрату гипотенузы.

– Сумма квадратов чего равняется какому квадрату? – затряс он головой. – Что это вообще такое?

– Теорема Пифагора. – Я пожала плечами. – Ты сам сказал «говори что хочешь».

– Как насчет каких-нибудь сведений о себе? – Он снова подлил нам обоим вина. Я только тогда поняла, что мой бокал пуст.

– Я ношу седьмой размер перчаток.

Дэн с преувеличенным интересом взглянул на мои руки.

– Я бы сказал, что восьмой.

– Это твое хобби? Отгадывать размеры женских перчаток?

Дэн усмехнулся:

– Вообще-то я лучше угадываю размер женских бюстгальтеров.

Вот опять… Скажи это какой-нибудь другой мужчина, и мое настроение могло бы испортиться. А Дэн… Мне захотелось засмеяться. Смех так и рвался из меня. Чтобы не допустить этого, я прикрыла рот ладонью, но он все равно прорвался сквозь этот заслон. На лице Дэна появилось удовлетворенное выражение.

– Я заставил тебя засмеяться. Правда, хорошо?

Я провела пальцами по губам, слегка куснув один, и убрала ладонь ото рта.

– Правда. Хорошо смеяться.

Еда тоже была хорошей. Вино еще лучше. Разговор тек сам собой, и мне как никогда было удивительно легко. Этому способствовал и узор на тарелках Дэна – цветные точки на темном фоне, – которые я считала, пока ела.

Дэн, этот противный гаденыш, продолжал подливать мне вино в бокал. Я не имела ничего против, вино было прекрасным – насыщенного рубинового цвета, с приятным запахом и вкусом. Я осознала, сколько я выпила, только когда встала, так как поначалу мне пришлось ухватиться за спинку стула.

– Ничего себе вино! – засмеялась я.

– Дай мне это. – Дэн взял у меня из рук тарелку и столовые приборы, поставил их в посудомоечную машину. Подняв мой бокал, он взял меня за руку. – Пойдем в гостиную.

– Ты всегда это делаешь, – сказала я, охотно за ним следуя.

– Что именно? – Он поставил мой бокал на кофейный столик, отодвинул подушки на диване, чтобы я могла сесть, и взглянул на меня.

– Говоришь мне, что делать.

Я села. Дэн хмыкнул и подался ко мне, почти касаясь меня губами.

– И тебе это нравится.

– И это тоже, – выдохнула я. – Комментируешь, что мне нравится.

– Я не прав?

Я, улыбаясь, слегка повернула голову.

– Вплоть до этого момента… Думаю, что прав.

Дэн коснулся мочки моего уха, легонько царапая ее зубами.

– Но ты бы не оставила это без внимания, если бы я был не прав. Верно?

Я еще отвернула голову, но сейчас чтобы не уклониться от его поцелуев, а поощрить его.

– Разумеется.

Дэн положил руки на спинку дивана, по обе стороны от меня. Его губы скользнули по моей шее, опустились вниз и замерли во впадинке у ключицы. Почувствовав его язык, я задрожала.

– Потому что ты на самом деле тебе не нужно говорить, что тебе нравится, так?

– Да.

– Потому что ты сама знаешь.

Я улыбнулась:

– Да.

Дэн отодвинулся, взял меня за подбородок и повернул к себе лицом.