Леопольд Захер-Мазох - Губительница душ

— Великолепная, но абсолютно фантастическая картина!

— Поверьте в истинность моих слов, граф. Впрочем, если вам угодно, я могу доказать вам это и наглядно. Дело в том, что кроме знакомой вам Эммы Малютиной, светской девушки, есть в Киеве ее двойник, нечто вроде ночного демона…

— Подождите, — прервал его Солтык, вспоминая свою первую встречу с Эммой, — здесь вы, быть может, и не ошибаетесь. Впервые я столкнулся с Эммой при более чем странных обстоятельствах.

— Расскажите же мне…

— Нет, милый мой! Сперва докажите мне основательность ваших убеждений.

— Извольте! Хоть сегодня, если у вас найдется свободный часок.

— Ночью?

— Да, ночью. Но я не могу пока назначить вам часа.

— Я останусь дома и буду ждать вас…

Патер Глинский утвердительно кивнул головою и вышел из кабинета.

Часов около одиннадцати вечера граф Солтык вышел из дома вместе со своим бывшим наставником. Оба были одеты в овчинные полушубки, барашковые шапки и тяжелые сапоги. Кто бы мог узнать в этом наряде богатого барина, любимца женщин, и хитроумного члена ордена иезуитов? Патер повел графа по темным переулкам. Они вошли в грязный кабачок против дома купца Сергича и сели на деревянную скамейку среди полупьяных кучеров и работников. Несколько минут спустя туда же вошел еврей и шепнул что-то на ухо патеру Глинскому.

— Пойдемте, — сказал иезуит своему спутнику. Они вышли на улицу и притаились в тени.

Вскоре в дом Сергича вошла дама высокого роста, закутанная в шубу.

Лицо ее было закрыто густой вуалью. Несмотря на эти предосторожности граф тотчас же узнал Эмму Малютину по одной ей свойственной грациозной величественной походке и своеобразной привычке надменно вскидывать голову.

— Это она, — шепнул Солтык. — Тем не менее, я желаю в этом удостовериться… Подойдем поближе.

Не прошло и минуты, как из дома Сергича вышла Эмма в мужском костюме. Увидя у ворот двух крестьян, она на секунду остановилась и затем быстро пошла вдоль по улице.

— Что значит этот маскарад? — проворчал граф. — Уж не любовная ли интрига?

— О, нет! — возразил иезуит. — Она на это не способна… Тут кроется что-нибудь другое.

— Я пойду за ней.

— Не делайте этого! Вы все испортите! Все труды мои пропадут даром.

— Я буду осторожен, но мне надо непременно убедиться.

Несмотря на значительное расстояние, граф вскоре догнал Эмму. Поравнявшись с ней, он притворился пьяным и, шатаясь из стороны в сторону, затянул заунывную малороссийскую песню. Девушка вошла в Красный кабачок, и он за ней туда же, сел на скамейку, ударил кулаком по столу и потребовал полуштоф водки.

В комнате никого не было, кроме стоявшей за прилавком Рахили. Но и та, подав водку графу, тотчас же вышла. Вслед за тем снова распахнулась наружная дверь, и в кабачок вошел укротитель диких зверей Каров.

Появление красивого атлета произвело на Солтыка очень неприятное впечатление. В сердце его шевельнулось чувство ревности, но он овладел собой и, опорожнив стакан водки, опустил голову на стол и притворился спящим.

— За вами следят, — начал Каров, садясь возле Эммы, — я пришел предостеречь вас.

— Кто же?! Уж не полиция ли?

— Нет, еврей, известный агент ордена иезуитов, беспрестанно снует вокруг дома Сергича.

— Его подослал патер Глинский.

— Вероятно… Я советую вам не приходить больше в Красный кабачок и не принимать у себя Рахиль.

— Пожалуй, вы правы. Очень вам благодарна.

Не успела Эмма сделать нескольких шагов по направлению к дому Сергича, как ее догнал мнимый крестьянин и положил руку ей на плечо.

— Эмма, — послышался знакомый ей голос.

Гордая девушка невольно содрогнулась.

— Это вы, граф? — проговорила она, мгновенно овладев собой. — Скажите, с какой целью вы меня преследуете?

— К чему эти вопросы, вы ведь знаете, как я вас люблю?

— Следовательно, причиной является чувство ревности? — и красавица захохотала.

— Кто этот молодой человек, которому вы назначали свидание в Красном кабачке? Я слышал, что вы влюблены в Ядевского, но я вижу, что у вас масса обожателей!.. Назовите мне имя этого красивого незнакомца. Я вызову его на дуэль… Один из нас двоих должен умереть.

— Даю вам честное слово, что я совершенно равнодушно отношусь к этому молодому человеку — он мне не друг и не поклонник.

— Если это правда, то друзья мои не напрасно предостерегали меня. У вас какие-то загадочные знакомые… Какую тайну скрываете вы от меня и от всего света?

— Это похоже на допрос, — заметила Эмма, — но я вовсе не обязана отвечать вам. Вас предостерегают… Разве я искала вашего доверия или старалась завлекать вас?.. Нисколько!.. Вы совершенно свободны… Идите своей дорогой, я не удерживаю вас.

— Эмма, чем заслужил я эти упреки, этот суровый тон? Вы знаете… вы должны знать, что ничто на свете не разлучит нас. Я не салонный шаркун и не мимолетный поклонник. Я человек серьезный, который не перестанет любить вас даже тогда, когда узнает, что вы участвуете в политическом заговоре.

— Я не заговорщица.

— Кто же вы, Эмма? Снимите же наконец маску… Доверьтесь мне… Примите меня в число ваших сообщников… Я сделаюсь слепым орудием в ваших руках… Буду повиноваться вашей воле… Пойду вслед за вами, куда бы вы ни потребовали… Меня не страшит никакая опасность… Я готов умереть за вас!

Девушка устремила на графа долгий, испытующий взгляд и потом подала ему руку.

— Благодарю вас, — сказала она, — я верю вам и знаю, что вы меня не предадите, но в настоящую минуту не могу открыть вам своей тайны. Подождите еще три дня, и вы узнаете все. Довольны ли вы моим ответом?

Солтык молча поклонился и проводил Эмму до угла улицы, где они расстались.

На следующий день рано утром сектантка надела крестьянское платье, села в простую повозку и вместе с Каровым уехала в Мешково к апостолу.

Три дня показались графу Солтыку вечностью. На третий день вечером, когда он был в дворянском клубе, Борис принес и лично вручил ему письмо от Эммы Малютиной.

— Скажите, что я сейчас приеду, — сказал он, пробежав глазами долгожданные строки и, сунув в руку лакею ассигнацию, поспешно спустился по лестнице, сел в карету и отправился домой, чтобы переодеться.

Час спустя он уже входил в гостиную молодой хозяйки.

— Вы одна? — спросил граф, целуя ее руку.

— Одна, — отвечала красавица, садясь против него у камина.

Солтык пристально смотрел на нее, стараясь прочесть хоть что-нибудь в ее взгляде, но прекрасные синие глаза были по-прежнему холодны. Тем не менее, он обратил внимание, что хозяйка тщательно готовилась к его приезду. При кажущейся небрежности ее туалет был тщательно продуман. До сих пор граф еще не видел ее в домашнем платье. На ней был голубой шелковый пеньюар, отделанный белым кружевом, поверх него — коротенькая жакетка из темно-красного бархата на собольем меху. Роскошные белокурые волосы густыми прядями спадали на плечи, за ухом как будто нечаянно прицепилась красная камелия; на руке — узенький золотой браслет, на ногах — прелестные, вышитые бисером туфли. Все было продумано до тонкостей.

Эмма со своей стороны мысленно смеялась над завитыми волосами графа, над его тонкими духами и странным галстуком, неизвестно почему видя в этом проявление его слабости и чувствуя свою власть над ним.

— Разрешите ли вы мне, наконец, интересующую меня загадку? — начал Солтык.

— Да, — равнодушно ответила красавица.

— Я никогда не видывал женщины красивее вас, но вместе с тем и страннее. Вы так же таинственны и жестоки, как древние сфинксы.

— Это правда. У меня нет сердца.

Тонкие пальчики Эммы машинально перебирали пушистый мех на жакетке, а взор ее был задумчиво устремлен вдаль.

— Не уверяйте меня, что вы демон, я вам не поверю.

— Я не особенно добра, но и не зла… повинуюсь властям без ненависти и без любви.

— Кто же эти власти?

— Вы узнаете это, граф, хотя сегодня я заметила в вас один недостаток…

— Какой именно?

— Вы тщеславны и всеми силами стараетесь мне понравиться, а это смешит меня, — и Эмма захохотала.

Граф покраснел до корней волос.

— Жестокая женщина, вы играете со мною, как тигрица со своей беззащитной жертвой!

— Несмотря на открытый мною в вас недостаток, я готова довериться вам и высказать мою тайну. Во многих отношениях вы лучше других молодых людей; вы мужчина, а не салонная кукла, вот почему я решаюсь говорить с вами откровенно.

— Ваша власть надо мной неограниченна… Вы необыкновенное создание, Эмма! С вами нельзя, как с другими девушками вашего возраста, объясняться в любви. Вам известны самые сокровенные движения человеческого сердца; вы угадываете все помыслы… Сознайтесь, вы давно уже угадали, что я люблю вас?

— Угадала…

— И знаете, до какой степени я вас люблю?

— Знаю.

— Я мечтаю о вас и днем, и ночью… Для вас я готов отказаться от всего… Нет жертвы, которой бы я не принес вам!.. Но ваша холодность и ваши насмешки доводят меня до безумия.

— Насмешки? — повторила Эмма. — Возможно ли это? Напротив, меня радует ваша пылкая страсть, я так искренно желаю возбудить ее в вас.

— С какой целью?

— Вы это узнаете.

— Я готов сделаться слепым орудием в ваших руках, готов служить вам для достижения ваших таинственных целей, но не раньше, как вы станете моей женой.

— Я никогда не стану вашей женой.

— Почему же? Сжальтесь надо мной! — и граф упал на колени перед Эммой и прижал ее к своему сердцу. Девушка вырвалась из его объятий и, откинувшись на спинку кресла, сказала строгим голосом:

— Не смейте прикасаться ко мне, иначе мы навсегда расстанемся с вами.

— Простите меня! — умолял Солтык. — Я не желал оскорбить вас, клянусь вам!

— Напрасные клятвы. Между вами и мной зияет бездна. Я не полюблю никого и никогда не выйду замуж.

— Это невероятно!

— Я говорю вам совершенно серьезно.

— Неужели вы так неумолимы?

— Встаньте же, граф! Вы не тронете меня вашими мольбами. Встаньте и выслушайте меня со вниманием.

Солтык повиновался.

— Не смотрите на эту обстановку, эту дорогую мебель, это шелковое платье и кружева. Представьте, что на мне длинная белая одежда, на ногах сандалии, а лицо мое закрыто покрывалом — и тогда вы поймете, кто я.

— Весталка?

— Нет, — жрица.

— В самом деле… Здесь недостает только жертвенного ножа, а жертва уже готова.

Что заставило содрогнуться эту мраморную красавицу? Какой огонек блеснул в ее гордых, холодных глазах? Так, вероятно, стоя посреди арены, смотрели голодные львицы на отданных им на съедение беззащитных жертв. Граф не понял этого взгляда и спросил:

— Что с вами?

— Ничего, ничего, — ответила Эмма и, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза.

— Вы принадлежите к религиозной секте? — начал Солтык после довольно продолжительной паузы.

— Нет, я член небольшой общины миссионеров великих святых подвижников… Мы переживаем эпоху сильного брожения умов… С одной стороны, слепая бессмысленная вера, чтение молитв, которых никто не слушает, исповедь у священников, заботящихся исключительно о своем личном благосостоянии; с другой стороны, абсолютное безверие. У этой последней категории людей нет ничего святого. Безнравственные материалисты определяют наклонности людей по устройству их черепа, следят за произрастанием трав и кустарников, наблюдают за движением планет, но не веруют в Бога, потому что не видят Его даже посредством усовершенствованных телескопов. Представьте себе, что посреди этой ни во что не верящей массы людей встречаются, хотя и очень редко, такие личности, которые верят в загробную жизнь и стараются войти в общение с душами умерших.

— И вы полагаете, что это возможно?

— Я в этом твердо убеждена.

— Следовательно, вы спиритка?

— Нет, граф, такими вещами не шутят… Горе тому, кто дерзновенно поднимает завесу, отделяющую нас от невидимого мира! Непоколебимая вера ведет человека к познанию истинного, вечного света!

— Вы обладаете этой верой, Эмма?

— Обладаю.

— И верите, что вы Божья избранница?

— Да, верю.

— Не сомневаетесь в том, что вам открыты тайны, о которых остальные смертные и подозревать не могут?

— Да.

Солтык побледнел как мертвец; в глазах его сверкнул какой-то таинственный огонек, и он продолжал глухим, дрожащим от волнения голосом: