Летние дни были продолжительнее ночей, и к тому времени, когда наступала темнота, я уже чувствовала себя усталой. Мы провели день на местном фермерском рынке, на августовском солнцепеке, и мне было лень возвращаться домой. Это случалось все чаще – мне все реже хотелось уходить. Я даже начала оставлять свою зубную щетку и смену одежды.

– «Две правды и одна ложь», вот как это называется, – произнес за моей спиной Дэн.

Над нами работал вентилятор. Потоки прохладного воздуха ласкали кожу. Я взглянула, как вращаются лопасти, и зевнула, довольная на этот момент тем, что сижу полуодетой, полусонной, чуть задумчивой.

– Типа того. Ты говоришь мне две правды и одну ложь, а я пытаюсь догадаться, что из того, что ты скажешь, – ложь.

Я повернула голову – совсем чуть-чуть, – чтобы взглянуть на него. Дэн совсем не выглядел так, словно провел весь день на солнце, в отличие от меня. Я размякла, в то время как он был свеж как огурчик. Солнце выявило веснушчатый узор на его носу, окрасило бронзой его щеки, высветило морщинки в углах его глаз. В ожидании моего ответа он подпер щеку рукой.

– Зачем?

– Потому что это весело, – сказал он. – Пьянящая игра.

– Мы ж не пьем, – заметила я, разморенная и довольная кроватью и свежим воздухом, чтобы даже подумать о том, чтобы приподняться.

– Я боюсь высоты. Однажды я съел червяка. Мое второе имя Эрнест.

– Могу я надеяться, что третий факт – ложь? – Я перевернулась на бок и положила ладонь под щеку, имитируя Дэна.

Он улыбнулся.

– Надеяться ты можешь, но это правда.

– Я верю, что ты съел червяка. Значит, ты боишься высоты.

– Очень хорошо, – похвалил он. – Видишь: работает? Твоя очередь.

Если бы не мое абсолютное нежелание двигаться, я бы отказалась. Грубить тоже не хотелось.

– Я однажды пропела «Это песня, которая никогда не закончится» 157 раз подряд. Мне нравится красный цвет. И я никогда не была в Мексике.

– Легко, – сказал он. – Ты ненавидишь красный.

Я заинтересованно посмотрела на Дэна.

– Почему ты ответил не задумываясь?

– Я никогда не видел, чтобы на тебе было что-нибудь красное.

– Но ты нечасто видел меня в одежде разных цветов, – заметила я.

Дэн улыбнулся.

– Верно, но насчет красного я уверен. К тому же не только ты одна не была в Мексике – в это легко поверить. И я уже знаю твою любовь к цифрам, поэтому 157 – это подсказка. Правда, я никогда не слышал этой песни.

– Я могла бы спеть ее для тебя, – сказала я, – но ведь она не имеет конца.

Я снова легла на спину и стала смотреть в потолок. Примерно с минуту я наблюдала за тем, как лениво вращаются лопасти вентилятора. Дэн не двигался. Он лежал на боку и смотрел на меня. Я чувствовала его взгляд.

– Ты знаешь про любовь к цифрам? – спросила я легко, небрежно, словно я спрашивала просто так, от нечего делать.

Дэн протянул руку и намотал прядь моих волос на палец.

– Да.

– Это… это так очевидно? – спросила я, не отрывая взгляд от потолка. На нем было тридцать четыре трещины.

– Нет. Просто я заметил, что ты всегда точно знаешь точное число чего бы то ни было. Сколько раз мы объехали квартал, чтобы найти место для парковки. – Я услышала в его голосе необидную насмешку. – Сколько шариков в вазе.

– В день, когда я ее уронила.

– Да.

Я сделала ровный вдох, стараясь, чтобы меня не слишком сильно волновал тот факт, что Дэну стала известна эта черта моего характера. Странное это было чувство. И оно смутило меня куда более сильно, чем то, что он видел меня почти в любой сексуальной позе. Я чувствовала себя обнаженной больше, чем когда я была без одежды.

– Тебе не нравится, что я об этом знаю.

Я повернулась на бок, отворачиваясь от него.

– Нет, Дэн, не нравится.

Он коснулся моего плеча, подвинулся ко мне. Наши ноги подошли друг к другу как кусочки пазла, как если бы мы были вырезаны из воска, чтобы потом быть склеенными вместе. Дэн вздохнул. Я почувствовала его дыхание на своей коже.

– Почему, Элли? Почему это важно?

Я не могла говорить. Не могла объяснить, почему считать для меня так важно. Что я привыкла к этому, так как это позволяло мне не думать о вещах, которые причиняли мне такую сильную боль, что… Я не могла ответить. Даже самой себе.

– Об этом неловко говорить.

Дэн ответил не сразу, начав ласкать мое тело – плечо, вниз по руке, окружность бедра, бок, затем снова наверх. Его живот и член были прижаты к моим ягодицам, и мне пришло в голову, что наша нагота его не возбуждает. Что мы достигли той черты, после которой нагота означала комфортное состояние для нас обоих, и что его руки на моем теле могли не только возбуждать, но и успокаивать.

Что рядом с ним я больше не чувствовала себя уязвимой.

Я закрыла глаза от обжегших меня слез и закрыла их ладонями, чтобы слезы удержать. Дэн молча продолжал гладить мое тело. Я хотела от него отодвинуться, но не стала. Хотела встать с кровати, одеться, вернуться домой к моим чистым, прохладным простыням и белым, голым стенам. К своему одиночеству.

– Элли, – спустя некоторое время сказал Дэн. – Я не ломал кости. Я никогда не катался на коньках. И я не люблю.

Я видела шрам, оставшийся у него после падения с велосипеда, когда его увезли в госпиталь со сломанной ногой. Я видела его фотографии, сделанные зимой на пруду его бабушки и дедушки.

– Дэн, не надо.

Он устроился еще ближе ко мне и прижался губами между моих лопаток – он особенно любил целовать это место.

– Ты такая красивая, Элли. Почему ты не позволяешь мне…

Это слово послужило мне стимулом. Я подвинулась, села, свесив ноги с постели.

– Нет. Перестань. Дэн, ты все испортишь.

Кровать запрыгала, когда он тоже сел.

– Как я могу все испортить? Что «все», ты можешь мне ответить?

Я встала и стала искать свою одежду. Нет, я не хотела слышать то, что он был должен сказать. Не хотела. Не могла. Поэтому я не буду его слушать.

– Элли, посмотри на меня.

– Все это… секс, – сказала я. – Наше с тобой знакомство. Двое тех, кто совместим в постели. Дружба.

– Это не все, – сказал он.

Я нашла свою рубашку и быстро натянула ее. Трусики. Длинная цыганская юбка, которую я надела, собираясь на рынок. Нашла только одну туфлю.

Дэн сидел на постели и смотрел на меня.

– Что ты делаешь?

– Одеваюсь.

Я поймала его взгляд. Лицо, которое, несмотря на все мои усилия, стало мне таким знакомым, хмурилось. Дэн обхватил руками колени.

– Иду домой, – добавила я.

– Почему? Потому что я заставил почувствовать себя не в своей тарелке? Из-за этого?

– Да! – Я повернулась к нему, держа в руках туфлю. – Или этого недостаточно?

– Нет, недостаточно!

Он повысил голос, и я отступила, выставив туфлю наподобие щита. Осознав, как нелепа моя реакция, тут же смутилась и почувствовала, как к щекам прилила жаркая волна. Вид у Дэна была обиженный, затем разгневанный.

– Ты ведешь себя так, словно думаешь, что я тебя ударю.

Я ответила, не глядя на него:

– Вовсе так не думаю.

– Но думаешь, что я причиню тебе боль, ведь так? Обида и боль в его голосе заставили мне отвернуться.

Найдя вторую туфлю, я ухватилась за комод и, используя его в качестве опоры, обулась. Один плюс один равно двум. Один плюс два равно трем. Я считала про себя, и мне было все равно. Мне нужно было загрузить мозг какой-то задачей, чтобы не смотреть на Дэна.

– Ты все-таки это делаешь, – укорил он меня, вставая с постели и шагая ко мне. – Не впускаешь меня в свою жизнь.

– Мне надо идти.

Дэн ухватил меня за рукав у порога и дернул назад. Я не сопротивлялась. Положив ладони мне на руки, он развернул меня лицом к себе.

– Элли, почему ты думаешь, что я причиню тебе боль?

– Я не думаю, что ты собираешься причинить мне боль, – после продолжительного молчания произнесла я. Каждое слово далось мне с трудом, оставляя после себя кровоточащую рану, словно я выдергивала из кожи колючки. – Это я причиню тебе боль.

– Так не причиняй. – Он нежно дотронулся до моего лица пальцами. – Ты не причинишь, Элли.

– Причиню, Дэн. – Я заглянула в его глаза. – Знаю, что причиню.

– Нет. – Он принуждал меня смотреть ему в глаза, нежно удерживая мое лицо. – Ты ведь не хочешь этого.

Я высвободила руки.

– Я не говорила, что хочу. Я сказала, что причиню. Я не хочу, но причиню, потому что по-другому не получится.

– Не обязательно.

Если бы он стал меня умолять, я бы взглянула на него с презрением и ушла, но Дэн продолжал говорить со мной в том ключе, в каком всегда говорил с самого начала. Словно знал меня лучше, чем я себя. Он заблуждался.

– Мне нужно идти, Дэн. Пожалуйста. Не усложняй все, что и без того уже сложно. – Я принялась застегивать блузку дрожащими пальцами.

– А почему это сложно? Давай сделай, чтобы было проще!

Я оторвалась от пуговиц, чтобы взглянуть на него.

– Ты говорил, что не станешь…

Дэн качнул головой и протянул руки, растопырив пальцы. Жест «прости меня».

– Я знаю, но…

– Нет! – закричала я, и Дэн отступил от моего крика. – Никаких оправданий! Ты сказал, никаких привязанностей, Дэн. Ты сказал так с самого начала. Я тебе с самого начала ясно дала понять, что хочу, и ты сказал, что не будешь… привязываться.

Я не могла кричать – горло словно сковало обручем. Я едва дышала. От гнева и досады у меня так дрожали руки, что я не могла попасть пуговицей в нужную петлю. Стиснула зубы, чтобы не позволить словам сорваться с губ. Я не хотела продолжать, но знала, что все-таки скажу, невзирая ни на что. От собственного бессилия я схватилась за полы блузки, одна выше другой, так сильно, что помяла ткань.

– Ты сказал, что не будешь привязываться. – Я сделала глубокий вдох, только поэтому мой голос почти не дрожал.

Дэн молчал. Он стоял передо мной, словно позабыв о своей наготе. Я не могла на него смотреть. Не могла смотреть на его тело, которое знала как свое собственное. Взяв пару тюбиков скраба с комода, я запустила ими в Дэна. Они ударились ему в грудь. Он подхватил их, чем уберег меня от выяснения с ним отношений, тем самым избавил меня от чувства стыда.

– Элли, мы сделали все, что возможно между мужчиной и женщиной. Почти все. Мы делали то, о чем я раньше даже не мечтал. Чем я раньше не хотел заниматься ни с какой другой женщиной. Когда я просыпаюсь, а тебя нет рядом со мной, я скучаю.

– Точно так же ты бы скучал по кошке или собаке, если бы привык к тому, что они спят рядом, но в один день вдруг решили бы поспать на кресле.

Дэн положил руки на бедра.

– Я скучаю, когда ты не со мной. Если я встречаю что-нибудь смешное, я начинаю неосознанно искать тебя, чтобы ты тоже это увидела. Если это невозможно, мне хочется рассказать тебе об этом, чтобы хотя бы увидеть, как ты засмеешься. Ты так красива, Элли, когда смеешься.

– Прекрати! Перестань говорить то, что ты знаешь, я не люблю слышать!

Я снова направилась к двери, и Дэн преградил мне путь.

– Почему ты не впускаешь меня к себе?

– Ты был во мне по меньшей мере сто раз.

Я знала, что мои слова жестоки, что голос звучит грубо. Я ждала, что его взгляд потухнет или загорится гневом.

– Ты позволяла мне себя трахать, – спокойно сказал он. – Но никогда не впускала меня к себе по-настоящему.

Меня это остановило.

– Мне жаль.

– Тогда не уходи. Останься со мной. Я сделаю попкорн.

– Мне придется его сосчитать, – предупредила я, позволяя заключить меня в объятия.

– Я помогу, – сказал Дэн. – Каждый кусочек.

Я снова не сопротивлялась, когда он обхватил меня руками, баюкая.

– Прости, Дэн.

– Ш-ш-ш, – сказал он. – Тебе не за что извиняться.


Я купила книгу в независимом магазине, входящем в сеть книжных магазинов, повинуясь капризу, и подарила ее Дэну. «Триста шестьдесят позиций в сексе». Имена авторов, весьма креативные – Колыбель Любви и Голубой Клинок, – обещали что-нибудь для любой комбинации полов.

Дэн рассмеялся, когда ее открыл, но тут же стал листать страницы.

– Эта?

Я взглянула на карандашный рисунок. На нем были изображены мужчина и женщина – он держал ее вверх ногами, – и, судя по всему, они занимались оральным сексом.

– Надо думать, – засмеялась я.

Дэн опустил глаза на книгу.

– А по-моему, прикольно.

– Нет. – Я взяла у него книгу и шелестела страницами, пока не нашла более реалистичную позу. – Вот эта.