Анастасия Логинова - Гувернантка

– То есть, вы утверждаете, что граф Курбатов платил вам за то, чтобы вы хоть сколько-нибудь трудились скрывать от супруги свою неверность, правильно я вас понимаю? – уточнил на всякий случай Кошкин.

– Ну да, да! – часто закивал Полесов, – теперь вы меня отпустите? Я ведь случайно здесь оказался, я ни в чем не виноват!

Но Кошкин его не отпустил: после этого признания Полесова, как мне показалось, он даже с некоторым злорадством велел отправить его на ночь в острог.

Когда Полесова, наконец, увели, Степан Егорович вернулся к нам, в коридор, совершенно вымотанный.

– Ну, что скажете, Лидия Гавриловна? – заговорил он со мной – Ильицкий в разговоре не участвовал, лишь напряженно слушая. – Ежели сей господин говорит правду, то, выходит, у графа Курбатова к Елене Сергеевне чувства. Тогда явно она ему не дочь, а сам он никак не Сорокин.

– Так, быть может, он как раз и щадит ее чувства, потому что отец ей? – предположила не очень уверенно.

Кошкин, подумав, согласно кивнул:

– Тоже вариант, – и поморщился, – то есть, мы вернулись к тому, с чего начинали…

– Это если Полесов вообще говорит правду, – напомнила я веско. Признаться, мне все меньше и меньше верилось, что Сорокин – это граф Курбатов. – В любом случае, предъявить Полесову сейчас нечего – он ни в чем не виновен. Да вы правы в том, что он теперь знает, что я не просто гувернантка, и может меня выдать, но… вы же не сумеете держать его в остроге вечность?

Степан Егорович на это только покачал головой, давая понять, что сам не знает, как быть. Я продолжила:

– Завтра утром Полесовы отбывают в Березовое, там будут оба – и граф Курбатов, и Стенин. Если один из них наш Сорокин – а я ничуть не сомневаюсь, что это так и есть – то он непременно что-то почувствует, если Полесов не приедет на дачу. И затаится, а то и вовсе сбежит. Потому завтра утром Полесова нужно отпустить.

Кошкин со мной согласился, но как поступить с Полесовым по-прежнему не знал. Кажется, оставался лишь один вариант, который я и решилась озвучить:

– У нас все же есть Катя, и она знает, кто убил Балдинского…

– Считайте, что у нас нет Кати, – перебил Кошкин. И, прежде чем я успела испугаться, продолжил: – Сорокин вычислил, в какой госпиталь ее перевели… уж не знаю как, но вычислил. Сегодня утром ей пришел пакет с пирожными… нашпигованными цианидом. Ее охраняют круглосуточно и пирожные, конечно, по адресу не дошли – но слух, что Катерину пытались отравить, появился. Словом, та сестра милосердия, что еще на Никольской при ней находилась, взяла и умыкнула нашу девицу куда-то. И не домой к себе даже – дома у нее мы уже были… Понятия не имею, где теперь вашу няню искать.

А я, подумав, ответила:

– Что ж, возможно, это и к лучшему. Если даже вы не знаете, где она сейчас, то Сорокин в ближайшие дни ее точно не найдет. Тем более что завтра отбывает в Березовое.

Было еще кое-что, о чем я хотела рассказать Степану Егоровичу – портреты старого японца, а также то, что один из сослуживцев Сорокина на Кавказе носил фамилию Балдинский.

– Да, я не искал Балдинского среди армейских друзей Сорокина, не догадался… – подтвердил Кошкин. – А ведь это действительно может быть зацепкой. Кто знает, может, повезет – отправлю запрос сегодня же. Лидия Гавриловна, раз мы снова возвращаемся к армейским друзьям… хотите сказать, что более всего подозреваете Стенина? – уточнил он.

– Не знаю, – честно сказала я. – Но очень похоже на то. Стенин тоже будет завтра в Березовом, и я могу лишь надеяться, что эта поездка что-то прояснит.

– Кстати, о поездке, – заговорил молчавший до того Евгений, – вы ведь не собираетесь туда ехать, Лидия Гавриловна?

– Как раз собираюсь, – изумилась я такой постановке вопроса. – Это ведь отличный шанс понаблюдать, как станут общаться между собой Стенин и Курбатов!

– Может быть и отличный – но вы туда не поедете.

Ильицкий произнес это столь категорично, что все мое существо запротестовало. Я хотела было возмутиться, но бросила короткий взгляд на Кошкина и решила, что сейчас не время для сцен:

– Обсудим это после… – сказала лишь я.

– Обсуждению это не подлежит – вы туда не едете! – уже резче заговорил Ильицкий. – Это ловушка, неужели не ясно?! Никаких именин у Курбатова нет в эту среду – это такая же ловушка на живца, что и вы устроили в этом госпитале!

Признаться, я не думала об этой поездке в подобном плане… Еще и Кошкин неожиданно Ильицкого поддержал:

– Евгений Иванович прав, – мучительно нахмурился он, – вы сами рассказывали, как допустили прокол с духами, да и то, что вы оказались в карете во время нападения, может показаться Сорокину подозрительным.

– И что же – просто позволим Сорокину отдохнуть в Березовом? – уже сдавшись, спросила я. – А если он решит в этой поездке убрать еще кого-то из свидетелей?

– Пошлю туда полицейских, чтобы со стороны приглядывали за их компанией, – отозвался Кошкин. – И сам поеду…

– Я тоже поеду, – решительно произнес Ильицкий, – тем более что Афанасий Никитич так меня уговаривал.

– Женя… Евгений Иванович, вы не обязаны! – излишне взволнованно сказала я.

– Обсудим это после, – ухмыльнувшись, ответил Ильицкий.

И я действительно не решилась спорить с ним в присутствии Кошкина. К тому же подозревала, что слушаться меня он не станет. Ильицкий действительно вознамерился вызвать огонь на себя: если Сорокин догадывается, что его ищут, то гораздо логичнее заподозрить шпиона в бывшем военном, чем в бывшей смолянке.

Осознав все это, я еще более захотела не отпускать Ильицкого в Березовое. Но после того как я собиралась ехать туда сама… я не могла найти теперь слов, чтобы запретить ему сделать то же самое.

***

Придумала, что можно сделать, я чуть позже. Когда совещание наше окончилось, и Евгений самолично проводил меня до черной лестницы в доме на Пречистенке, я отперла ключом дверь, которой пользовалась лишь прислуга, а после, чуть смущаясь, сказала:

– Полесовы уедут в Березовое завтра и пробудут там до выходных… думаю, один день ничего не решит, и ты сможешь присоединиться к ним чуть позже. Послезавтра утром, к примеру.

С этими словами я вложила ключ в ладонь Ильицкому и заглянула в его глаза – так, чтобы он точно понял, что я зову его завтра ночью не в преферанс играть.

– Но Кошкин будет ждать меня в Березовом завтра…

Я не поняла, дразнит ли меня Евгений, или действительно сомневается. Я даже несколько обиделась, но, решив придерживаться выбранной линии до конца, не выдала этого, а молча положила руки ему на грудь. Нежно, аккуратно и медленно я поправила лацкан его сюртука, после чего снова посмотрела ему в глаза:

– Ну как хочешь.

Повернулась и скрылась за дверью.

Рано утром в день отъезда я разыскала Елену Сергеевну и в категоричной форме заявила ей, что дети никуда не едут.

– Нам необходимо заниматься, – сказала я, – как их гувернантка и учитель, я решительно против этих незапланированных каникул! Дети совершенно не знают грамматики! Сами полюбуйтесь, какие чудовищные ошибки мальчики допустили в диктанте.

Ошибок, к слову, действительно было много, хотя и не больше, чем всегда. Но сегодня ночью, рассуждая, что мне нельзя ехать в Березовое из соображений безопасности, я поняла вдруг, что детям туда нельзя ехать тем более. Да, Сорокин – их дед, и едва ли причинит вред им, но, даже если в их присутствии случится убийство или несчастный случай… словом, нельзя, чтобы они были там. Нужно что угодно сделать, но этого не допустить!

– Но… но Лидочка, дружочек, сжальтесь над детьми, – нерешительно возразила madame Полесова, пролистывая тетрадки, испещренные моими исправлениями, – ошибки действительно ужасные, я согласна, но… они так ждали этой поездки! Только о ней и говорили вчера! – Закрыв тетрадь, она подняла на меня взгляд и твердо, насколько могла, сказала: – Нет, я все же не могу с ними так поступить. Можете обижаться на меня, Лида, но дети поедут с нами в Березовое.

– Что ж, – ответила я спокойно, – я вовсе не собираюсь обижаться, но прошу в таком случае дать мне расчет. Сегодня же.

– Расчет?… – опешила Елена Сергеевна.

Полесова отпустят сегодня. И я знала, что, если не уйду сама, то наверняка он уволит меня в ближайшие дни. Так что едва ли я рисковала, идя на подобный шантаж. Впрочем, оказалось, что Елена Сергеевна настроена куда менее решительно, чем я:

– Лидочка, вы не можете сейчас уйти, – разволновалась она, – m-lle Торшина, вы сказали, сможет приступить к работе только в понедельник…

– Боюсь, при таком подходе к образованию, что проповедуете вы, m-lle Торшина вообще едва ли сможет приступить к работе!

– Ах, не говорите так, Лида… – мученически покачала головой Елена Сергеевна. Потом нахмурилась, сжала губы, будто смирившись, и сказала, – Хорошо. Если вы считаете, что это необходимо… я скажу детям, что вы запретили им ехать.

Разумеется, Елена Сергеевна именно так детям и сказала. Предвидела их реакцию и во всем ссылалась на меня – злую, жестокую и бессердечную самодурку. Однако в последние дни отношения мои с детьми заметно потеплели, видимо поэтому все трое мальчиков тотчас явились ко мне на порог комнаты – в надежде, что я сменю гнев на милость:

– Лидия Гавриловна, ma chère amie [67], душенька, мы обещаем, что все-все выучим! Когда вернемся. Только не запрещайте нам ехать, ну пожа-а-алуйста! Мы же знаем, что на самом деле вы добрая…

Говорил это самый младший из мальчиков, Никки, сделавшийся, кажется, моим любимцем. Он ловил мой взгляд своими ясными, небесно-голубыми глазами, трогательно сводил бровки «домиком» и выглядел при этом столь несчастным, что сердце мое разрывалось при мысли, что я должна буду ему отказать.

Ну как, право, можно отказать такому ангелу? Я уже и забыла, когда в последний раз меня называли ma chère amie и полагали доброй…

– Никки, попытайтесь понять, – опускаясь возле мальчика на колени, попробовала объяснить я, – вам не нужно туда ехать… поверьте, мы и здесь хорошо проведем время.

Но мальчик все еще смотрел на меня доверчиво и ждал совсем других слов.

Однако я больше ничего сказать не успела, потому что в комнату, подобрав юбки, бежала Мари – известие, судя по всему, застало ее позже, чем братьев:

– Как вы можете так с нами поступить?! – сходу воскликнула она, будучи, скорее удивленной, чем негодующей. – Я не собираюсь из-за ваших проклятущих диктантов оставаться здесь и упускать единственный шанс…

– Мальчики, идите! – велела я, перебивая Мари на полуслове и добавляя в голос железных ноток. – Вы никуда не едете, и это окончательное мое решение. А вы, Мари, останьтесь и закройте дверь.

Дети подчинились: двое старших хмурились, а Никки, даже уходя, оборачивался на меня и смотрел с мольбою. Мари же, еще не до конца, видимо, осознав, что поездки действительно не будет, сама поскорее выпроводила братьев и закрыла за ними:

– Я думала, вы готовы помочь мне! – вскричала она в волнении, едва мы остались одни. – Вы ведь одобряли мои попытки произвести на Алекса впечатление. И, мне казалось, вы сами понимаете, что Березовое – это отличное место, чтобы он окончательно забыл о Волошиной! И теперь запрещаете мне ехать?! Я ведь потеряю Алекса!

– Значит, я была неправа, – ответила я хладнокровно, – ежели Алекс хоть немного вами интересуется, то ваше отсутствие в Березовом на это не повлияет.

Я говорила это и сама понимала, что сказанное – чушь. Да, вчера он и правда был впечатлен внешним видом Мари и, возможно, даже осознал, что она может быть вполне благовоспитанной барышней – когда захочет. Но едва ли это подвигнет его тотчас расстаться с невестой.

Зато, если бы эти два дня он провел с Мари, общаясь с нею каждый час, если бы они сумели там поговорить откровенно, объясниться друг с другом… может быть. Это действительно был шанс – едва ли не единственный.

Но я постаралась отогнать эти мысли.

– Мари, вам всего шестнадцать, вполне возможно, что Алекс вовсе не тот, кто вам нужен…

– Это не ваше дело – решать, кто мне нужен, а кто нет! – Вот теперь Мари поняла, что и в самом деле никуда не поедет, и недоумение ее сменилось хорошо знакомой мне враждебностью. Она сжимала кулачки, кричала срывающимся голосом и, похоже, готова была меня растерзать: – Я не собираюсь вас слушаться, я все равно поеду в Березовое!

– Интересно, как вы это сделаете? – разозлилась и я в ответ. – Родители вас с собой не возьмут, и даже денег на извозчика вам никто не даст. Пешком пойдете?

– Пешком! – на глазах у Мари выступили слезы: – Ненавижу вас, ненавижу, ненавижу!

Уже не сдерживаясь, она разрыдалась и, задев меня плечом, выбежала в коридор.

Я же без сил прислонилась к косяку двери. Кажется, мне суждено покинуть дом проклинаемой всеми без исключения членами этой семьи – и осознавать сей факт мне было неожиданно горько. Кроме того, вполне могло статься, что я действительно только что разрушила будущее счастье Мари.