Персия Вулли - Гвиневера. Дитя северной весны

— Господин, — спросила я, от любопытства становясь дерзкой, — будет ли неприличным спросить, что прислала тебе Владычица в свертке, и почему ты так смеялся?

— Что? — голос его снова стал старческим. Мой вопрос, видимо, был для него болезненным, поскольку он очень пристально посмотрел на меня.

— Ты была там, девочка? Что ты видела?

— Ничего.

— Прекрасно. Добрая Владычица подарила мне редкое семя папоротника, необходимое тому, кто хочет стать невидимым.

Он выжидательно смотрел на меня, а я, не зная, как вести себя дальше, кивнула головой и пробормотала что-то невнятное.

Чародей встал, и на этом наша беседа закончилась.

Подошел Грифлет с Цезарем на поводке. Оба были веселы, и мы отправились искать Бригит, чтобы и она поиграла со щенком.

Щенок повел себя с ирландкой так, будто она была его старым другом, и всех нас заразила неиссякаемая энергия. Мы вывели щенка на луг, подальше от искушений кухонного костра, и сняли с него поводок. Со свирепым рычанием и радостным победным тявканьем он носился вокруг нас, неуклюже гоняясь за бабочкой, и тут же останавливался, чтобы рассмотреть наклонившийся цветок желтого мака.

Мы возились с ним, радуясь возможности побегать и посмеяться, а когда он свалился без сил, вывалив язык, мы плюхнулись на траву рядом с ним.

Отдышавшись, я спросила Бригит, как она поладила с Лавинией в паланкине. Она широко ухмыльнулась и призналась, что, похоже, Винни считает всех кельтов варварами, даже если они всю свою жизнь были христианами.

— Ты всегда можешь вернуться и поехать со мной, если она тебе сильно надоест, — напомнила я, но она покачала головой.

— Благодарю, но я останусь в паланкине. И очень надеюсь, что в следующий раз, когда нам будет нужно ехать так далеко, мы поплывем на лодке.

Грифлет оглянулся по сторонам, когда Бригит упомянула свою религию, и, поддавшись порыву, я спросила его, исповедует ли его семья христианство.

— Да, госпожа. То есть, христиане моя мать и я. Мой отец с детства был последователем Митры.

— Как же разные боги уживаются под одной крышей? — спросила я с любопытством, отгоняя Цезаря, вцепившегося в рукав моего платья.

— Вполне нормально. В основном по этому поводу суетятся епископы. Люди при дворе исповедуют самые разные религии.

Король Утер и его воины поклоняются богу воинов Митре, но есть и такие, кто верен старым обрядам, а кельтские и римские христиане собираются вместе на богослужение.

Это успокаивало — при таком разнообразии я, возможно, не буду ощущать неловкости.

Наступили сумерки, и я понимала, что Бригит захочет найти укромное место, чтобы прочитать вечерние молитвы. Думая, что Грифлет пожелает присоединиться к ней, я предложила им пойти помолиться вместе, а мы с Цезарем подождали бы их возвращения.

— Я буду находиться в поле вашего зрения, и от лагеря я не уйду, — добавила я, помня об ответственности, лежащей на Грифлете. Они отошли к ивам у ручейка, а щенок уютно прижался ко мне и заснул.

Вечер был ласковым и мирным и скоро в сумерках зазвучало громкое пение дрозда. Может быть, другие птичьи песни красивее или более искусны, но я не знаю ни одной звонче и радостней этой. Она разрасталась и разливалась в мягких сумерках, веселая, счастливая, победная, и так захватила меня, что я ощутила близость к богине. Улыбнувшись, я довольно потянулась, считая эту песню молитвой.

В темноте шатра я засыпала под крик кукушки. Неожиданно я подумала о том, где сейчас Кевин. Слышит ли он первые звуки весны? Даже сейчас я не могла допустить, что птицы унесли его в вечный сон Аннона, и если память в силах удержать человека на этой земле, я не должна забывать его никогда.

На следующий день после известия о коронации мы с Кевином ехали рысью по дюнам Рейвенгласса, вдоль берега, смеясь над стаями черноголовых чаек, окружавших нас с пронзительными и неодобрительными криками, когда мы проезжали мимо их гнездовий. Потом мы направились по тропинке к дальнему концу устья реки и по дороге спорили, справедливо ли то, что я не могу участвовать в таких важных событиях, как поездка вместе с отцом в отдаленные места страны или присутствие на посвящении в святилище.

— Это просто здравый смысл, Гвен. Ты не умеешь владеть мечом; ты не сможешь защититься в случае нападения, а в подобных случаях слишком опасно просить об этом воинов, когда им надо обороняться самим.

— Ну, значит, меня нужно было научить! Посмотри-ка на Будикку. Она защищала свою страну мечом и наголову разгромила римлян, когда повела против них армии. Или Венноланда, королева-воин из Корнуолла, надела доспехи и схватилась со своим мужем в поединке один на один, чтобы не позволить двум армиям убивать друг друга. Она победила в честной схватке!

— И убила верховного короля, — с ухмылкой сказал Кевин. — Может быть, именно тогда и решили запретить обучать женщин ратному делу.

— Глупости! Ни один кельт не подтвердит это. В конце концов, он сам накликал на себя беду: предал ее публично, и она имела право вызвать его на поединок. Нет, готова побиться об заклад, именно римляне превратили женщин в домашних клушек. Несмотря на все их самодовольство, клянусь, они боялись встретиться лицом к лицу с вооруженной женщиной.

— Я не виню их, — добродушно ответил Кевин, и я подумала, не сражаются ли ирландки рядом со своими мужчинами, как раньше. Я не успела спросить его об этом, потому что Быстроногая шарахалась в сторону от гадюки, уже уползавшей с тропинки. Кевин немедленно выхватил кинжал, но змея исчезла, и, поскольку она не собиралась нападать на нас, мы поехали дальше.

— Все-таки это несправедливо, — продолжала я с негодованием. — Став королевой, я буду ездить с воинами, когда захочу.

— До тех пор, пока твой муж не запретит тебе этого.

— Ни один муж не может запретить мне делать то, что я хочу, — вспыхнула я. — Может быть, я и не выйду замуж… Да и зачем? Если только ради детей? Но если я соберусь замуж, то выберу в мужья человека из Регеда, который будет повсюду брать меня с собой, а не оставлять дома, пока сам будет разъезжать и заниматься интересными делами. Если Гавейн присутствовал на посвящении, то и мне нужно было быть там, — настаивала я, не желая оставлять эту тему.

— Гавейн, моя дорогая, старший сын в роду, — резонно возразил мой спутник. — Его мать, кстати, является правящей королевой Оркнеев, но ее на церемонии не было.

— Ну, так ей следовало быть, — вскипела я, останавливаясь посмотреть, как цапля собирается проглотить лягушку. Это было не просто, потому что лягушка билась в клюве птицы, отчаянно дергая лапками. Она вовсе не собиралась без борьбы превращаться во вкусный завтрак.

Точно так же я не могла смириться с тем, что женщины отсутствовали на церемонии посвящения. Меня поразило, что там не было Моргаузы. Ведь она была не только правящей королевой, но и приходилась сводной сестрой новому верховному королю И родной сестрой Владычице Озера. Будь я на ее месте, ничто, кроме родов, не удержало бы меня от присутствия на церемонии. Я сомневалась, что Моргауза носила ребенка, когда умер ее муж, иначе она объявила бы об этом, потому что сейчас Артур должен был заботиться обо всех детях Лота. Какова бы ни была причина ее отсутствия, я была уверена, что это произошло по ее собственной воле, а не потому, что она была женщиной.

Цапля наконец половчее перехватила лягушку, проглотила ее и надменно удалилась.

— Как ты думаешь, на что похоже святилище? — спросила я Кевина, когда птица исчезла в тростниках за гнилым деревом. — Ты когда-нибудь был там?

— Как же я мог попасть туда, чтобы ты не узнала об этом? — пожал плечами Кевин. — Я слышал, как о нем говорил король Бан, когда они с Артуром приезжали в Карлайль. Кажется, его сын Ланселот учился у Владычицы разным наукам и воинскому делу.

— Думаю, что сын Бана был одним из тех принцев, о которых говорил Катбад, когда впервые рассказал нам об этой школе, — размышляла я. Сейчас я следила за стрекозой, парящей над водой, и пыталась понять, как мудрость жреца и воинская отвага могут быть присущи одному человеку. Это сочетание казалось странным, таким же неопределенным и непредсказуемым, как сине-зелено-пурпурная окраска насекомого, летавшего перед нами.

Неожиданная радужная вспышка — и Галлдансер мотнул головой, широко раскрыв глаза от удивления, когда стрекоза пролетела мимо его уха. Посмеявшись, мы неторопливо тронулись по тропе.

— Ты жалеешь, что не поехала учиться к Владычице? — спросил Кевин.

— Немного. Мне всегда это было интересно. Разве она тебя не удивляет? Что она знает? Что может делать?

Я посмотрела на приятеля, но он, прищурясь, разглядывал что-то в воде. Я проследила за его взглядом и увидела лоснящуюся черную голову и гибкую спину выдры. Она то выныривала на поверхность, то пропадала из виду, держа хвост кверху, и поэтому была похожа на маленького дракона, пробирающегося сквозь рябь воды. Выдра играла в ручье, явно получая от этого удовольствие, и я наблюдала, как она крутится и вертится, ныряет и всплывает, совсем как грач, кувыркающийся в небе. «Какое счастье, когда ты так свободен», — подумала я.

Доехав до пересечения тропы с дорогой, я повернула Быстроногую и остановилась, вглядываясь в длинную долину, уходящую к горам на востоке. Где-то там, за скалистыми горами, лежало Черное озеро и была школа, в которой я могла бы учиться.

— Давай поедем и посмотрим, на что оно похоже, — слова вырвались у меня прежде, чем я успела подумать, и по выражению лица Кевина я поняла, что он не удивился. Но мой спутник нахмурился и покачал головой.

— Вряд ли это разумная мысль, — сказал он неловко.

— Да ладно, — стала настаивать я, загораясь возможностью отправиться в рискованное приключение. — Что плохого, если мы просто посмотрим на озеро? Мы же не будем входить в святилище, только поглядим, где оно находится. А сейчас еще и полдень не наступил, — продолжила я, быстро сверив время по солнцу. — Мы вернемся к обеду, и никто не узнает, куда мы ездили.

— Но с нами даже Эйлба нет, — подчеркнул Кевин. — Надо заехать домой, забрать его и сказать Бригит, куда мы отправляемся.

— Стоит ли утруждать людей рассказами о том, где мы проводим время? Мне надоело по любому пустяку спрашивать разрешения, — вспыхнула я.

Он помолчал с минуту, разрываясь между долгом и любопытством. Я знала, какое из чувств победит, если предоставлю ему возможность решать самому, и повернула Быстроногую на тропу.

— Значит, мне придется поехать одной, — заявила я.

— Ты не сделаешь этого! — взорвался он, подъезжая ко мне.

— Я, кстати, могу приказать тебе следовать за мной, — возразила я, зная, что подвергаю испытанию хрупкое равновесие наших отношений. Но я была слишком раздражена, чтобы тревожиться об этом. — Можешь поступать как хочешь, но я еду к озеру.

Я пустила лошадь быстрым шагом вдоль реки, держась подальше от Кевина, чтобы он не пытался отговорить меня. Холмы впереди сбегались к подножию скал, а дорога превратилась в узкую тропу, идущую вдоль берега реки.

Вскоре тропа стала неровной, и мы въехали в каменистое холмистое редколесье. Река изгибалась бесконечными петлями и зигзагами, и мы постепенно приближались к мрачным серым горным пикам.

В одном месте мы проехали мимо лисьей норы, и резкий запах животного резко пронизал ароматный воздух. Спустя несколько минут Быстроногая навострила уши, и я услышала пронзительное тявканье.

Мы ехали под насыпью, и когда я взглянула вверх, то отчетливо разглядела пару лисят, катающихся в притворной драке. Лиса закапывала останки какой-то птицы; а еще один лисенок подкрадывался к оторвавшемуся перу. Мы на минуту задержались посмотреть на скачущих фыркающих зверьков, охотящихся за тенями, хвостом их матери или друг за другом.

Неожиданно один из них скакнул в сторону и выкатился на открытое место. Он встал на лапы на краю обрыва, как раз на уровне моих глаз. Быстроногая фыркнула и дернула головой, лисенок изумленно замер, а его мать громко залаяла и он развернулся и удрал в укрытие. Все это случилось в мгновение ока, но я успела заметить явное удивление, сверкнувшее в глазах маленького дикого зверька, тут же сменившееся настороженностью. В быстром взгляде я уловила хитрость, весьма заслуживающую уважения, и ухмыльнулась.

— Жалко, что нельзя держать их дома, — сказал Кевин. — Кажется, они обладают лучшими качествами и собак, и кошек.

Я кивнула, пытаясь вспомнить, приходилось ли мне слышать о том, чтобы кто-то приручил лису.

— Им, вероятно, нужно оставаться свободными, чтобы быть самими собою, — предположила я.

— Больше похоже, что у них нет желания меняться. Нельзя приручить того, кто этого не хочет.